19.5. ОТРАВА НА ПУТЯХ-ДОРОГАХ
Неприятности с химоружием случались и в пути, а страдающей стороной оказывались, как правило, непричастные люди.
Ныне уже ни для кого не является тайной, что армия и, в первую очередь ее военно-химическая служба, не создала серьезных технических средств для безопасной транспортировки химоружия по стране. Поэтому присмотримся к тому, как именно армия перевозила ОВ в разные эпохи существования у нее химоружия, особенно во времена энтузиазма предвоенных лет.
ИЗ СТАРОГО ДОКУМЕНТА:
«В Военно-химическое управление
Для отправки синильной кислоты в Москву ввиду очень серьезной опасности, которая угрожает как для лиц, непосредственно занимающихся перевозкой, так и для окружающих вследствие возможности утечки кислоты, необходимо, чтобы ВОХИМУ командировало компетентных и ответственных лиц, которые могли бы, на месте обсудив со мной условия перевозки, взять на себя ответственность за выполнение всех необходимых предосторожностей в пути.
Дело в том, что имеющаяся в научно-технической лаборатории синильная кислота была начата расходованием и хранится в ней с 1916 года… От хранения в течение долгого времени… нет уверенности в безопасности при обращении с бочкой во время перевозки, которая состоит в грузовой доставке бочки на железную дорогу в Ленинграде, перевозки ее по железной дороге и грузовой перевозке в Москве…
Начальник научно-технической лаборатории Вуколов, 5 ноября 1925 г.«.
Это тем более важно, что изначально газообразные ОВ армия перевозила в баллонах, которые в первые годы работы с химоружием в принципе подтекали. Склад № 136 в одном из документов1926 г. даже сформулировал — по своему опыту — норму убыли ОВ в период их перевозки — 0,5%. Впрочем, бывали и эпизоды иного рода. Во всяком случае в том же году один из руководителей склада получил выговор за то, что во время выгрузки баллонов с хлором один из них был забыт в вагоне и отбыл в дальнейший путь без документов и охраны.
Химические боеприпасы были небезопасны для персонала и в момент их транспортировки для затопления с морях. Известны многочисленные случаи поражения ОВ участников морских экспедиций разных лет из-за разгерметизации химических боеприпасов при погрузочно-разгрузочных работах. Это видно из приводимых воспоминаний участников операций, проходивших в разные годы в разных акваториях.
ПАМЯТЬ УЧАСТНИКОВ ЗАТОПЛЕНИЙ ХИМИЧЕСКОГО ОРУЖИЯ
«В 1959-1960 гг., работая на судах Северного морского пароходства, я был участником рейсов, когда на мысе Желания топили снаряды и бомбы с ОВ. При выгрузке силами экипажа бомб с хвостовым оперением имели место случаи утечки (разлива) ОВ. Несколько человек (5 членов команды) были госпитализированы, получили серьезные заболевания. Впоследствии выгружали в противогазах. Тогда, 30 лет назад, бомбы давали утечку через нарезную пробку. «
«Аргументы и факты», Москва,1990 г., № 14.
«В 1961 г. в течение навигации вывозили и сбрасывали в Белое море снаряды и бомбы. В противогазах работать было неудобно, тяжело дышать при физических нагрузках. Был случай отравления. Матроса, получившего отравление, я знал. Случай с ним закончился благополучно, пролежал месяц в больнице«.
«…После выполнения первых рейсов мы решили отказаться от услуг солдат, которые делали свое дело медленно и неумело. Мы также начали грузить бомбы без упаковок: чтобы затаривать их побольше (и даже на палубу под символической маскировкой) и ускорить таким образом темпы ликвидации. В результате бомбы под собственным весом давили друг друга, и утечка химических веществ ощущалась явно. Смертоносная жидкость, об опасности которой мы мало знали, растекалась по трюму и палубе. Спецкоманда после разгрузки спускала в трюм кроликов и, если те дохли, в противогазах и химзащитных комбинезонах начинала дезактивацию: смывала, откачивала жидкость за борт. …Недомогание впервые почувствовал во время второй навигации, когда пошли особенно покоробленные, рваные, полупустые бомбы с ипритом. Да и вся команда исходила тошнотой и рвотой. После второй навигации, когда спецзадание правительства было выполнено, меня неожиданно и срочным порядком призвали в армию, где я не столько служил, сколько валялся по госпиталям, потому как здоровье день ото дня ухудшалось. И врачи никак не могли объяснить причины этого, поставить диагноз. В конце концов списали по обширной болезни желудочно-кишечного тракта и печени, признав «негодным к службе в мирное время и годным к нестроевой в военное». Вскоре архангельская ВТЭК определила мне первую группу инвалидности, но я по глупости и молодости отказался, потому что стыдился молодой жены. Мое состояние продолжало ухудшаться. Догадываясь об истинной причине своих недугов, уже в 90-х гг., когда наступила эпоха гласности, я попытался получить хоть какие-нибудь льготы или пособия… Участие в погрузке-выгрузке ОВ сказалось на моем здоровье и здоровье моих детей. Двое из них страдают слабым зрением. Один имеет отклонение мышления. У третьего сына врожденный порок сердца. Внук (7 лет) является инвалидом второй группы… «
«Со случаями поражения рыбаков Калининградского управления экспедиционного лова ипритом я столкнулся в 1951 г. Как врач-инспектор по санхимзащите Балтийского флота я часто оказывал им помощь. Все несчастья происходили в районе датского острова Борнхольм. Именно там моряки вылавливали «потекшие« авиабомбы и снаряды.«
«Рабочая трибуна», Москва, 10 апреля1992 г.
