«Химическое вооружение — война с собственным народом (трагический российский опыт)»

16.2. БОЛЬШАЯ ЗОНА

Выше уже говорилось, что в 1956 г. генерал-майор П.Г. Вершинин[325] не должен был вручать автору настоящей книги погоны лейтенанта химических войск, а должен был погибнуть в мясорубке 1937–1938 гг. Такая была в 30-х гг. жизнь. Химоружие создавалось, испытывалось, производилось и хранилось фактически во всех частях Большой Зоны, в которую постепенно превратился Советский Союз, — и в военной, и в промышленной ее составляющих. И во всех них шла жестокая борьба властной бюрократии на самопожирание[12].

Первый удар колокола создатели нарождавшегося военно-химического комплекса услышали в 1923 г., еще при жизни В.И. Ленина. Тогда по «делу кооператоров» были осуждены, среди прочих, Г.Ф. Курагин и М.Н. Леплейский. В наши дни трудно установить реальную цену этих людей, однако в 20-х гг. «в кругах» считалось, что это были военно-химические специалисты с многолетним стажем и с серьезным знанием военно-химических проблем тех лет — проблем полигона в Кузьминках, склада в Очакове и московских заводов химоружия.

Впрочем, профессорская и военная элиты не решились и подумать, что колокол зазвонил по ним. И они не кинулась защищать своих людей от навета. На заседании Межсовхима РККА, состоявшемся 5 июня 1923 г., обсуждался совсем иной вопрос — «об использовании для работ по военно-химическому делу инженера Курагина и младшего артиллерийского инженера Леплейского, присужденных по процессу «кооператоров» к 2 с 1/2-летнему заключению». Отсюда и результат — было решено всего лишь просить начальника артиллерии РККА возбудить ходатайство перед Главным управлением мест заключения о предоставлении Г.Ф. Курагину и М.Н. Леплейскому «права работать в служебное время в своих учреждениях»[149]. Этим решением был потрясен, кстати, даже комиссар военно-химического органа управления тех лет — ему идея «химической шарашки» в голову пока еще не пришла. Однако, однажды родившись, эта идея не могла не захватить номенклатуру ВХК.

Мы не знаем, чем закончилось то дело Курагина-Леплейского (в архиве нужные бумаги не попались), однако отметим, что первый, Соловецкий, лагерь особого назначения (СЛОН) гостеприимно распахнул свои ворота как раз на другой день — 6 июня 1923 г. Как известно, через него прошли священник П.А. Флоренский (1882–1937), будущий академик Д.С. Лихачев и множество менее известных представителей интеллигенции. Прошел его и дядя автора настоящей книги — Федор Владимирович Федоров, обитатель чувашской глубинки.

Две последующие волны самопожирания советской бюрократии, которые напрямую затронули ВХК, произошли в предвоенное десятилетие. Первая из них случилась в 1929–1931 гг., в эпоху массовой борьбы с вредительством[394]. Вторая волна более известна обществу — это состоявшийся в 1937–1938 гг. поиск врагов народа[413].

В 1929 г. по результатам активнейшего отлова «вредителей» ОГПУ СССР подготовило «Обвинительное заключение ОГПУ по делу о вредительской организации в военной промышленности». В августе 1929 г. секретный отдел ЦК ВКП(б) разослал этот документ особо доверенным людям для «принятия мер». Начальник ВОХИМУ Я.М. Фишман был тогда в числе доверенных (он получил экземпляр № 410)[394]. Далее последовало постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 25 февраля 1930 г., в котором все недостатки в организации военной промышленности, включая промышленность химоружия, уже на государственном уровне списывались на «вредителей».

Теперь поисками вредителей в индустрии и в армии стали заниматься все, кому было доверено, разумеется, в тесной связке с ЭКУ ОГПУ. В армии команду на поиск вредителей дал заместитель наркома НКВМ И.П. Уборевич, сменивший И.С. Уншлихта на посту куратора военно-химического дела (это произошло 18 ноября 1929 г., когда постановлением РВС СССР взамен упраздненного Управления снабжения была учреждена должность начальника вооружений РККА, которую и занял И.П. Уборевич[129]). Сам И.С. Уншлихт занялся поисками врагов на только что занятом им посту заместителя председателя ВСНХ СССР, разумеется, по оборонным вопросам.

