«Химическое вооружение — война с собственным народом (трагический российский опыт)»

6.2. ЗИМНЯЯ ВОЙНА И ДРУГИЕ СОБЫТИЯ 1938–1940 гг.

Обращаясь к войнам Красной Армии 1938–1940 гг. на Дальнем Востоке, в Монголии, Финляндии и на других театрах, отметим явную информационную неопределенность. Некоторые историки полагают, что в этих конфликтах военно-химические силы будто бы обошлись лишь привлечением огнеметных средств. Однако это суждение верно лишь отчасти.

Обратимся к событиям в районе озера Хасан (Приморский край, 29.7–11.8.1938 г.), в процессе которых будто бы «советские войска разгромили и отбросили вторгшиеся на территорию СССР японские войска». В наши дни трудно сказать, переходили ли злокозненные «самураи границу у реки» или это была провокация НКВД, придуманная для разрушения ОКДВА (ДКФ), отзыва в Москву на расстрел слишком самостоятельного командующего фронтом маршала В.К. Блюхера (1890–1938) с последующим восстановлением фронта, но уже без участия В.К. Блюхера.

Директиву наркома обороны К.Е. Ворошилова «о приведении всего фронта в боевую готовность» маршал В.К. Блюхер получил задолго до начала конфликта (и «провокации» японских войск). И войска отправлялись на очередной «фронт» всерьез, со всем своим боевым имуществом, в том числе с ОВ. Во всяком случае приказ по I ОКА, которым уже после «конфликта» разбирались многочисленные поражения ипритом работников одновременно нескольких складов ОВ (20 июля на складе № 150, Сунгач; 21 июля на складе № 300, Кнорринг; 28 июля на складе № 301, Воздвиженский), не оставляет места для сомнений в том, что все химические склады I ОКА одновременно и срочно занялись перекачками иприта. Причем, повторяем, все это происходило еще до начала «конфликта» и настолько спешно, что при этом не соблюдались нормы безопасности.

Прискорбный эпизод той же войны случился во время переброски 31-й кавалерийской дивизии с места ее постоянной дислокации в г.Лазо на юг. Когда войска были уже в пути, один из руководителей дивизии решил, что при ведении боевых действий понадобится и имущество химического подразделения дивизии (тогда его называли в/ч 7897), включая 13 бочек иприта (XX). Приказ был отправлен военному коменданту г.Лазо, и имущество «химиков» начало свой бросок на юг. Так вот, 13 августа, уже после окончания конфликта, бочки с ипритом прибыли в Хорольск и были выгружены возле станции. Однако начальник станции тут же перебросил эти бочки с ОВ подальше от людного места. Дальше в отношении судьбы ОВ состоялся некий информационный обмен руководителей различного уровня, однако лишь 25 августа злополучные бочки были погружены в вагоны для отправки от греха подальше — на химсклад армии № 150 (Сунгач). Возможно, мы, жители XXI века, так бы и не узнали об этих прискорбных событиях и о подготовке к химической атаке против японских «агрессоров», если бы в пути одна из бочек не потекла. Это неизбежно привело к появлению грозного приказа командующего, который лишь в наши дни оказался доступен историкам[492].

Война в Монголии при анализе имеющихся документов выглядит вроде бы более или менее огнеметной. В июле-сентябре 1939 г. танковые роты 33-й химизированной танковой бригады ЗабВО (в/ч 5588) действительно покинули место своего постоянного размещения в районе разъезда № 74 (ныне ст.Ясная Читинской обл.). После марша они оказались на территории братской Монголии, где в районе реки Халхин-Гол и озера Буир-Нур занимались «огнеметанием в наступательном бою». В 24 атаках приняли участие химические танки АХТ-130, которые были созданы для выведения из строя больших групп противника[364].

