ГЛАВА 4.
КРУШЕНИЕ ВОЕННО-БИОЛОГИЧЕСКОЙ ИМПЕРИИ
Ничто на Земле не проходит бесследно.
Рост и развитие советской военно-биологической империи происходили по естественным законам общества. Даже если руководство Страны Советов не понимало и не хотело знать этих законов. В первую очередь это, конечно, закон Паркинсона.
Тайная советская империя биологической войны десятилетиями пухла и раздувалась, поедая небесконечные ресурсы страны. И достигла гигантских размеров, которые не могли и присниться западным разведками даже в самых оптимистических снах. После чего… рухнула. Рухнула вместе с партией и советской властью, которые ее (империю) взрастили.
Ныне Россия находится на перекрестьи двух исторических координат. Как правопреемница Советского Союза в вопросах оружия массового поражения Россия несет на себе родовое пятно беззастенчивой до бесстыдства и просто грязной политики Советского Союза в вопросе подготовки к наступательной биологической войне. С другой стороны, как член международного сообщества, претендующий на звание цивилизованного государства, Россия должна вести себя в отношении вопросов биологического оружия в высшей степени щепетильно. В той мере, в какой это вообще возможно.
4.1. ОСОЗНАНИЕ БИОЛОГИЧЕСКОЙ ОПАСНОСТИ
Не будет лишним подчеркнуть, что для того, чтобы осознать опасность системы биологического вооружения прежде всего для самих себя, для своих людей и своей земли, нашей государственной бюрократии потребовалось много десятилетий.
И даже после всего этого нет уверенности, что она (бюрократия) все понимает.
4.1.1. ГОСУДАРСТВЕННАЯ «КРЫША» БИОЛОГИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ
К несчастью для нашей страны, у подготовки к биологической войне в СССР всегда была мощнейшая государственная «крыша». В самом дурном понимании этого термина. Чтобы понять, сколь разительно этот подход отличался от реальной практики цивилизованных стран, достаточно привести два примера.
Любители осуждать японского военно-биологического деятеля Исии Сиро (Ishii Shiro), «прославившегося» ведением биологической войны против Китая, никогда не упоминают о реальных фактах. А они таковы. На рубеже 1926-1927 годов Исии Сиро действительно понял, какие преимущества после заключения Женевского протокола [71] дает биологическое оружие тем странам, которые будут его иметь с учетом того, что ведущие страны мира в те годы старались уклониться от ориентирования на этот вид оружия. И Исии Сиро на самом деле стремился к развитию и использованию биологического оружия. Однако, даже заняв после 1930 года пост главы Департамента иммунологии в Военно-медицинском училище в Токио, он исповедовал однозначный принцип: вакцины и другие средства защиты от биологического оружия разрабатывать на своей (японской) земле, средства нападения разрабатывать и испытывать — только на чужой. И, начиная с 1932 года, Исии Сиро начал проведение наступательных работ по биологическому оружию во главе отряда № 731 в Китае, поскольку представилась возможность служить в Квантунской Армии в Манчжурии [12].
Конечно, США — более крупная страна, чем Япония, и там вели разработки биологического оружия на своей земле. Однако в США с самого начала решили не работать над оружием на основе тех бактерий и вирусов, против которых защиты еще не было — им не хотелось иметь несчастные случаи в собственных войсках, не говоря уж о всей стране [10].
Таково принципиальное различие в подходе к наступательной биологической войне между Советским Союзом и теми странами, где ценят жизнь своих сограждан. В других странах не очень крупного размера не могли себе позволить создавать оружие на своей территории на основе возбудителей, опасных для собственного населения. В других странах больших размеров создавали оружие на своей территории, однако не могли себе позволить разрабатывать оружие на основе возбудителей, против которых еще нет защиты.
Вот в этом и состоит отличие Советского Союза от цивилизованных стран. У нас в стране еще с 1926 года (раньше всех!) не только разрабатывали биологическое оружие на своей собственной земле и начали, вестимо, с Москвы, но и старались ориентироваться на такие виды опаснейших возбудителей, против которого у самих еще не было спасения. По некоторым его нет и поныне.
