«Перед лицом ушедших былей
Не вправе ты кривить душой -
Ведь эти были оплатили
Мы платой самою большой…».
А.Т. Твардовский. «По праву памяти»
ГЛАВА 19. ВОЕННО-ХИМИЧЕСКИЙ БУМЕРАНГ
За авантюры по счетам платили энтузиасты. По крайней мере в СССР.
Истовость, с которой руководство Красной/Советской Армии стремилось к обладанию всеми возможными видами химоружия, не могла не иметь печальных последствий для «широких слоев« самих военных.
Советская власть заполучила идеи химического вооружения и от своих предшественников, и от друзей. Однако, даже несмотря на многолетнюю советско-германскую военную дружбу, Красная Армия так и не восприняла от вермахта того, чего у нее не было никогда: дотошность и методичность не стали характерными чертами нашего военно-химического руководства.
Прежде чем рассматривать богатую практику отравлений в Красной/ Советской Армии собственных людей, напомним об известном событии, случившемся 2 декабря 1943 г. в порту Бари (Италия). В тот день немецкая авиация подвергла бомбардировке английское транспортное судно «Джон Харви«, груженное авиабомбами в снаряжении ипритом — всего 100 тонн. Результат хорошо описан в международной прессе: 83 человека от отравления ипритом погибли, а 534 получили поражение. И это, пожалуй, все, что можно почерпнуть из зарубежного опыта печальных химических событий.
Весь остальной опыт — наш. И зарубежная практика не идет ни в какое сравнение с тем крупномасштабным варварством, которое стало на просторах первой страны социализма повседневной нормой.
19.1. СУЩЕСТВОВАЛА ЛИ В АРМИИ ХИМИЧЕСКАЯ ЗАЩИТА?
Энтузиазм при подготовке армии к наступательной химической войне не отменял необходимости защиты задействованного персонала. И вводить какие-то правила пришлось. Правда, начиналось это не совсем так, как стоило бы делать в цивилизованной стране.
Начнем с надзора за безопасностью работ с химоружием. Если говорить мягко, то он был очень слаб. Подготовка к химической войне не могла не породить противоречий между двумя очевидными сторонами: 1) создателями ОВ и вообще химоружия и потребителями токсикологических услуг из Военно-химического управления и 2) специалистами из Военно-санитарного управления (ВСУ), не забывшими своей профессии врача. В первые годы между этими управлениями сложилось разделение труда: «химики» изучали средства химического нападения (особенно их интересовал иприт, то есть вещество «Н»), а врачи, за исключением тех, кто был задействован в постановке опытов на живых людях, старались не допустить опасного развития событий, помогали в создании средств защиты и пытались лечить многочисленных отравленных.
«Предполагающееся в конце января с.г. проведение опытных работ по газации и дегазации… вызывает со стороны ВСУ РККА следующие замечания..:
1) Так как по данным комиссии предполагается произвести заражение веществом «Н« площади в 27000 м2, в количестве 80-100 граммов вещества на 1 м2 и общее количество вещества «Н», вылитое на поверхность Гороховецкого лагеря будет около трех тонн, то ВСУ РККА весьма серьезно опасается, что проведение опытов в таком масштабе создаст благоприятные условия для последующих поражений Гороховецкого лагерного сбора весной и летом текущего года, даже при условии проведения двойной дегазации почвы…
Начальник Военно-санитарного управления РККА М.И. Баранов
9 января 1930 г.«
Многие годы военные врачи не могли не видеть, что организация работ с химоружием заведомо обрекала многочисленных военнослужащих на поражение. Для примера приведем рапорт, который прислал в ВОХИМУ в январе 1929 г. командир 2-го отдельного учебно-опытного химического батальона. Оказалось, что у него «имели место случаи поражения рук при учебных занятиях (без ОВ) от перчаток»533. Как оказалось, те перчатки еще летом после работ с ипритом были будто бы продегазированы, а еще в течение нескольких дней провентилированы. Все это, разумеется, было сделано под соответствующим надзором.
В армии наблюдением за отравленными людьми занимался специальный Военно-санитарный институт (и за случайно отравившимися, и за неслучайно, то есть планово отравленными). Однако масштабы проникновения ОВ в армию на рубеже 20-30 гг. возросли настолько, что, помимо наблюдения, остро встала проблема лечения. И начальник ВСУ М.И. Баранов был вынужден издать в июне 1930 г. специальную инструкцию «О работе военно-санитарного управления в области военно-химического дела»526. В ней было указано, что на «ВСУ округов в области военно-химического дела возлагается организация медико-санитарного обслуживания пораженных ОВ в войсковых частях, учреждениях и заведениях округа, руководство этим обслуживанием и проведение подготовительных мероприятий в пределах округа по организации этого обслуживания на военное время». Далее, в сентябре М.И. Баранов утвердил «Временное наставление для врачей по медико-санитарному обслуживанию войск в условиях применения средств химической борьбы»527. Ну а в ноябре М.И. Баранов подготовил даже специальный доклад о состоянии медицинских дел на военно-химическом фронте528. В целом же ВСУ РККА хватило хлопот с отравленными вплоть до самой войны.
