«Химическое вооружение — война с собственным народом (трагический российский опыт)»

9.4. ЗАРИН ОТ АКАДЕМИИ НАУК

К услугам академической науки ВХК пришлось обращаться вновь. Конечно, речь идет не о его императорского величества Российской академии наук, а об Академии наук СССР, которая сформировалась на рубеже 20–30-х гг. Именно тогда в Советском Союзе был разорван естественный исторический союз между университетской и академической наукой, на который опирался академик В.Н. Ипатьев в своей работе по воссозданию военно-химического дела в СССР[148-150]. И она (новая академическая наука) откликалась без особых раздумий.

Более или менее организованным образом АН СССР принимала активное участие в работах по ОВ, начиная с 30-х гг., когда у армии после разгрома «вредителей» настал голод на специалистов. Поначалу одним из моторов той активности был академик Н.Д. Зелинский, с чьим именем связана деятельность по ОВ в еще более ранние времена сначала химического факультета МГУ, а затем вновь созданного Института органической химии АН СССР (ИОХ). Его правой рукой в обеих организациях стал проф. А.Н. Несмеянов (член-корреспондент АН СССР с 1939 г., академик АН СССР — с 1943 г.). Именно А.Н. Несмеянов лидировал в исследовании «прикладных» свойств мышьяк- и сурьмаорганических соединений. Именно он с 1932 г. в МГУ, а с 1938 г. в ИОХ АН СССР изучал способы синтеза ОВ на основе сурьмы (химического аналога мышьяка) — фенилдихлорстибина, дифенилхлорстибина и трифенилстибина[195]. Те работы были секретными, а успехи — ощутимыми. Во всяком случае в 1940 г. трифенилстибин рассматривался в рамках системы химического вооружения[107].

С ИОХ АН СССР связана и деятельность академиков А.Н. Несмеянова и М.И. Кабачника по научному решению задачи поиска ОВ второго поколения в военные и в первые послевоенные годы[176,202].

Реальное решение этой задачи было полно драматизма.

Приоритет в синтезе зарина (XXIII) принадлежал ученым из Казани. А.Е. Арбузов, Г.Х. Камай и А.И. Разумов получили его в конце 1943 г. и немедленно не только известили об этом головную организацию (НИИ-42), но и сдали новое ОВ на токсикологические испытания. И лишь в декабре 1944 г. отчет о синтезе того же самого вещества (№ 106, «молит») появился у их гостя из Москвы — М.И. Кабачника. Известно, что в годы войны обе группы располагались в Казани в одном здании — общепризнанный мэтр (и создатель научной школы химии фосфорорганических соединений[725]) академик А.Е. Арбузов был хозяином этого здания, а эвакуированный на время из Москвы молодой и очень активный протеже члена академии А.Н. Несмеянова научный сотрудник М.И. Кабачник — гостем (как и весь московский ИОХ АН СССР во главе с А.Н. Несмеяновым). Распространение информации было неизбежно[202].

О токсичности созданного ими нового ОВ академик А.Е. Арбузов и его коллеги извещены не были — Москва (НИИ-42 и армия) подыгрывала москвичам. В общем, по результатам работ, выполненных в Казани в годы войны под руководством академика А.Е. Арбузова, Сталинская премия I степени за создание новейшего и высокотоксичного ФОВ — зарина («молита») была присуждена… М.И. Кабачнику. И академик А.Н. Несмеянов, написавший личное и секретное представление М.И. Кабачника на премию (с ученым советом ИОХ АН СССР он советоваться не стал), указал в письме от 27 февраля 1945 г. на «достоинства» зарина-молита: при вдыхании воздуха с концентрацией 0,02 мг/л этого ОВ смерть наступает в течение 15 мин. А для прикрытия он рекомендовал указать в решении комитета по премиям нейтральную формулу «за исследования в области элементоорганических соединений»[202]. Что и было сделано.

Работы по химии ОВ продолжались в АН СССР и после войны. Неудивительно, что после смерти академика-физика С.И. Вавилова (1891–1951) пост президента АН СССР перешел в руки химического академика А.Н. Несмеянова (90-летний академик-химик Н.Д. Зелинский по возрасту не смог принять этот пост и рекомендовал на него своего ученика). А.Н. Несмеянов возглавлял АН СССР до 1961 г., после чего это президентство перешло в руки ракетно-ядерных академиков (М.В. Келдыш — в 1961–1975 гг., А.П. Александров — с 1975 г.).