Чтобы этот тезис не повис в воздухе, приведем простейший пример. В 1989-1990 годах, то есть в самые последние годы советской власти, в Кольцово и Загорске-6 были закончены работы по созданию советского биологического оружия на основе вирусов геморрагических лихорадок Марбурга и Эбола [10]. А когда советская власть рухнула, в первом же издании, опубликованном на международной арене, заместитель директора вирусного центра «Вектор» в Кольцово С.В.Нетесов не мог не признать, что как раз средств лечения от лихорадок Марбурга и Эбола в России нет [200]. Так против кого было подготовлено то биологическое оружие? И какой смысл критиковать японского генерала Исии Сиро, не допускавшего разработки биологического оружия в своей стране, если советский генерал Е.И.Смирнов ставил работы по биологическому вооружению СССР так, что оно появлялось много раньше средств защиты.
После этих ремарок очень многое в советском опыте уже не удивляет.
Так, после Второй мировой войны, начиная с 1947 года и до самой смерти И.В.Сталина, министром здравоохранения СССР состоял разработчик биологического оружия и энтузиаст биологической войны генерал Е.И.Смирнов. Так что он мог использовать для целей биологического вооружения все интеллектуальные и иные ресурсы страны.
Далее, начиная с времен позднего И.В.Сталина и вплоть до самого конца эпохи М.С.Горбачева, должность главы санитарно-эпидемиологической службы Советского Союза (они называли себя высокопарно — Главный государственный санитарный врач) занимали люди, которые назначались из числа лиц, лично занимавшихся разработкой биологического оружия. В этих условиях предполагать, что лица подобного рода будут заниматься обеспечением биологической безопасности населения страны — пустое дело. Они всегда обслуживали только ВБК и в первую очередь интересы армии. А отношения между армией и страной были полупроводниковые: армия получала от гражданской службы всю информацию об эпидемиях и опасных возбудителях, а в ответ не давала стране ничего. И это был принцип, который первый начальник военно-химического управления Я.М.Фишмана провозгласил еще в начале 1928 года [74].
Прижился тот принцип, накрепко прилип к стране.
Вот почему не может удивлять общеизвестная история, как продал интересы населения Свердловска в 1979 году в разгар эпидемии сибирской язвы генерал П.Н.Бургасов. На тот момент он пребывал в должности главного государственного санитарного врача СССР. А думал сей генерал в те тяжкие дни лишь об одном — как бы не выдать преступление Советской Армии в области биологической безопасности. Так что было генералу не до жителей города с их военно-рукотворной бедой.
Осталось добавить, что наша Красная/Советская Армия разрабатывала средства защиты от биологического оружия только для себя — для армии. Но не для населения.
И она же (армия) через Госплан СССР так регулировала выделение финансов на разработку и производство средств защиты населения от биологической опасности, что они практически не выделялись [10].
4.1.2. ПУТЬ К ОСОЗНАНИЮ БИОЛОГИЧЕСКОЙ ОПАСНОСТИ
Цивилизованные принципы соблюдения норм биологической безопасности по отношению к возбудителям особо опасных инфекций начали утверждаться в СССР много позже начала работ с ними. Первоначально работы велись не по правилам, которые еще не утвердились, а по разумению исполнителей. А разумение тогда было адекватным времени. Во всяком случае когда в 1926 году в Москве в лаборатории А.Н.Гинсбурга начались работы с сибирской язвой [88], никаких разрешений на эти работы не требовалось. И велись эти работы очень долго — до тех пор, пока в последние дни 1933 года от боевой рецептуры сибирской язвы посреди Москвы не погибла А.Т.Ломова — ни в чем не повинная исполнительница боевых заданий [104].
Однако опасность оставалась всегда и везде. Свидетельством тому может служить, в частности, приказ по ВОХИМУ от 29 ноября 1934 года за № 0012. В нем Я.М.Фишман был вынужден констатировать, что «за последнее время в Биохимическом институте имело место два случая пожара». Соответственно, пришлось обращать внимание на это начальника института И.М.Великанова и намечать меры по… [228]. Как видим, даже после переезда из Москвы во Власиху такие вещи, как пожар на месте работ с биологическим оружием, был очень опасен.
Между тем документ, который бы регламентировал работу в Красной Армии со штаммами опасных патогенов, появился не сразу. Лишь 13 октября 1937 года новый армейский начальник Санитарного управления Ф.В.Рыбин утвердил «Инструкцию о порядке обращения, хранения и отпуска патогенных культур, вирусов и ядовитых продуктов в лабораториях РККА» [229].
Впрочем, как оказалось, легче от этого не стало.
В гражданской сфере дела обстояли еще хуже.