Впрочем, военные врачи, служившие в ВСУ и отвечавшие за безопасность работ с химоружием во всей Красной Армии, не очень долго удерживались в рамках естественного гуманизма. Пока они надзирали за качеством работ военных химиков, они не могли не сдерживать тех от избыточного энтузиазма. Однако когда в1933 г. вся армия приступила к тренировкам с реальными ОВ, не могла не возрасти резко статистика поражений. И ответственность за это уже несли не химики, а военные врачи.
Так что неудивительно появление в войсках письма-разъяснения ВСУ РККА от 21 августа 1933 г., в котором «в целях уточнения и упорядочения донесений по вопросам, связанным с поражениями БХВ», предлагалось не увлекаться составлением актов по «чрезвычайно легким поражениям, не имеющим практически никакого значения для состояния здоровья пораженных и совершенно не показательных с точки зрения профилактической и лечебной». Дальше клан лиц, у которых в рамках идеологии рабочих и крестьян клятва Гиппократа отошла на второй план, предложил «дать указания частям и учреждениям не составлять актов на все очень легкие случаи поражения ОВ«. Перечислим без комментариев эти самые «легкие» случаи, по которым военные врачи сняли с себя ответственность и переложили ее на иных лиц: «небольшие участки эритемы без последующего образования пузырей, незначительные единичные пузыри — от просяного зерна до горошины, слабо выраженный конъюнктивит, не требующий лечения, кратковременное раздражение глаз ОВ слезоточивого действия и проч.»528.
После такого разъяснения статистика поражений быстро вошла в «норму».
Что касается функций военных врачей, напомним, что, наряду с надзором за защитой войск от ОВ во время занятий, одновременно части военных врачей пришлось заниматься и прямым отравлением людей — немало лет, начиная с первых работ с химоружием, именно врачи из ВСУ изучали механизм действия ОВ на людей. Раздвоенность эта продолжалась очень долго, но она не могла существовать вечно. И противоречия не могли не закончиться некой фигурой «развода». Во всяком случае в конце 30-х гг. Военно-химическая академия им. Ворошилова стала готовить свои собственные кадры — не врачей, а так называемых «врачей-токсикологов». А уж с появлением таких человекообразных профессиональных гибридов трудности в сфере действия клятвы Гиппократа у энтузиастов наступательной химической войны исчезли.
Обращаясь к компенсационным мерам в связи с поражениями людей при работах с ОВ, отметим, что и здесь государство оказалось очень неласковым.
Конечно, руководство армии в принципе понимало, что при подготовке к химической войне люди не могут не страдать. Среди первых примеров такого рода укажем те, что стали предметом обсуждения еще 12 июля1923 г. на заседании «Междуведомственного совещания по химической обороне» при Артуправлении РККА. Энтузиасты-исследователи из Химического института им. В.Я. Карпова, которые докладывали армейскому органу о работах по созданию метода промышленного выпуска иприта, не могли попутно не пожаловаться на условия своей работы: «Скверные условия работы причиняли сотрудникам много страданий. Особенно сильно повреждались глаза, дыхательные пути и кожа на наружной стороне рук (краснота и режущая боль в глазах, хрипота, кашель с мокротой, волдыри на руках)». Как выяснилось при обсуждении, вытяжное устройство в лаборатории просто отсутствовало.
Однако руководство армии не очень спешило принимать решительные меры. Единственное, что оно делало, так это немного подкармливало тех, кто был обречен на отравление при постоянном контакте с ОВ, да и вообще с химоружием. В качестве примера приведем решение Артуправления РККА 1922 г. о том, что рабочий на складе, занятый на работе по разрядке устаревших и протекших химических гранат, «в каждый рабочий день по разрядке должен получить одну бутылку молока». Впрочем, эти работы с химическим наследием вскоре перешли на иной уровень. В «Списке категорий рабочих и служащих, коим вследствие особой вредности выдается предприятием в дни работы по одной бутылке молока в сутки», утвержденном постановлением наркомата труда СССР от 27 сентября 1923 г., уже с большим знанием дела перечислялись профессии работников складов удушающих средств и химических снарядов — сортировщики, химики, пиротехники, кладовщики, разгрузчики.