Лишь через много десятилетий мы узнали о деталях событий того лихого времени. 11 ноября 1930 г. номер «Известий» почти целиком были занят публикацией «Обвинительного заключения по делу контрреволюционной организации Союза инженерной организации (Промышленной партии)». А 25 ноября в Колонном зале Дома Союзов в Москве начался и сам процесс по делу Промпартии. Процесс тот был показательным. Соответственно, вокруг Дома Союзов дефилировали «трудящиеся», скандировавшие: «Смерть! Смерть! Смерть!». Однако основные события происходили не там. Всего за 1928—1931 гг. бдительное ОГПУ взяло под контроль 1 млн. 250 тыс. «буржуазных спецов». А через судебные «тройки» ОГПУ по всей стране за 1930 г. прошло 179620 человек (за 1929 г. их прошло 5885), из которых 18966 человек были приговорены к расстрелу.

Результаты активного «выявления» вредителей в армии были подробно зафиксированы в начале 1931 г. в докладе Я.М. Фишмана[70], которым были, по существу, подведены итоги 20-х гг.

В уточнение не будет лишним напомнить, что полковник царской армии А.А. Дзержкович, арестованный по делу Артиллерийского управления РККА, был в армии советской на хорошем счету — во всяком случае еще в феврале 1928 г. в повестке дня одного из заседаний РВС СССР стоял вопрос «о вознаграждении профессора Дзержковича за разработанные образцы аэрохимбомбы и взрывателей к ней».

В том же докладе[70], наряду с указанием недостатков пятилетней работы ВОХИМУ РККА во главе с Я.М. Фишманом по части создания боеспособных сил химического нападения, указывались «причины», а также «виновники» из числа его предшественников и конкурентов, которым и пришлось за это расплатиться: 1) об артиллерийских снарядах — «достаточно указать, что все состоящие на вооружении снаряды… разработаны инженерами Дзержковичем и Фениным, которые оба в настоящее время арестованы»; 2) о химических минометах — «достаточно указать, что все разработанные конструкции были выполнены инженерами Дзержковичем, Пименовым и Жуковским, из которых первые два в настоящее время арестованы»; 3) «почти до конца 1930 г. вся работа по авиахимбомбам была сосредоточена в руках только одного инженера Захарова, который являлся конструктором бомб и который в настоящее время арестован»…

Нелишним, однако, будет помнить список создателей артиллерийских и авиационных химических боеприпасов, которые были разработаны и поставлены на вооружение Красной Армии в предыдущие годы. В его основе как раз и были упомянутые арестанты-вредители — А.А. Дзержкович и В.В. Фенин, М.Г. Пименов и Н.Н. Захаров. Следует также помнить, что такое принципиальное достижение конструкторской военно-химической мысли, как первая химическая авиационная бомба дистанционного действия, принадлежало двум авторам — Н.Н. Захарову и Я.М. Фишману. После «прополки» силами ОГПУ остался лишь Я.М. Фишман.

Что до самого Я.М. Фишмана, то он стал жертвой системы непрерывного создания и отлова «врагов», которую раскручивал на своем участке с великим тщанием, несколько позже.

Поначалу Я.М. Фишман включился в поиск «врагов народа» как хозяин положения. В письме от 31 января 1937 г., которое было направлено в адрес заместителя наркома обороны Я.Б. Гамарника, он указал, что «Химическая служба РККА на протяжении своего существования засорялась социально чуждыми людьми и контрреволюционным элементом — троцкистами-шпионами и белогвардейцами»[413]. А далее Я.М. Фишман приводит и список лиц, «которым я не могу доверять». Мотивация и подбор жертв отвечали вкусам автора: у военврача Фишера, работавшего в НИХИ РККА, НКВД арестовало четырех братьев жены как активных троцкистов; работавший в НИХИ военинженер Шляфирнер во время предыдущего ареста органами НКВД в ДОПРе сидел вместе с Радеком, а сам ценности как специалист не представлял; военпред ХИМУ Щебланов уже был троцкистом и тоже ценности как специалист не представлял; военинженер и помощник начальника БИХИ [это институт биологической войны. — Л.Ф.] Бузанов был близким личным другом террориста Чернявского; у военпреда ХИМУ Грундмана два брата были арестованы органами НКВД как троцкисты; начальник ЦВХП Гендлер — бывший троцкист…