Потому что право на работы с особо опасными инфекциями с 1960-х годов давало Третье главное управление при минздраве СССР. Формально именно это ведомство должно было обеспечивать безопасность работ по ядерному, химическому и биологическому оружию, выполнявшихся на гражданских предприятиях страны. Но это — о гражданских объектах. А права контроля за этим военным объектом, как уже говорилось, не было даже у КГБ.
Впрочем, надзор этот довольно часто носил слишком формальный характер. Во всяком случае известно, что для ускорения получения разрешения на работу в новом корпусе ВНИИ ПМ в Оболенске, директор института генерал Н.Н.Ураков не брезговал обыкновенными подтасовками. Руководство «Биопрепарата» об этом было хорошо осведомлено, однако практически не вмешивались в попытки «ускорения». Результатом этой безответственности стали случаи внутрилабораторных заражений персонала [6].
Несмотря на кажущуюся строгость, на самом деле работники ВБК зачастую просто пренебрегали элементарными нормами безопасности при выполнении работ с возбудителями особо опасных инфекций. Известен, в частности, случай нелегальной перевозки дифтерийного штамма из Москвы из ВНИИсинтезбелка. Известно и о довольно шумном, хотя и вполне советском, обсуждении в подполье ВБК случая кражи штамма туляремии из военно-биологического института в Свердловске с последующей перевозкой его по существу «в кармане» в институт в Оболенске [6].
ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТОВ:
«Мне понятно стремление ученого, военного биолога или химика разгадать какую-нибудь загадку природы. Мне понятно стремление заработать деньги на сложной и опасной работе испытателей чего-нибудь страшного. Но мне непонятно, почему я должен находиться рядом с ними и почему от их добросовестности, любопытства или заработка должны зависеть жизнь и здоровье моих близких. Мне крайне неуютно стало на моей родине, превращенной в экологическую, биологическую, химическую сковородку — полигон для испытания моего терпения» [26].
Аналогичная практика была характерна и для институтов системы МСХ СССР. В частности, в приказе по МСХ СССР № 113-15сс от 30 мая 1963 года были названы случаи неоднократного выноса возбудителей особо опасных инфекций за пределы закрытых зон институтов, которые занимались работами по созданию биологического оружия против животных — ВНИИ ветеринарной вирусологии и микробиологии (Покров, Владимирская область), а также Джамбульского научно-исследовательского сельскохозяйственного института (ДНИСХИ, ст.Отар, Казахстан). Безответственная практика сопровождалась множеством случаев заболеваний скота у частных лиц.
К сожалению, издание строгих секретных приказов не приводило к реальным изменениям в области безопасности. Во всяком случае именно через несколько месяцев после упомянутого «строгого приказа» в отношении ДНИСХИ на ст.Отар разразилась эпидемия крупного рогатого скота. Подчеркнем также, что возбудителем оказалась чума крупного рогатого скота, ранее на территории СССР не известная, а завезенная из-за рубежа.
История распорядилась так, что военно-биологические работы в Советском Союзе с самого начала «породнились с органами». В 1930-х годах они и поставляли кадры в биологические «шарашки», и даже вели работы по созданию биологического оружия. Они же, начиная с 1920-х годов, истово следили за прятанием медицинской статистики по эпидемиям, вызванным опасными патогенами, от любопытствующих, то есть от всего общества. И с тех пор мало что изменилось.
А уж «разрешали» или «не разрешали» работы наши «органы» всегда.
Так что не приходится удивляться, что разрешение на проведение генетических исследований со штаммом чумного микроба в Москве в институте ВНИИсинтезбелок давал в 1976 году лично председатель КГБ СССР Ю.В.Андропов [6], а не какой-то там МЗ СССР. И доклад о том, чем закончилось дело с упущенным облаком рецептуры оспы во время испытаний боевого штамма в 1971 году в Казахстане и Узбекистане генерал П.Н.Бургасов сделал именно Ю.В.Андропову [171]. Ну а разбирательство в связи с биологической катастрофой, случившейся в Свердловске в 1979 году из-за упущенного вследствие безответственных действий армии боевого штамма сибирской язвы, возглавил заместитель председателя КГБ СССР В.П.Пирожков [21].
Было у спецслужб и еще одно занятие — небезопасная для всего человечества разведывательная активность. Дело в том, что, в отличие от ядерных секретов, прописанных на бумаге, штаммы возбудителей особо опасных инфекций чрезвычайно опасны. Они опасны для всех — и для самих разведчиков, и для жителей нашей страны, и для всего мира. Ниже еще будут обсуждаться пути попадания штаммов особо опасных патогенов в нашу страну. В наши дни, по прошествии многих лет после будто бы отошедших в историю «подвигов», нельзя не подчеркнуть, что советская разведка без должных оснований много раз ставила мир на грань биологической катастрофы.