А еще постановлением РВС СССР от 31 января 1928 г. решался «вопрос о введении специальных прибавок к жалованью для лиц химической службы, работающих на полигонах, складах и в лабораториях с боевыми отравляющими веществами»69. Беда, однако, была в том, что с ОВ «общался» не только этот контингент — в армии были сотни тысяч других людей, которые «знакомились» с СОВ во время многочисленных военно-химических испытаний, учений и занятий. Поэтому первостепенной была необходимость обеспечения военнослужащих защитной одеждой. К сожалению, за все годы активных работ с ОВ между мировыми войнами в СССР так и не были созданы настоящие средства защиты кожи.
Об этом свидетельствуют, например, события лета 1930 г., связанные с испытанием защитной одежды тех лет на химических полигонах в Кузьминках533 и Фролищах529. В частности, в июне 1930 г. в лагерном сборе в Гороховце-Фролищах работа химического полка по заражению местности ипритом сопровождалась множеством поражений красноармейцев, хотя одеты они были в нормальные «защитные» костюмы тех лет. В то лето из 224 бойцов-химиков, участвовавших в заражении с помощью приборов М-2 и НПЗ-2, поражение получили 17. Как оказалось, фактически те костюмы от иприта не защищали: капли ОВ проходили сквозь костюм за 10-20 минут. И так продолжалось многие годы. Характерно, что в отчете представителей ВОХИМУ, расследовавших прискорбное событие, упоминалось, что военные химики «имели преувеличенное мнение о защитной мощности имеющейся у них защитной одежды»529.
А ведь они на это имели полное право. Защитная одежда от нарывных ОВ была введена на снабжение Красной Армии еще решением РВС СССР от 17 августа 1927 г.125. И в докладе Штаба РККА, который по этому случаю был представлен в РВС, упоминалось, что «проведенные широкие испытания защитной одежды дали в общем удовлетворительные результаты». Причем начальник ВОХИМУ Я.М. Фишман, лично подписавший документ под названием «Описание защитной одежды против нарывных ОВ», указал, что «капельно-жидкий иприт ткань защитной одежды [льняная ткань, пропитанная олифой. - Л.Ф.] задерживает в течение 6 часов, пары иприта — задерживаются в течение около 40 часов работы». При этом Я.М. Фишман не мог не упомянуть о «единичных поражениях работавших с ипритом лиц» во время испытаний на полигонах в Кузьминках и в Луге в 1926-1927 гг., однако заверил армию и страну, что эти поражения «составляют ничтожный процент от общего числа участников опыта и объясняются случайными причинами».
Называть срок в 6 часов в качестве защитной мощности этого средства против капель иприта — это было откровенным враньем, и вскрылось оно очень быстро. Соответственно, пользование негодной защитной одеждой принесло множество бед. Во всяком случае во время «ипритной» конференции, которая состоялась в апреле 1931 г., в резолюцию была записана вынужденная констатация о «неудовлетворительных механических качествах при низких температурах костюма, пропитанного олифой»180. И в многочисленных отчетах военно-химического полигона в Кузьминках (от 1 октября 1933 г., от 11 июля 1934 г., от 21 декабря 1934 г.) однозначно отмечалось, что комбинезоны из олифованной ткани на самом деле не обладают мощностью по задержке иприта в течение 3-х часов, которая было записана в инструкции по пользованию.
Впрочем, тогда эти выводы никого из руководства армии не взволновали. Вину за массовое поражение бойцов ипритом при испытаниях приборов М-2 и НПЗ-2 в Гороховце-Фролищах в 1930 г. возложили на руководство полка529.
Однако потом настало время, когда качество олифованной ткани против иприта стало элементом взаимных обвинений в недобрые 1936-1938 гг. Вот что 5 марта 1936 г. написал Н.В. Куйбышев (в ту пору член бюро КПК при ЦК ВКП(б) — руководитель группы по военно-морским делам) в адресованной И.В. Сталину, Н.И. Ежову, В.М. Молотову и К.Е. Ворошилову записке: «Комбинезоны проолифованного типа негодны к употреблению в зимних условиях, так как от низкой температуры ломаются. Они защищают от иприта только при условии, если эти ОВ распылены в чистом виде без растворителей (керосин, бензин, бензол, ацетон и др.). Стоит только к этим ОВ примешать растворители, как комбинезоны теряют всякую защитную мощность, так как растворители без труда проникают через защитный слой комбинезона, увлекая за собой растворенное ОВ. Поражение в этих условиях совершенно неизбежно»474.
Реакция маршала К.Е. Ворошилова была поразительна. Вместо признания справедливости всем известного факта он в письме от 23 апреля 1936 г. на имя И.В. Сталина, В.М. Молотова и Н.И. Ежова дал, с подачи комкора Я.М. Фишмана, отпор комкору Н.В. Куйбышеву: «Применение иприта с растворителями (керосин, бензол и пр.) понижает защитную мощность олифованной защитной одежды только на 30%, то есть с трех часов до двух часов»134. То было откровенным враньем, и Я.М. Фишману оно (равно как и многое другое) обошлось дорого — доносы не заставили себя ждать, а К.Е. Ворошилова рядом в трудную минуту не оказалось.