В дальнейшем по законам жанра настала очередь самого Я.М. Фишмана, и переориентация случилась в конце апреля 1937 г. Для этого, скорее всего, были использованы написанные на него доносы не по политической линии (что было бы непросто — сам он достаточно изощренно «боролся» с троцкистами и прочими сторонниками Каменева-Зиновьева), а по «вредительской». Но и на этом уже более профессиональном поле удобнее было инкриминировать не «провалы в строительстве химических вооруженных сил», а «вредительское закапывание химоружия». Во всяком случае расставание с Я.М. Фишманом нарком обороны К.Е. Ворошилов был вынужден сопроводить совершенно нехарактерной для него борьбой за чистоту родной природы, и это продолжалось целых полгода после ареста Я.М. Фишмана. Справедливости ради укажем, что поначалу ему пытались по линии командующего МВО маршала С.М. Буденного (1883–1973) инкриминировать закопанное на военно-химическом полигоне в Кузьминках обыкновенное оружие, будто бы предназначенное для организации мятежа против правительства Страны Советов, и лишь потом эта линия уступила место более естественной — закапывание в Кузьминках химоружия (писатель был все тот же — красный конник маршал С.М. Буденный[617]), что было сущей правдой, только уже не по линии «мятежа», а совсем по иным причинам.

Новый начальник ХИМУ М.И. Степанов продолжил разрушительную активность предшественника. В конце мая 1937 г. он предложил руководству наркомата обороны «освободить от занимаемых должностей» команду своих недругов — начальника НИХИ Ф.Я. Козлова, его заместителя Ю.М. Иваницкого, начальника I отдела НИХИ Р.Ю. Удриса…[413]. Судьба первых двух после их ареста нам не известна, а вот Р.Ю. Удрис пополнил ряды обитателей «шарашки» нового поколения и был вынужден зарабатывать свою свободу важным открытием в области химии[720].

Другим своим письмом комдив М.И.Степанов попытался освободиться от не нравившихся ему начальников химической службы на местах[413]. И на этот раз мотивация была обычная: кто-то в стародавние годы служил у С.В. Петлюры, кто-то — в белой армии адмирала А.В. Колчака (1873–1920), кто-то состоял когда-то в БУНДе, кто-то скрыл свое дворянское происхождение… А вот начальник химических войск САВО, активный военный химик майор П.Г. Вершинин[325], как оказалось, когда-то не только служил в армии генерала А.И. Деникина вольноопределяющимся, но даже одно время был исключен из рядов ВКП(б). Впрочем, новый донос М.И. Степанова, по-видимому, цели своей не достиг. Во всяком случае член ВКП(б) генерал-майор П.Г. Вершинин потом много лет успешно руководил Костромским военно-химическим училищем (по традиции многие называли его Калининским — по месту создания) и даже, как упоминалось, вручал в 1956 г. погоны лейтенанта химических войск автору настоящей книги.

Самим М.И. Степановым пожертвовали в 1939 г.

Переходя от военной к промышленной составляющей ВХК, напомним, что импульсы для развития военного дела задавались в те годы весьма простые. И арестом проф. Е.И. Шпитальского по делу о «контрреволюционной вредительской организации в военной промышленности», обвинительное заключение ОГПУ по которому дало старт упомянутому постановлению Политбюро ЦК ВКП(б), дело не ограничилось.

Судьба проф. Е.И. Шпитальского — наиболее яркая иллюстрация процесса самопожирания, происходившего в военно-химической номенклатуре. Этот незаурядный химик 29 сентября 1923 г. был назначен армией руководителем работ по выпуску партии иприта в полузаводском масштабе на заводе Москвы[370]. Начал он на абсолютно пустом месте и сделал то, что хотело руководство страны, причем в отсутствие западного знания технологических тонкостей производства иприта[370]. Более того, обеспечив начало выпуска иприта Экспериментальным заводом Анилтреста менее чем через год после назначения[370], он организовал вскоре начало выпуска фосгена на Ольгинском заводе.

Награда Советской Родины не заставила себя ждать.

Избранный 31 января 1929 г. в возрасте 50 лет член-корреспондентом АН СССР, Е.И. Шпитальский был в том же 1929 г. арестован и вскоре осужден по антисоветскому обвинению[12]. С подбором мотивировок тогда сложностей не было, особенно если учесть, что Е.И. Шпитальский родился Ардагане, который на момент обвинения находился на территории Турции.

Смертный приговор заменили на «химию» (не в переносном, а в прямом смысле) — 10 лет с отбытием срока на рабочем месте.