На этом направлении одновременно действовало до 60 советских агентов, и, как правило, один «пакет» живых биологических образцов ежемесячно уходил в Москву. Были и потери: в начале 1990-х годов как минимум двое биологических разведчиков, регулярно занимавшихся транспортировками опасных посылок, внезапно умерли при загадочных обстоятельствах, скорее всего из-за утечек из смертоносных контейнеров (майор Д.Каширин в 1990 году, подполковник Л.Дуганов — в 1993 году) [15].
4.1.3. К ПРОТИВОСТОЯНИЮ ГОТОВЫ?
Осталось задаться вопросом, а готовы ли были наши секретные биологи — в военной форме и без нее — к отражению тех биологических атак, которые они активно готовили против других?
Нет, не были. Приведем пару примеров.
В 2002 году академик Л.С.Сандахчиев заявил насчет создания в Советском Союзе противовирусных препаратов, что «до 1980 г. было всего два таких препарата, и оба весьма неэффективны» [230]. А между тем это обстоятельство не помешало самому Советскому Союзу вести себя агрессивно и противоестественно. Так, в 1971 году в СССР было испытано эффективное биологическое оружие на основе вируса оспы [171,199]. И хотя испытания сопровождались утратой контроля над аэрозольным облаком и гибелью людей в Аральске, Советский Союз не известил об этом ВОЗ. А между тем защитить жителей тогда он не смог бы, если бы начавшуюся эпидемию не удалось остановить организационными [171], а вовсе не медицинскими мерами — нельзя защитить людей неэффективными противовирусными препаратами от очень эффективного биологического оружия.
Ну а вслед за скрытой от общества трагедией состоялся фарс. После последней эпидемии оспы в мире (это было в 1977 году в Сомали) Советский Союз официально предложил мировому сообществу прекратить вакцинацию населения Земли под предлогом того, что оспа будто бы была побеждена в мировом масштабе. И ВОЗ в мае 1980 года приняла такое решение. И решила повсеместно уничтожить все штаммы оспы, оставив лишь сначала 6, а потом 2 официальных хранилища — в США и в СССР (считается, впрочем, что существует по крайней мере шесть неофициальных коллекций натуральной оспы, в основном в странах, не подписавших Конвенцию о запрещении биологического оружия [230]).
А между тем в Советском Союзе имелись к тому времени запасы эффективных боевых штаммов оспы для проведения биологических атак (и находились они вовсе не в официальном хранилище штаммов), имелись линии для производства рецептуры оспы в промышленном масштабе [10] и в то же время… не имелось эффективной защиты населения от своей собственной боевой оспы [230].
Другой пример уже немного обсуждался. На закате советской власти — в 1989-1991 годах — в вирусных центрах Загорск-6 и Кольцово было создано биологическое оружие на основе вирусов геморрагической лихорадки Марбурга, Ласса и Эбола [10]. Для населения из стана «вероятного противника» эти виды оружия очень опасны, поскольку контагиозность этих патогенов (возможность передачи от человека к человеку) чрезвычайно высока. Однако эти достижения СССР были опасны вовсе не для людей из стран «вероятного противника», а для жителей страны-создательницы опаснейшего оружия.
По состоянию на 1989 год средств специфической профилактики и лечения от вирусов Марбурга, Ласса и Эбола просто не существовало [76]. Такова цена амбиций нашего ВБК. И в 1994 году, в новую эпоху, когда от наступательных дел вроде бы отказались и осталась лишь защитная проблематика биологической войны, средств лечения от вирусов лихорадок Марбурга и Эбола не было [200].
Как уже упоминалось, в 1995 году начальник военно-биологического института Загорск-6 генерал А.А.Махлай был удостоен звания Героя России. И он тут же заказал про себя пропагандистский телевизионный фильм «о сенсационном открытии: наши ученые разработали вакцину против вируса-убийцы лихорадки Эбола» [231]. Тогда говорилось даже, что в начальной стадии болезни средство А.А.Махлая «полностью защищает человека от смертоносного вируса Эбола» [69,178]. На самом деле, как сообщил наследник по должности В.А.Максимов, подвиг генерала выразился не в разработке вакцины, а лишь в «создании единственного в мире иммуноглобулина для профилактики лихорадки Эбола» [178]. Другими словами, гамма-глобулин обладает лишь профилактическими свойствами, но не лечит само заболевание. Так что и после появления «средства защиты» для тех людей, кто занимается работой с этим вирусом, ничего не изменилось — они продолжают погибать. Это происходило и в Загорске-6 в 1996 году [179], и в Кольцово в 2004 году [179,212].