«В марте-апреле 1952 г. я работал капитаном СРТ-367 в Балтийском море на лове трески донным тралом. Вел промысел за пределами квадрата свалки, но у нас было два случая попадания в трал ипритных бомб. При работе по освобождению трала матрос Быков, видимо, касался голыми руками траловой дели, на которую из бомбы вытек иприт. Итог — поражение ипритом рук. Судно было вынуждено прекратить промысел и следовать в Балтийск для оказания помощи матросу«.
«Известия», 27 августа 1992 г.
«Пока поднимали трал, радовались. Думали, удачный замет сделали. А как увидели, что не салаку, а четыре авиабомбы вытащили, все врассыпную. И потом, что всех напугало, запах чесночный. Народ-то, почти все фронтовики, догадался: не обычные фугасные, а химические авиабомбы со дна черпанули. Следом за капитаном и тралмейстер наш заболел. Так что пришлось кончать работу и на всех парах мчаться обратно в Пионерск, что под Калининградом.«
«Рабочая трибуна», Москва, 24 апреля 1992 г.
«Рыбак Жанис Свейлис ловил рыбу 22 июня 1967 г. в квадрате 821, который был далеко от квадрата 213, обозначенного на картах как место затопления взрывчатых веществ. Бомбу в трале заметили только тогда, когда начали разбирать рыбу. Жанис и его товарищи были поражены ипритом. Свейлис до сих пор по утрам плюется кровью, иприт затронул горло. Четверо его товарищей уже умерли.
Штурман Янис Транкалис лишь увидел весной 1973 г. бомбу в трале. С трала ветер нес на палубу брызги. У Яниса вскочили пузыри на шее и на руках. А тралмейстер Александр Григорьев понял, что их ждет, и стал пытаться выбросить бомбу за борт. В госпитале руки его были в таком состоянии, что врачи готовили его к ампутации кистей. Были поражены ипритом еще два человека из команды судна.«
«Час пик», С.-Петербург, 14 сентября 1992 г.
Возвращаясь к сухопутным перевозкам химоружия, рассмотрим проблему экологии транспортировки ОВ на примере наиболее опасного груза — иприта (XX). Важно при этом проанализировать два рода ситуаций: во-первых, способы транспортировки химоружия в каждую эпоху и, во-вторых, уровень исполнения правил безопасности в рамках эпохи. Как уже указывалось, довольно долго иприт транспортировали по железным дорогам в стеклянной таре — бутылях и банках с притертыми пробками. Разумеется, даже самое внимательное отношение к нормам безопасности не могло уберечь от потерь и проливов иприта, не говоря уже о хрупкости тары.
Для примера приведем событие, случившееся 31 июня 1931 г. в Закавказье, куда в один из полков прибыл со склада № 64 (Киев-Печерск) вагон с ипритом и другими ОВ в деревянных ящиках. При приеме груза выяснилось, что ящик с ипритом разбит, а стружка рассыпана. В грозном письме Я.М. Фишмана в адрес военно-химического руководства Краснознаменной Красной Армии (ККА) после описания этого и аналогичных случаев говорилось, что разливы иприта связаны будто бы с тем, что неаккуратно производятся погрузочно-разгрузочные работы, из-за чего и происходит переворачивание деревянных ящиков при транспортировке, несмотря на запретительные надписи на них. Осенью того же 1931 г. при погрузочных работах на ст.Гори получили «накожное поражение» 4 красноармейца 1-й Грузинской дивизии, хотя участвовали они, как указывалось в приказе по ККА, в работах с «учебным» ОВ492. Терминологическая неопределенность в данном случае не должна вводить в заблуждение — в составе «учебных» наборов в войска посылали в то время не учебные, а боевые ОВ в стеклянных банках. Учебность была функциональная — таким образом войска знакомились с запахами ОВ, чтобы распознавать их в боевой обстановке. Тогда еще не пришли к простой мысли помещать в учебные наборы учебные же ОВ.