Плотное участие АН СССР в делах создания и изучения ОВ продолжалось вплоть до 1958 г., когда армия, как ей тогда показалось, перестала нуждаться в фундаментальных химических знаниях (а пуск производства зарина был уже не за горами — он произошел в 1959 г.[158,726]). Впрочем, к этому времени во дворе ИОХ АН СССР уже был возведен Институт элементоорганических соединений АН СССР (ИНЭОС), который возглавил А.Н. Несмеянов и где имелись мощные лаборатории, занимавшиеся химией фтора, фосфора, серы, хлора, бора…

История распорядилась так, что в 60-х гг. в Советском Союзе остро встал вопрос о расширении работ по ОВ, в особенности по ОВ психотропного действия. И эти исследования вернулись в АН СССР. Были также расширены работы по этим ОВ в академиях наук союзных республик. Тогда, после решений 1967–1970 гг., были восстановлены и работы по ОВ в лаборатории академика М.И. Кабачника в ИНЭОС АН СССР (Москва), расширены в Институте органической химии АН СССР (Казань), Институте химии природных соединений АН СССР (Москва), Институте эволюционной физиологии АН СССР (Ленинград), Институте органической химии АН УССР (Киев), Институте химии растительных веществ АН Узбекской ССР (Ташкент), Институте органического синтеза АН Латвийской ССР (Рига)[117,118,732].

Серьезным толчком был ознаменован 1970 г. Это правозащитники еще вспоминают, что 19 марта 1970 г. академик А.Д. Сахаров направил советским властям письмо о демократизации общества как необходимом условии развития экономики, науки и культуры. У «химиков» были иные хлопоты. 14 сентября 1970 г. было принято постановление ЦК КПСС и СМ СССР о развитии работ по созданию новых типов ОВ («веществ специального действия», ВСД), в том числе в АН СССР. Для развития исследований академика М.И. Кабачника в Москве в ИНЭОС АН СССР было решено построить филиал института в г.Черноголовка (Ногинский район, Московская обл.). В будущем вновь созданный на основе этого филиала Институт физиологически активных веществ АН СССР возглавил И.В. Мартынов — бывший директор ГСНИИОХТа (головного промышленного НИИ в области химоружия) и будущий член-корреспондент АН СССР[732].

Впрочем, обо всех этих секретных делах любители рассуждений о белых академических одеждах обычно предпочитают не упоминать. Только этим можно объяснить появление в газете («Новые известия», 20 апреля 2002 г.) такого пассажа со стороны академика новой генерации Ю.Н. Бубнова: «Как директор Института элементоорганических соединений им. А.Н. Несмеянова со всей ответственностью заявляю, что в нашем Институте исследования в области особо токсичных химических веществ массового поражения (химического оружия) не ведутся и не велись никогда». Мы вынуждены огорчить Ю.Н. Бубнова и тех, кто давал ему советы по этой публикации. Еще в семилетнем плане СССР на 1959—1965 гг. в раздел «Изыскание новых, высокотоксичных ОВ» были включены важные боевые задания. Одно было сформулировано так: «Изучение зависимостей, связывающих химическое строение и токсическое действие фосфорорганических соединений». И второе задание не допускало разночтений: «Синтезы новых высокотоксичных веществ, действующих как через дыхательные пути, так и через кожные покровы, в ряду органических соединений фосфора, содержащих серу, азот, кремний, бор и другие элементы». Эти задания появились задолго до того, как было решено создать филиал ИНЭОС АН СССР в Черноголовке. И если Ю.Н. Бубнов не усматривает в этих записях творческого портрета бессменного заведующего лабораторией фосфорорганических соединений академика М.И. Кабачника, он может пройти в первый отдел своего института (это не так далеко от директорского кабинета) и поинтересоваться там. Во всяком случае Ленинская премия 1974 г. была присуждена именно ответственному сотруднику ИНЭОС АН СССР М.И.Кабачнику, разумеется, в числе иных лиц — тех, кто на самом деле обеспечил пуск производства советского V-газа (XXV) на химическом заводе в Чувашии в 1972 г.[717].