В общем, пока против смертельного вируса Эбола нет ни профилактики, ни иного серьезного средства защиты (есть лишь «герои»). Говорить о средствах защиты населения от вирусов лихорадок Марбурга и Ласса тоже пока не приходится.
Ну и еще одни пример, который уже подробно разбирался. Когда военные биологи из Свердловска-19 в результате своего неумения обеспечивать безопасность работ с опаснейшими патогенами упустили боевой штамм сибирской язвы, в городе начала стремительно развиваться эпидемия неизвестной болезни. И речь не только о том, что военные биологи не заспешили к городским властям с извинениями за допущенный преступный просчет и с предложениями о помощи в борьбе с эпидемией. Они не предложили своей вакцины. Единственное, что делали военные — это скрывали диагноз и тем более свою причастность к беде. А лицо генеральского звания, которое в те годы сидело в кресле главного государственного санитарного врача страны (и пересажено в это кресло было из рядов создателей биологического оружия), и поныне без смущения провозглашает невиновность работников подземелья Свердловска-19, где ему (лицу в генеральском звании) тоже доводилось работать [171].
Ныне по прошествии четверти века понятно, почему военные биологи так себя вели. Если оставить в стороне очевидную шкурную составляющую, есть и более содержательная. Ну, например, официально военные биологи докладывали в Кремль и на Старую площадь, что их боевой штамм сибирской язвы 836 будто бы должен «пробивать» биологическую защиту во всех странах «вероятного противника» (другими словами, антибиотики и вакцины тех стран оказались бы напрасными). А ведь это были не самые отсталые в медицинском отношении страны. В этих условиях предлагать для защиты жителей Свердловска свои секретные военные вакцины было несподручно — они ведь тоже могли не сработать против хваленого агрессивного штамма 836. Можно было опозориться. И они пожертвовали жителями.
Ныне можно утверждать, что советские военные биологи скрывали в 1979 году свои секретные военные средства против сибирской язвы от гражданских лиц зря. Дело в том, что те самые «боеспособные» споры сибирской язвы, которые были перевезены из Свердловска и закопаны на острове Возрождения (Аральское море), были на рубеже веков раскопаны представителями «американской военщины». И оказалось, что американская вакцина вполне убивает боевой штамм сибирской язвы 836 [162]. Так лопнула идея советского ВБК создать биологическое оружие, способное «пробивать» систему вакцинации «вероятного противника».
В заключение этого раздела следует подчеркнуть, что выход нашей страны из наступательной биологической войны, совершенный в апреле 1992 года Б.Н.Ельциным [154], вовсе не означал, что властная бюрократическая система России осознала, наконец, необходимость усиления мер защиты людей против биологической угрозы как таковой — внутренней и внешней. Дело в том, что лишь в 1996 году было принято постановление «О мерах по сохранению и рациональному использованию коллекций микроорганизмов и культивируемых клеток высших растений», разумеется закрытое. Так впервые на правительственном уровне было зарегистрировано существование в стране 13 коллекций патогенных микроорганизмов, которые хранятся в учреждениях министерств обороны, здравоохранения, науки и сельского хозяйства [232].
Что касается усиления защищенности людей от опасных патогенов, то факты, которыми мы располагаем, не способствуют оптимизму. Для примера приведем драматические события 1999 года в станице Обливская Ростовской области. В первых числах июля в Обливской началась неясная эпидемия. Здравоохранение области и всей страны проявило себя в той ситуации беспомощным. По существу оно так и не приняло мер по лечению множества пострадавших людей (6 из них умерли), да и не могло их принять, поскольку чехарда с диагнозами этому не способствовала. Сначала причиной назвали вирусный менингит, потом настал черед конго-крымской геморрагической лихорадки, а ближе к осени дошло и до импортной лихорадки Западного Нила. Эпидемия к тому времени уже закончилась [233].
Ныне по прошествии многих лет и после немалого числа других бед такого же свойства можно констатировать, что хотя ВБК и сильно подрезали крылья, уровень защищенности граждан страны от опасных инфекций ничуть не возрос. Не говоря уж о защищенности от мифического биологического терроризма.
| « Назад | Оглавление | Вперед » |