В отличие от «химии» Г.Ф. Курагина и М.Н. Леплейского для дальнейшей работы таких людей, как проф. Е.И. Шпитальский, было заготовлено специальное «правовое» обоснование. Оно появилось 15 мая 1930 г. в виде «Циркуляра Высшего Совета Народного Хозяйства и Объединенного государственного политического управления» об «использовании на производствах специалистов, осужденных за вредительство». Сей документ был подписан В.В. Куйбышевым и Г.Г. Ягодой и, помимо констатации («за последние 2–3 года органами ОГПУ были раскрыты контрреволюционные вредительские организации в ряде отраслей нашего хозяйства»), содержал необходимую формулу решения: «Использование вредителей следует организовать таким образом, чтобы работа их проходила в помещениях органов ОГПУ». Так начала работать система «шарашек» в ОГПУ.

Не будем приписывать товарищам Куйбышеву-Ягоде больше, чем они того заслуживают. Незадолго до их решения появилось другое решение — еще более мудрое и директивное, а именно: постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 25 февраля о недостатках в работе военной промышленности. Именно этим документом с самого верха властной пирамиды было указано направление поиска виноватых. Ими оказались «вредители», активный отлов которых был поставлен на поток по представлениям и под руководством ЭКУ ОГПУ по всей промышленности ВПК, в том числе на заводах химоружия Военно-химического треста (в Москве и Чапаевске, Дзержинске и Электростали). Конкретный способ использования «вредителей» был определен СНК СССР, который 30 апреля 1930 г. утвердил положение об исправительно-трудовых лагерях, передававшихся в систему ОГПУ. И чтобы никто не подумал сомневаться, линия эта была однозначно закреплена в политическом отчете товарища И.В. Сталина XVI съезду ВКП(б) в июне 1930 г. («Репрессии в области социалистического строительства являются необходимым элементом наступления…»).

Кто оказался в лагерях ОГПУ тех лет?

Это была большая команда людей из научно-технической интеллигенции, что искренне встала под знамена советской власти. Они и заполнили только что созданные под их размещение многочисленные «шарашки». Однако «органы» не были очень уж сильны в научно-технических делах, и они «выметали» вредителей слишком широким бреднем[394]. Неудивительно, что наряду с «шарашками» в 1931 г. было затеяно строительство канала Москва-Волга, что позволяло проводить селекцию «вредителей»: специалисты шли в «шарашки», остальные (в том числе раскулаченные и такие бесполезные для народного хозяйства лица, как философ А.Ф. Лосев) — в каналоармейцы (з/к, то есть в заключенные-каналоармейцы). Не лишним будет напомнить, что в 30-х гг. объем выполнявшихся силами заключенных капитальных работ составлял 5,8% ко всему объему капитальных работ в Советском Союзе.

Возвращаясь к конкретной судьбе, укажем, что вновь обретенный страной з/к Е.И. Шпитальский продолжал руководить работами по созданию химоружия, которые велись в Москве на заводе № 1 (в нынешнем ГСНИИОХТе). По-видимому, это была первая «военно-химическая шарашка» (ОКБ ОГПУ № 4, руководитель — М.Д. Кулиш), и ее работа получила высокую оценку Я.М. Фишмана в специальном приказе по ВОХИМУ[173]. Вскоре появились и многие другие. Последний подарок з/к Е.И. Шпитальского своей неласковой Родине — начало работы опытного сектора завода № 1 (№ 51), это случилось в 1931 г. К сожалению, смерть пришла за ним скоро — в том же 1931 г.

Арест Е.И. Шпитальского обернулся для ВХК большой потерей. К тому времени уже был выдавлен за границу наш великий химик и основатель военно-химического дела академик В.Н.Ипатьев, и там он принес немало пользы более ласковым землям[59]. У нас же в стране он был забыт практически навсегда — в наши дни его уже никто не знает.

Нелишне напомнить, что с 1930 г. за границей оказался также и А.Е. Чичибабин (академик АН СССР с 1928 г.) — бывший член Научного совета ИХО РККА, не сумевший вписаться в систему жизни, в которой создание нового типа ОВ — инкапаситантов — требовалось совершить к очередному кварталу[179]. В 1936 г. он был лишен звания академика АН СССР.

Советский энтузиаст-долгожитель С.В. Михалков вполне точно описал ту людоедскую эпоху в своем стихе с химическим уклоном.