На самом деле «химическое участие» Красной Армии в конфликтах 1938–1940 гг. не исчерпывалось лишь огнеметанием, хотя военная операция «освобождения» Западной Украины и Западной Белоруссии проводилась без особенных химических изысков — в этом не было нужды. Однако минимальная подготовка все же была проведена[364]. А по окончании этой операции вновь обретенные территории были использованы для размещения на них многочисленных артиллерийских полигонов, а также создания множества новых артиллерийских, авиационных и химических складов.

К применению химоружия в советско-финляндском конфликте (30.11.1939–12.3.1940) Красная Армия попыталась подготовиться всерьез, причем, в первую очередь, с использованием авиации. Этот прискорбный эпизод[357,358] будет рассмотрен ниже. Здесь лишь укажем, что руководство Красной Армии не было удовлетворено уровнем готовности к ведению химической войны в Финляндии. И это было выражено на языке Эзопа вскоре после ее окончания. 26 марта 1940 г. в газете «Красная звезда» появилась передовая статья, повествовавшая о недостатках в химической подготовке Красной Армии. Зря такие статьи в армии не появлялись. Во всяком случае по всей стране в армии были изданы директивы «об изжитии недостатков в свете статьи…». А командование ВВС Красной Армии в течение 1940 г. осуществило серию мероприятий в связи с опытом неслучившейся химической войны.

Проверка нового уровня готовности военных химиков к наступательной химической войне состоялась уже позже — во время «освободительных» походов Красной Армии на Запад, которые закончились вхождением в Советский Союз трех прибалтийских стран, а также переходом Бессарабии из Румынии в СССР.

Захват трех прибалтийских стран состоялся достаточно быстро. Как сообщают официальные источники, в июне 1940 г. в трех странах одновременно — Эстонии, Литве и Латвии — трудящиеся свергли свои буржуазные правительства, после чего в них вошли советские войска. В действительности все было иначе: Красная Армия загодя подготовилась к вхождению в эти страны.

Во всяком случае 10 июня на Веленский окружной химический полигон, где проходил лагерный сбор всех химических частей ЛВО, поступил приказ сформировать «огнеметную танковую группу» в составе пяти батальонов (трех огнеметных танковых и двух мотострелковых), и 11 июня перебросить ее на границу с Эстонией. Что и было сделано. «По окончании выполнения специальных заданий» группа 23 июня вернулась на химический полигон, и после ее расформирования красноармейцы продолжили боевую химическую учебу в своих прежних частях.

Вхождение советских войск в Литву и Латвию планировал Белорусский военный округ. В соответствующих планах образовывать головные химические склады не стали, поскольку в этом качестве смогли выступить стационарные склады №№ 833 (Молодечно) и 840 (Барановичи), находившиеся недалеко от границы. Однако само химоружие все-таки пересекло государственную границу. К 4 июня, то есть до «восстания трудящихся», на аэродроме Парубанок (Литва) уже были накоплены запасы авиационных бомб для 10 ИАП, вооруженного самолетами И-15, среди которых имелись 168 химических авиабомб АОХ-10, то есть осколочно-химических. Ясно, что все они были израсходованы (во всяком случае осколочно-химические снаряды в тот год были расстреляны во вновь образовавшемся Прибалтийском военном округе в рамках учения).

В рамках «освобождения» Бессарабии в КВО 12 июня было объявлено о «возможных действиях наших частей и их соответствующей подготовке». Уже 19 июня в Каменец-Подольск с военно-химического склада № 396 (Белозерье, Черкасская обл.) прибыли люди и имущество головного химсклада № 1755 для 5-й армии. Сутками раньше в Станиславове (ныне это Ивано-Франковск) был создан головной химсклад для 12-й армии (усилиями нового военно-химического склада № 587, только недавно обосновавшегося во Львове). Головной химсклад 9-й армии был образован на ст.Раздельная. К 26 июня на театр военных действий из ПриВО прибыли два огнеметных батальона, чья техника была способна не только и не столько к огнеметанию, сколько к заражению СОВ объектов будущего противника. Они разместились в двух точках: 221-й батальон — в районе Львова, 194-й — в районе Каменец-Подольска. Химические роты и взводы КВО были приведены в боевую готовность вместе со своими частями. Химические роты шести укрепленных районов имели на вооружении 36 БХМ и 39 машин АРС (раньше их называли БХМ-1). Химические роты четырех химических танковых бригад (26-й, 36-й, 38-й и 49-й), имевшие на вооружении 94 химических танка ХТ-26 и 29 машин АРС, с 22 июня были готовы к боевой работе «в атмосфере ОВ». Наступающие части получили, кстати, дополнительно 30 тыс. противогазов с военно-химического склада № 296 в Селещине (ХВО)[364].