Конечно, проблему хранения и транспортировки иприта в стеклянной таре решить могли не грозные письма и надписи, а технически корректные способы. Один из них — использование железных бочек, появление которых датируется много позже того, как появились и иприт, и желание военных использовать его в учебно-боевой практике. Этот разрыв между горячим желанием и реальными возможностями был преодолен лишь в середине 30-х гг., когда на заводы и военно-химические склады стали, наконец, поступать бочки и цистерны для перевозки СОВ. Впрочем, само по себе использование бочек далеко не всегда разрешало проблемы безопасности перевозок иприта — необходима была также аккуратность в работе с ними. А именно это условие соблюдалось в армии далеко не всегда. Приведем несколько примеров из практики предвоенных лет.
В ноябре 1932 г. склад № 64 (Киев-Печерск) дважды получал из Москвы вагоны с ипритом. В один из тех дней из 142 бочек одна, как указано в акте, «дала течь ввиду негерметичности — предохранительный клапан держался только благодаря проволоке». В другой раз из 90 бочек «6 бочек дали сильную течь… Течь происходит в результате плохо пригнанных пробок и неимения прокладок под колпаками… Бочка № 873 из стенок испускала пар и оставлена на открытом воздухе для дальнейшего наблюдения»492.
В те годы бочки из-под иприта были большим дефицитом: их надлежало возвращать для повторного использования. И с этим были связаны события 1934 г., когда после очередной неприятности командующий МВО А.И. Корк был вынужден пенять своим химическим подчиненным на то, что «бочки по железной дороге отправили без предварительной дегазации с небольшими остатками капельно-жидкого ОВ, то есть … отнеслись к мерам безопасности транспорта совершенно небрежно».
Продолжим примеры бед, которые случались в связи с транспортировкой бочек, заполненных ипритом. В марте 1935 г. полигон в Шиханах отправил на склад № 70 (Медвежий Стан) вагон с ипритом, а при его получении на месте обнаружилась «обильная течь» в области пробок у 8 бочек, причем у двух из них были вздуты днища. К тому же у всех 48 бочек «оказалось давление газов, что говорит о том, что указание ХИМУПРа о необходимости спуска давления в бочках перед отправкой» выполнено не было4. В следующем году Я.М. Фишман критиковал склад № 137 (Ржаница) за отправление в дальний путь бочки с ипритом, «давшей течь через пробку». Будучи начальником многоопытным, он тут же обнаружил, что «имеет место невыполнение складом № 137 инструкции химического управления РККА о предварительном спуске давления из бочек».
Однако до начала пути цистерны необходимо было наполнить, а это было не так просто. Укажем для примера удивительные события апреля 1934 г., разворачивавшиеся на полигоне в Шиханах. При наполнении ж/д цистерн застывший в бочках иприт пришлось разогревать в ванне с кипящей водой. Когда эта рационализация не помогла, иприт начали обрабатывать открытым пламенем, в результате чего, как указывалось в сердитом приказе начальника ХИМУ, «имели место случаи воспламенения вещества и выбрасывания его из бочек в виде фонтана, что угрожало серьезными несчастными случаями с людьми».
Примечательное событие случилось в мае 1936 г. на ж/д станции Новосибирска. Выяснилось, что с ипритными бочками, двигавшимися по маршруту Омск-Красноярск, случилась неприятность: «в вагоне с веществом-6 одна бочка встала пробкой вниз и дает незначительную течь. Вагон был отцеплен от состава поезда и… произведена тщательная дегазация внутри и снаружи вагона, а также место стоянки вагона…». Впрочем, для боевых химических дел никаких изменений не произошло — бочки с ипритом не вернулись на склад в Омск, а продолжили свой путь к летчикам Красноярска. А в акте, который сопровождал злополучный вагон, было сказано, что «вагоном пользоваться в дальнейшем, без смены пола, нельзя».
В марте 1937 г., командующий ПриВО П.Е. Дыбенко был вынужден разбираться с судьбой партии бочек с ипритом, отправленных в 1-й Казанский лагерь для обеспечения летних учений «живым» ипритом. Их, однако, не оформили как «особо опасный» груз, требующий специального обращения и соответствующего сопровождения. Так что закончилась эта упрощенная процедура тем, что разгрузка бочек с ипритом, на которых к тому же не было наклеек, была проведена на товарной станции Казань без соблюдения мер предосторожностей. Часть иприта была просто разлита.