Разумеется, аресты не могли проходить безболезненно для производств химоружия. В конце того же 1930 г. на заводе № 1 очень спешили с перегонкой партии иприта, которая должна была закончиться заливкой 40 т ОВ в артхимснаряды. Сначала после 15 дней работы разъело непривычный к иприту перегонный куб. Потом — после переброски партии неперегнанного иприта из Москвы в Чапаевск на завод № 2 (своего иприта там под рукой не оказалось) — выяснилось, что дела в Чапаевске просто встали из-за ареста заведующего производством Бушенина. Последующее решение вернуть ту злополучную партию иприта в Москву для заливки на складе № 136 (Очаково) тоже далось непросто — даже в безалаберные 30-е гг. приходилось исполнять хотя бы минимальные правила безопасности перевозок иприта. Кончилось дело печально: разливка перешла с декабря 1930 г. на январь 1931 г., сорвав какие-то планы военных[484].

Уровень вреда, нанесенного экономике ретивым внедрением «шарашек», понял даже лично т. Сталин-Джугашвили. И довольно скоро. Уже в июне 1931 г. он был вынужден заявить: «Мы всегда рассматривали и продолжаем рассматривать „нападки на специалистов“ как вредное отвратительное явление». Однако это было заявление на публику. Продолжая тему химических «шарашек», укажем, что в ноябре 1932 г. на военно-химическом складе № 136 приступила к работе еще одна «шарашка» — так называемое «конструкторское бюро ОГПУ». Планы у конструкторов з/к, обитавших в Очакове в «шарашке» (организации п/я 1074), были обширные: конструирование распыляющей аппаратуры для применения фосгена и дифосгена из БХМ-800, химизация танкетки Т-37, конструирование химического трактора, конструирование аппарата по выливанию вязких ОВ с аэроплана и т.д.[173]. А в сентябре 1933 г. Я.М. Фишман был озабочен людским пополнением «шарашки» на ЦВХП в Шиханах[173].

Напомним, что в те годы существовало и так называемое Остехбюро, изначально занимавшееся разработками вооружения для военно-морского флота. В конце 20-х гг. его ориентировали на расширение тематики, в том числе и на военно-химическую. Во всяком случае Б.М. Шапошников как начальник Штаба РККА в письме от 30 октября 1928 г. рекомендовал этому бюро новую для него тему «изыскание новых ОВ, против которых инертны существующие противогазы», а в дальнейшем военно-химическая проблематика закрепилась в Остехбюро надолго. Потом дошло и до использования труда специалистов-заключенных. Тогда полное наименование этого учреждения было таково — Особое техническое бюро по военным изобретениям специального назначения (Ленинград, ул. Госпитальная, 3–8).

Справедливости ради отметим, что многие специалисты — создатели химоружия в предвоенные годы — истово работали на благо Родины, как они его тогда понимали. И, как видно из приводимого отрывка из архивного документа 1935 г., иногда даже поощрялись властью.

Впрочем, старательность рядовых граждан в те годы мало кого во власти волновала. У нее были свои приоритеты. Неудивительно, что 3 апреля 1936 г. появился циркуляр ГУГБ НКВД о «вскрытых» антисоветских организациях в военно-химической промышленности и о необходимости очистки этой отрасли от враждебных элементов. После «очистки» многие работники отрасли перешли из положения условно свободных людей на положение обыкновенных рабов. Это было связано с тем, что в предвоенные годы практика использования рабского труда при решении задачи создания «химического щита Родины» резко расширилась и была отлита в соответствующие формы. Приведем в качестве примера одно из решений тех лет. 10 января 1939 г. нарком Л.П. Берия приказом по НКВД № 0021 организовал при себе («при народном комиссаре внутренних дел») Особое техническое бюро (ОТБ) «для использования заключенных, имеющих специальные технические знания». В утвержденном им положении об ОТБ указывалось 8 самых важных направлений «конструирования и внедрения в производство новых средств вооружения армии и флота», в том числе такое направление, как боевые ОВ[1029]. Впрочем, руководство этой системой вскоре было передано в руки В.А. Кравченко (1906–1956), хотя подчинялся он по-прежнему самому наркому (министру)[1029,1030].