Что до уровня самостоятельности частей в применении средств химического нападения, то он определялся указанием, полученным войсками со стороны военно-химической службы: «Применение ядовитых дымов частями фронта — только особым распоряжением фронта»[364]. Не Москвы, а — фронта!

Впрочем, и на этот раз обошлось: злокозненная Румыния отдала Красной Армии Бессарабию без применения отравы.

Война, известная как «незнаменитая» (в СССР) и «зимняя» (в Финляндии), в исторических хрониках обычно скромно именуется советско-финляндским конфликтом 30.11.1939–12.3.1940 гг. Официально считается, что поводом для войны стал инцидент, случившийся 26 ноября 1939 г. на границе у деревушки Майнела. После этого Советский Союз отказался от совместного расследования и просто расторг советско-финляндский пакт о ненападении.

На самом деле готовился тот конфликт загодя. Как пишет в своих мемуарах самый активный участник событий — командарм 2-го ранга К.Т.Мерецков (1897–1968)[768], еще в конце июня 1939 г. его вызвал к себе в Кремль И.В. Сталин, дав задание начать подготовку к отпору спрогнозированной «агрессии» Финляндии. Во время той памятной встречи будущий освободитель города Выборга — второго по величине во всей Финляндии — получил от И.В. Сталина задание в течение двух-трех недель подготовить план «контрудара по вооруженным силам Финляндии в случае военной провокации с их стороны».

И в кремлевском кабинете И.В. Сталина он даже был познакомлен с главой правительства будущей «демократической Финляндии» О.В. Куусиненом (1881–1964). Не будем забывать, что уже на другой день после начала войны советские газеты объявили, что «в освобожденном финском городе Териоки сформировано народное правительство Финляндской Демократической Республики». А в конце июля К.Т. Мерецков вновь был в Кремле, где докладывал план будущего «отпора агрессорам» уже не только И.В. Сталину, но и К.Е. Ворошилову. Дальше автор воспоминаний любовно описывает многочисленные встречи в Кремле, а также лиц, в них участвовавших, в том числе В.М. Молотова и К.Е. Ворошилова[768]. Фактически вторжение в Финляндию началось не в августе сентябре, как следовало из пропагандистской песни, заранее подготовленной «группой обеспечения» по заданию организаторов войны, а лишь в конце ноября. Нельзя, впрочем, не отметить, что К.Т. Мерецкову[768] все-таки отказала память, причем именно в тот момент, когда от самолетов и танков надо было перейти к разбору химической составляющей «зимней» войны. Однако, прежде чем дополнить забывчивого командарма, обратимся к оценке химической готовности запланированного «агрессора», которому после будущего советско-германского сговора 1939 г. предстояло оказаться в сфере интересов СССР.

Из отчетных данных, подготовленных после той войны, вырисовывается следующая картина. В апреле 1940 г., то есть вскоре после окончания войны, армии Северо-Западного фронта (СЗФ) отчитались перед командованием о фактической стороне дела. Так вот, 9-я армия доложила, что «за период военных действий на фронте 9-й армии средства химического нападения противником не применялись. Ряд донесений о применении ОВ противником после расследования оказывались неправильными». Доклад 8-й армии был более подробен. Оказалось, что за двухмесячный «подготовительный период» (любопытная формула, если учесть, что официально все началась внезапно, причем именно «вероломной» Финляндией) наши «войска людскими противогазами были обеспечены на 100%». Когда же 8-я армия перешла государственную границу, то обнаружила более чем удивительное: «личный состав частей противника противогазами обеспечен не полностью — ориентировочно на 50–60%». Так что и эта (8-я) армия не могла не доложить в Москву очевидное: «противник средства химического нападения не применял». Все эти секретные откровения появились, однако, лишь после войны с Финляндией. А вот во время той войны ситуация развивалась совсем иначе.