Кстати, той же весной 1937 г. случилась беда при транспортировке из Шихан на Кинешемский химзавод вагона с адамситом (III) «без надлежащих мер безопасности и сохранения военной тайны (вещество в пути рассыпалось)». Кончилось тем, что груз был возвращен обратно на полигон для «уничтожения». Судьбу той партии адамсита предугадать несложно492.
А в 1938 г. в связи с событиями в районе озера Хасан (Приморский край) у I ОКА случился прискорбный эпизод во время транспортировки бочек с ипритом вместе с 31-й кавалерийской дивизией с места ее дислокации в г.Лазо в район боев у озера Хасан. Когда имущество «химиков» прибыло в Хорольск и было выгружено возле станции, комендант постарался отправить опасный груз подальше. Он как в воду глядел. В пути одна из бочек из-за плохого закрепления перевернулась, иприт вытек через неисправную пробку, в результате чего были заражены вагон и пути, а также поразились 6 военнослужащих и 1 рабочий станции Бельмановка. В проекте приказа по I ОКА от 30 декабря 1938 г. заместитель командующего П.М. Филатов указывал: «Прекратить подобные безобразия, когда собственным химическим оружием выводим из строя бойцов и командиров». Впрочем в окончательную редакцию эти красивые слова не вошли, остался лишь традиционный «разбор полетов»: раздача взысканий виновным да дежурные инструкции о мерах безопасности492.
ИЗ БЕЗОТВЕТСТВЕННЫХ ЗАВЕРЕНИЙ ГЕНЕРАЛА С.В. ПЕТРОВА:
«Рàньше, скажем, расположение арсенала химического оружия — это же была тайна за семью печатями; по всей стране возили химическое оружие и никто об этом не знàë. И не было ни одной аварии.«23
Нельзя не указать на то, что при перевозках случались даже такие курьезы, как размещение в одном вагоне людей вместе с ОВ. Во всяком случае даже не обремененный сантиментами конник С.М. Буденный (1883-1973) был вынужден как-то наказать некрупного начальника за то, что «сопровождающий груз красноармеец т.Хохлов был посажен в один вагон вместе с грузом, то есть с ОВ и ДВ, что ставило под угрозу жизнь бойца т.Хохлова». Маршал знал, о чем писал, поскольку речь шла о перевозке вещества № 6 (иприта), а также о 665 ЯД-шашках, из которых «265 штук имели вставленные запалы». Подчеркнем, что хотя речь шла об эпизоде 1938 г., сами события были элементом системы.
Пожалуй, особенно опасными для страны были массовые перевозки химоружия. Таковые происходили не один раз, если отсчет вести начиная с лета 1941 года, когда военные химики, артиллеристы и летчики спешно увозили свои «богатства» от наступавших войск Германии.
Многим жителям страны были памятны также «ипритные» поезда первых послевоенных лет, которые перемещались из Камбарки, Дзержинска, Чапаевска и многих других мест в направлении Казахстана, и не только туда.
«За 34 года он навидался, наслушался, а главное — надышался и нанюхался: «Идет эшелон по пустыне, чесноком от него несет, хоть закусывай», усмехается Вилятицкий, командовавший в 1947 г. литерным поездом, ходившим с военно-химических баз центра России в Казахстан. Всякий химик скажет: чесноком пахнет иприт… Вскоре после войны Советский Союз начал освобождать емкости от химического оружия первого поколения… Уничтожение арсеналов проходило без особых затей: в… степи шли наливные поезда… Цистерны, перегреваясь на жестоком среднеазиатском солнце, «благоухали» так, что остановки на крупных станциях были запрещены — продукты и воду обслуге спецпоездов подвозили на полустанках. Все солдатики сильно кашляли, маялись мнимой простудой, подозревая, что не божья роса в цистернах. Под началом лейтенанта было 8 солдат. Они долго переписывались — до тех пор, пока не осталась от них коллективная фотография, хотя были они даже моложе своего юного командира: «Мы же были фанатики, комсомольцы-добровольцы», вздыхает Эдуард Ефимович«.
«Московская правда«, 26 июля 1996 г.