Руководство армии меж тем писало инструкции, где предостерегало от… плановых отравлений. В качестве примера упомянем «Временную инструкцию по работе с ипритом, применяемом в растворе с керосином, нефтью и другими растворителями»508, которую 20 августа 1937 г. утвердил начальник штаба ОКДВА (разумеется, во исполнение соответствующей директивы из Москвы). Необходимость широкого применения иприта на военных учениях и отсутствие соответствующих его количеств привела к использованию иприта в смеси с нефтепродуктами и растворителями. Следствием этого не могло не быть катастрофическое снижение защищенности рядовых военнослужащих («иприт в растворе по сравнению с чистым техническим… быстро… проникает через защитную пленку олифованной одежды, особенно в летнее время»). Однако преодолевалась эта беда просто — простым предупреждением: «во всех случаях работ (по заражению, дегазации и других работ) попадание капель иприта на средства защиты кожи (комбинезон, передник, особенно олифованные) не допускать. Это требование должно быть неослабным и при работе с ипритом без растворителя».
Впрочем, после ареста Я.М. Фишмана новое руководство ХИМУ РККА было вынуждено создать для проверки специальную комиссию. И после работы, состоявшейся в июле-августе 1938 г., комиссия не могла не констатировать, что во время активных контактов с ипритом в трущихся местах комбинезона (промежностях и подмышкой) фактическая мощность олифованной льняной ткани падает до получаса. С такой вот «защитой» наша армия и вступила в войну.
Однако плохой защитой кожи дело не исчерпывалось, то же самое можно отнести и к качеству противогазов. В августе 1937 г. ХИМУ распространил директиву № 356080, связанную со стойким недоверием в армии к противогазам. В рамках нравов тех дней, естественно, причиной назвали то, «что развитие средств противогазовой защиты в РККА и по линии гражданского населения искусственно задерживалось врагами народа Фишманом, Эйдеманом, Козловым и др., что противогазы «БН», включая и маску О-8, имеют целый ряд отрицательных свойств. Эти отрицательные свойства проявляются при неумелом пользовании противогазом, при неправильной подгонке лицевой части и т.д… Химическим управлением РККА приняты меры к улучшению конструкции противогазов, в том числе и лицевой части, для РККА и гражданского населения. Однако… нужно время,.. а… преднамеренно злостные, рассчитанные на панику населения нарекания не должны быть оставленными без последствий».
В действительности начальником ХИМУ РККА Я.М. Фишманом, который был арестован в апреле 1937 г. и на которого были «списаны» все отравления, аварии, катастрофы и вообще все неудачи в военно-химическом деле, просто «расплатился» очередной начальник ХИМУ — тот, что писал указанную августовскую директиву после занятия еще не остывшего кресла. Так же, как семью годами раньше Я.М. Фишман расплатился А.А. Дзержковичем — бывшим полковником царской армии и одним из организаторов военно-химического дела и в царской России, и в Советском Союзе. Дело было вовсе не в Фишмане и не в плохой подгонке противогаза — вся властная вертикаль РККА истово готовилась к наступательной химической войне и гораздо менее волновалась о защите своих собственных солдат и тем более гражданского населения. В 30-е гг. не решалась не только противогазовая, но и многие другие проблемы противохимической защиты, в частности, не было решения вопроса дегазации территорий после работ с химоружием на многочисленных полигонах и стрельбищах.
В общем, очень мало советские военные химики заботились о защите своих собственных солдат. Не говоря уж о гражданском населении.
Обращаясь к послевоенному периоду, отметим, что и в эти годы армия не защищала население от химической угрозы. В действительности дела наши столь плохи, что впору думать об организации общественной самозащиты населения от всяческой и зачастую неопознанной «химии» родной промышленности. А ведь 9 апреля 1970 г. родилось целое постановление СМ СССР, которым Минздрав, Минсельхоз, Гидрометеослужба, штаб Гражданской обороны и его «патрон» Министерство обороны СССР обязывались организовать не позднее 1970 г. повседневный контроль за загрязнением нашей окружающей среды от ОВ… «вероятного противника»208. Аналогичные документы касались и биологического оружия. Бюджетных денег выели эти заботливые ведомства немало, однако ни химического, ни биологического контроля в стране не было никогда.
Нет его и поныне.
Таким образом, все многочисленные события, которые уже обсуждались и которые еще будут обсуждаться, имели, по существу, одну неоспоримую причину — пренебрежение человеческой жизнью. А следствием этого стали как скверная организация всего военно-химического дела в стране (если вести речь именно о защитной составляющей), так и реальное пренебрежение техникой безопасности.
| « Назад | Оглавление | Вперед » |