Со стороны СССР в войне с Финляндией участвовало шесть армий СЗФ, в который был превращен на время зимней войны Ленинградский военный округ — 7-я (направление главного удара, командующий К.Т. Мерецков), 8-я, 9-я, 13-я, 14-я и 15-я армии. В отношении химического противостояния реальная фабула была такова. 7 декабря 8-я армия во время наступательных боев при переправе через реку Уксун-Йоки применила дымовую завесу нейтрального (так было доложено в Москву) дыма, причем «противник поспешно отступил под моральным воздействием появившегося дыма. Через три дня был перехват финской широковещательной радиопередачи, где финское командование заявило о применении Красной Армией в этом районе ОВ».

Таким образом, армия Финляндии не только не собиралась вести против СССР химическую войну, она просто не была к ней готова. Более того, создав надежнейшую в оборонительном отношении линию Маннергейма (на всю глубину от 80 до 100 км это была сплошная линия стальных, железобетонных и бревенчатых орудийных и пулеметных дотов и дзотов; до 30 рядов колючей проволоки; противотанковые рвы и надолбы; населенные пункты, превращенные в укрепленные узлы и т.д.), армия Финляндии была готова пугаться по таким пустяковым поводам, как обычная дымовая завеса нейтрального дыма. С точки зрения обоснований, все остальное было делом пропагандистской техники.

В конце декабря командование СЗФ РККА определило для себя признаки применения Финляндией химоружия. В Москву было доложено, что 24 декабря во время бомбардировки командного пункта штаба 8-й армии финская армия будто бы использовала авиационную бомбу с синильной кислотой (и была та бомба единственной из 10, которые были применены в тот день). Так это было на самом деле или не так, в наши дни установить уже невозможно: отбор пробы летучего ОВ из той подозрительной бомбы выполнил склад № 1752 (Петрозаводск), очень удаленный от переднего края, причем с задержкой по времени. Да и сам анализ произвела тыловая лаборатория ЛВО.

Особенно удивителен тот факт, что в химические агрессоры зачислили именно синильную кислоту (XV). Известно, что союзная финской немецкая армия после 1941 г. немало подивилась успехам Красной Армии в готовности к применению синильной кислоты — в те годы с точки зрения технической эта проблема была трудно разрешимой, и она не решалась[34]. А в СССР ее решили.

Остается добавить, что средством обнаружения ОВ в полевых условиях служила в те дни сумка химика-разведчика СХР-3. Ее способность выполнять реальные измерения была по достоинству «оценена» начальником химической службы СЗФ после того, как в штаб 7-й (ударной) армии было доложено с переднего края о применении противником синильной кислоты. Проверка показала, однако, что индикаторная бумажка на синильную кислоту (средство обнаружения из той самой сумки СХР-3) на самом деле изменяет цвет не только от действия самой синильной кислоты, но и от таких веществ, как кислород, жидкий дегазатор, а также диметиланилин и пара-диметиламинобензальдегид.

В общем, если учесть, что в индикаторных бумажках на другие ОВ в той сумке СХР-З уже содержались такие пропитки, как диметиланилин и пара-диметиламинобензальдегид, то доклад с фронта об «обнаружении» 24 декабря 1939 г. синильной кислоты финского происхождения вовсе не удивителен. Впрочем, даже если отказаться от высказанного подозрения, то и в этом случае индикаторная бумажка могла изменить свой цвет просто от кислорода, а его в морозную зиму 1939–1940 гг. было на переднем крае очень много.