Кстати, одну из тех цистерн из-под иприта летом 1946 г. судьба занесла на станцию Просвет недалеко от Кургана. Военным химикам передали ее для других дел, однако поблескивавшие на дне примерно 200 кг иприта, которые, в свою очередь, покрывали 2-3 т осадка соединений серы, побудили не очень осведомленных энтузиастов заняться изучением реакции гидролиза иприта в полевых условиях. Зная, что иприт хорошо реагирует только с теплой водой, они провели в цистерне реакцию щелочного гидролиза иприта с подогревом, для чего пригнали мощный паровоз серии «ФД», из которого пустили струю пара в цистерну с остатками иприта. Цитируем дальнейшие поступки исполнителя.
«Все идет вроде по плану: кочегар шурует в топке, машинист следит за давлением в котле «железного Феликса«, из цистерны доносится бульканье, из горловины поднимается легкий белый пар… Первое легкое беспокойство возникло тогда, когда цистерна нагрелась так, что стала обжигать руку. Из нее по-прежнему шел пар, но уже не такой снежно-белый… Сначала он просто оседал на ближайших кустах и деревьях, но по мере нагревания цистерны из него начало формироваться облако, причем быстро сереющее. Облако поднималось в небо все выше и выше, и вот уже оно плывет над верхушками деревьев в сторону ближайшей деревни.
Срочно проведенный анализ конденсата пара на растительности… показал, что в цистерне идет не столько детоксикация иприта, сколько его перегонка с водяным паром. Из горловины пер чистейший боевой иприт!.. Эксперимент тут же прекратили… До деревни было всего 12 км… В тот день, слава Богу, все обошлось. Облако осело, не дойдя до населенного пункта. Однако для местных жителей весь район пришлось объявить запретным и секретным, где стреляют без предупреждения…
… в тот далекий послевоенный год все было так же, как и сейчас. Было желание уничтожить джинна прямо в его бутылке, был приказ это сделать, была подведена теоретическая база…
А ту злосчастную цистерну угнали обратно на склад, где она стояла раньше. А вообще-то уничтожать боевые ОВ тогда было просто: их зарывали в землю, топили в морях, складировали в ямы и расстреливали эти ямы. Славное было время, героическое… «.
«Химия и жизнь«, Москва, № 4, 1998 г.
Однако от тоски химического полковника по своему героическому прошлому вернемся к прозе тех лет и обратимся к внутригородским перевозкам ОВ по Москве, которые были нормой не только в предвоенные, но и в послевоенные годы. Мы не знаем, как приглядывали за этим НКВД-КГБ, а вот санитарная служба была более чем либеральной. Скажем, 21 сентября 1965 г. санитарная служба с помощью специального предписания запретила завоз фосгена (XIII) в ГСНИИОХТ в связи «с высокой опасностью аварии не только для работающих на установке и предприятия в целом, но и для окружающего населения». Можно было бы расценить это решение профессиональным и даже мужественным по отношению к могучему «ящику» № 702, чей начальник ногой открывал дверь любого руководящего кабинета. Только в действительности все было много прозаичнее. На самом деле с 1962 г. действовало разрешение на ежедневный ввоз фосгена в Москву из загородного хранилища в оболочках авиахимбомб ХАБ-250: фосген использовался при создании производств ФОВ на опытных установках, функционировавших на его территории. Уверенность в своем могуществе у ГСНИИОХТ была такова, что в период предыдущего разрешения на работы с фосгеном, которое действовало в 1962-1965 гг., стационарное оборудование для безопасных работ с ним так и не было создано585. Не создано было и раньше, когда фосген перевозился по улицам Москвы безо всяких разрешений. Однако и декоративный санитарный «запрет» 1965 г., и ряд других запретов такого рода имели следствие. С 1968 г. надзор за всеми операциями с ОВ на «гражданке» был передан из санитарно-эпидемиологической службы Минздрава СССР в ведомство секретной медицины — Третье главное управление при Минздраве СССР118.
Возвращаясь к проблеме массовых перевозок химоружия, отметим, что в очередной раз она возникла в конце 50-х гг., когда эшелоны с ненужными запасами иприта и люизита опять двинулись к местам их уничтожения. А последний раз массовые перевозки химоружия произошли уже в 80-х гг., когда ЦК КПСС и Минобороны СССР решили скрыть от мирового сообщества факт хранения его запасов в нескольких десятках мест разных стран и сделать вид, что оно будто бы хранилось лишь в 8 точках одной страны482. И никто из советских военных химиков не рассказывает об авариях с ОВ — придется обществу ждать очень много лет, прежде чем станут доступными ныне запрятанные в архивах документы тех лет.
Остается напомнить, что по-настоящему безопасными контейнерами для перевозок химоружия страна не располагала никогда. Не предъявлены обществу они и поныне.
| « Назад | Оглавление | Вперед » |