Исполнение решения было стандартным. Чтобы соблюсти правило, что трудиться вредители должны «в помещениях органов ОГПУ», было применено естественное решение — если по соображениям безопасности «химик» не может работать в ОГПУ, то ОГПУ должно прийти к химику-вредителю. Именно в таком порядке в НИИ-42 (нынешнем ГСНИИОХТе) в предвоенные и послевоенные годы действовала специальная химическая «шарашка» НКВД[173], которая началась еще с «обустройства» проф. Е.И. Шпитальского и которая работала по общим планам работ по химоружию (они исходили от правительственного Комитета обороны). И там были сконцентрированы лучшие химические силы страны. Разумеется, проф. Е.И. Шпитальский не был единственным узником невидимого химического трудового фронта тех лет.

Сразу после начала Отечественной войны все многочисленные «шарашки» ОТБ, включая химические, числились как 4-е спецотделы при прикладных НИИ промышленности (п/я). А организационно руководил ими до смерти И.В. Сталина 4-й спецотдел НКВД (МВД) СССР[1029].

В порядке иллюстрации приведем несколько актуальных по тем временам научных проблем, которые разрабатывались в НИИ-42 в 1940 г.[173]. Велись эти работы, однако, не сотрудниками самого института, а бывшими сотрудниками, а на тот момент «ценными» з/к из ОТБ НКВД:
•• получение нового СОВ резорбтивного действия, которое легко бы пробивало одежду, по тактико-техническим требованиям ХИМУ РККА,
•• синтез трихлортриэтиламина [то есть азотистого иприта. — Л.Ф.]),
•• выработка нового метода получения трихлортриэтиламина на базе более доступных и дешевых видов сырья по более упрощенной технической схеме,
•• изыскание веществ, пробивающих противогазы.

Порядок работы «шарашки» строго регламентировался многочисленными документами. Одним из них был приказ наркома НКХП 1942 г. о порядке финансирования отделения НКВД СССР при ГСНИИ-42. Там должны были работать те ученые-химики, чье участие в создании химоружия было сочтено более целесообразным не на феодальной, а на рабской основе, — в качестве з/к. Институту было предписано выделить для НКВД помещения, оборудование, материалы, обслуживающий персонал и, конечно, исправно платить деньги на все про все. Распоряжался средствами сам начальник отделения НКВД[173].

О том, как работалось производителям химоружия под охраной НКВД, можно судить по данным упоминавшейся выше статистики бегства с завода химоружия № 102 в Чапаевске (Самарская обл.) в годы войны (в 1942 г. — 308 человек, в 1943 г. — 432, в 1944 г. — 195). Убегая «в никуда», без документов, люди обрекали себя на неприятности Большой Зоны, усиленные варварскими сложностями военного времени. Тем не менее у них было одно преимущество — они могли загреметь за колючку ГУЛАГа, однако у них еще оставались свои жизни. В Чапаевске утрата этого признака существования человека происходила с такой скоростью, что беглецы готовы были на все. Кстати, вряд ли кто-то сумеет найти фамилии тех 62 человек, кто в годы войны был удостоен ордена Ленина за доблестный труд на заводе химоружия в Чапаевске[719]. Помимо нескольких лиц из дирекции, остальные владельцы наград были из производственных цехов — ипритного, люизитного, химбоеприпасов, — и вряд ли они дожили хотя бы до конца 40-х гг.

В послевоенные годы «химические шарашки» практически исчерпали себя, поскольку сформировалось новое племя создателей химоружия — целиком из кухаркиных детей, вполне справлявшихся с делом при феодальной организации труда и не имевших опасного для жизни происхождения. Однако использование труда заключенных не исчерпало себя в ныне очень даже респектабельном ГСНИИОХТе вплоть до самой «оттепели».

Что до использования в подполье ВХК менее квалифицированного труда, характерного для практики заводов химоружия, то нужда в нем осталась на долгие годы, вплоть до конца «застоя».

Из послевоенных времен укажем на совместный приказ НКВД СССР и НКХП СССР от 21 сентября 1945 г. о передаче контингента, содержавшегося в проверочно-фильтрационном лагере НКВД № 283, в постоянные кадры химического комбината им. Сталина[1031]. Завод по производству химоружия в Сталиногорске (Новомосковске, Тульская обл.) как раз очень нуждался в кадрах для восстановления разрушенных в ходе войны цехов иприта и других ОВ.

Значительное использование труда заключенных было характерно и для одной из крупнейших послевоенных строек — возведения комбината химоружия в Чувашии в 60-х гг. — комсомольцев-добровольцев для комбината имени Ленинского комсомола там явно не хватало[1017].

« Назад

Оглавление

Вперед »