Успехов на фронте, меж тем, не было никаких. 14 декабря 1939 г. за развязывание войны с Финляндией Советский Союз был дружно исключен из Лиги Наций («против» исключения не проголосовал никто), а через неделю в Советском Союзе столь же дружно был отмечен юбилей товарища И.В. Сталина-Джугашвили. А поверженного противника так и не появилось — поневоле ухватишься за мысль о применении финнами синильной кислоты.

Впрочем, реальная жизнь в верхах Красной Армии развивалась по иному сценарию. После того как было решено считать армию Финляндии источником химической угрозы, руководство Советского Союза в обоснование применения против нее химоружия мобилизовало свои оговорки, сделанные при ратификации Женевского протокола 1925 г.[55] и придуманные специально для того, чтобы всегда иметь под рукой возможность пренебречь этим самым протоколом[686]. Таким образом, война с Финляндией оказалась, по существу, полигоном для отработки начала химической войны без нарушения Женевского протокола. В общем, дальше работала система подготовки к химическому нападению.

Сразу же после «обнаружения» в 8-й армии синильной кислоты финского происхождения на фронт выехали начальник и комиссар ХИМУ РККА. За время с 29 декабря 1939 г. по 7 января 1940 г. они проверили подготовленность «частей Красной Армии в химическом отношении». Соответственно, появились цели для химической атаки[357]. Их в специальном документе определил начальник ХИМУ РККА П.Г. Мельников, в том числе 18 населенных пунктов «противника».

На фронте 8-й армии, как оказалось, «химоружие в данной обстановке весьма эффективно использовать». Было признано целесообразным применение НОВ авиационными средствами — бомбометанием и выливанием, а цели были для плановиков очевидны: поражение ж/с и выведение из строя конского состава. Силами двух авиаполков за один вылет предполагалось расходовать по 60 т ОВ. Кроме того, за вылет бомбардировочного полка предполагалось использовать по 30 т химавиабомб (120 шт.)[357]

На фронте 13-й армии, чей правый фланг наступал на Кексгольм (ныне Приозерск), а левый — на Антреа (Каменогорск), по условиям местности было сочтено эффективным применять ЯД-волну на изнурение. Расчет — израсходовать 50 тыс. шашек ЯМ-11 в течение 10 час. на фронте до 5 км. Были определены и участки для применения НОВ (расход — 30 т силами одного авиаполка), а также СОВ (участок размером 1,5 км2, расход — 150 т) путем выливания с самолетов.

Были также определены «выгодные крупные цели» для использования СОВ и НОВ на фронте 7-й армии[357], которая под командованием К.А. Мерецкова шла на прорыв в общем направлении на Выборг.

А вот на фронте 9-й и 14-й армий, которые действовали вдали от прорыва, применение химоружия было нецелесообразным: «отсутствие выгодных целей», трудность доставки больших количеств ОВ, большие морозы и полярная ночь.

Что касается практической подготовки к химической войне, то особо следует рассмотреть активность 8-й армии СЗФ — той, на чей штаб будто бы упала финская бомба с синильной кислотой (напомним, что после войны именно она докладывала Москве: «противник средства химического нападения не применял»).

1 января 1940 г. был издан приказ командующего ВВС 8-й армии о подготовке к операциям с использованием химоружия. В частности, были выделены химические эскадрильи в 72-м и 18-м СБ авиационных полках. Вскоре химические эскадрильи были выделены во всех бомбардировочных и истребительных полках 8-й армии.

Аналогичным образом шла химическая подготовка и в сухопутных частях. В 8-ю армию поступили два химических танковых батальона — 219 и 201 ОТБ. На их вооружении по состоянию на 18 февраля 1940 г. находилось около 100 химических танков ХТ-26 (БХМ-3). 13-я армия тоже имела свой 204 ОТБ, в котором по окончании войны на 1.4.1940 г., то есть после военных потерь, имелось 32 химических танка (14 танков типа ХТ-26, 14 — ХТ-130 и 4 — ХТ-133). Еще 18 химических танков находилось на вооружении других частей 13-й армии. На 1 февраля 1940 г. 10 химических танков имелось также в 9-й армии.

Помимо специальных танков, в рамках подготовки к химическому нападению из внутренних складов фронт затребовал химоружие (ОВ, ВАПы, химавиабомбы, машины АРС) и средства дегазации. При этом и ОВ, и БХМ поступали не на головные химические склады армий, а прямо в войска.

За январь-февраль только для авиации 8-й армии был завезен запас авиахимбомб, достаточный для осуществления 474 самолето-вылетов самолетов СБ. С 20 января по получении партии ВАПов в бомбардировочной авиации 8-й армии начались тренировки по прицельному выливанию ОВ с высот от 500 до 3000 м, в истребительной авиации — с высот 25–50 м. К 29 февраля были подготовлены к выливанию ОВ две эскадрильи СБ и одна эскадрилья И-15.

Для выявления эффективности применения СОВ в лесных условиях было проведено два опытных выливания по хвойному лесу. Сделан вывод, что лес не может служить «противнику» (финну-»елочнику») укрытием от поливки СОВ.

К 1 марта авиация 8-й армии была готова к широкому применению химоружия против войск Финляндии на своем фронте, в том числе против «елочников». Подготовились и химические танковые батальоны этой армии. Всего же на складах ЛВО по состоянию на 10 января 1940 г. имелся немалый запас химических авиабомб для обеспечения всех армий СЗФ: 2672 бомбы ХАБ-200, 21124 бомбы ХАБ-25, а также 7760 осколочно-химических бомб (АОХ-8, АОХ-10 и АОХ-25). А к 20 января планировалось подать на склады ЛВО еще 800 бомб ХАБ-200 и 10 тыс. бомб ХАБ-25.

В целом Красная Армия не справилась с задачей, которая была в эзоповой форме выражена в новогоднем стихотворном пожелании советскому народу в обо всем знающей «Правде»: «И может быть, к шестнадцати гербам еще гербы прибавятся другие». Как оказалось, герб Финляндии не захотел присоединяться к 16 советским, и с войной пришлось кончать. Причину через много лет после той зимней войны был вынужден формулировать Г.К. Жуков: «сравнительно небольшая война с Финляндией показала нашу слабую боевую готовность»[767].

Финал таков. Фактически применить химоружие в войне с Финляндией Красной Армии так и не пришлось: 12 марта эта баталия бесславно закончилась. За 3,5 месяца Красная Армия потеряла 165386 человек — треть состава войск, которые участвовали в наступлении (официальные данные были скромнее — 72 тыс. погибших, 185 тыс. раненых и 17 тыс. пропавших без вести). Только в первый месяц войны было потеряно 60 тыс. человек, то есть по 2000 человека в день. Для сравнения укажем, что армия Германии в годы Первой мировой войны в среднем теряла в день по 1166 человек. А еще в ту зимнюю войну Красная Армия потеряла 422 самолета и 3543 танка, которые бы очень пригодились в скорой и уже очень Большой Войне.

Выход из химической войны с Финляндией был осуществлен тем же порядком, что и вход в нее. Все ОВ было предписано сначала из войск изъять и сосредоточить на головных химических складах армий. Далее, после приведения химического имущества в порядок его пути расходились: из 7-й и 13-й армий и ОВ, и БХМ было приказано отправить на военно-химический склад ЛВО (склад № 302); из 8-й, 9-й, 14-й и 15-й армий ОВ должны были быть отправлены на запад, в БВО на склад № 137 в Ржанице (Брянская обл.), а БХМ — в Москву на склад № 136 в Очакове.

В заключение отметим, что не только мемуарист К.Т. Мерецков[768], но и наши военные и гражданские историки так и не представили обществу данные об опыте советской подготовки к химической войне с Финляндией и Румынией, да и вообще к локальным войнам между мировыми.

« Назад

Оглавление

Вперед »