«Химическое разоружение по-русски»

11.2.   ТЕОРИЯ РАССТАВАНИЯ С ОТРАВОЙ

Обращаясь к общим причинам ликвидации ОВ, отметим, что ОВ первого поколения и в первую очередь основа советского химического арсенала — иприт Левинштейна — старели, причем быстрее, чем хотелось военным. В бочках и цистернах с ипритом образовывался осадок серы, с которым бороться не умели. Во всяком случае нельзя относиться всерьез к рекомендации из инструкции 1934 года⁷²: «В случае необходимости растворение серы, выпавшей на дно цистерны, может быть произведено двухлористой серой». Где бы взяли рядовые работники складов и тем более войсковых частей такое редкое вещество, как чистая двухлористая сера SCl₂, если до 1958 года ее не умела делать вся передовая советская промышленность?

Во-вторых, боеприпасы с ОВ при некачественном изготовлении или же при ненадлежащем хранении ржавели и подтекали, и их приходилось переснаряжать или уничтожать. Масштабы беды станут более очевидными, если принять во внимание цифры, которыми в 1927 году оперировал Химком (предшественник ВОХИМУ) при рассмотрении проблемы потекших химических боеприпасов. На том заседании была сформулирована норма естественной убыли ОВ при хранении в течение года: для легколетучих ОВ в баллонах — 3%; для твердых и жидких ОВ с малой упругостью пара — 1%; для химснарядов, снаряженных легколетучими ОВ — 2%; для снарядов, снаряженных ОВ с малой упругостью пара — 1%¹⁸⁹. Некоторые химические боеприпасы приходилось уничтожать также потому, что снималась с вооружения техника, которая была нацелена на их применение. Для иллюстрации сошлемся на проведенное в 1930 году на заседании РВС СССР рассмотрение результатов проверки запасов мобилизационных и неприкосновенных запасов химоружия⁴⁰. Было решено ежегодно переснаряжать артхимснаряды с разложившимися ОВ, а заодно и разрядить старые английские и пересортировать французские химснаряды.

В-третьих, химические боеприпасы просто терялись или переставали быть нужными. В качестве примера приведем события, связанные с военно-химическими испытаниями. Так, когда 1 марта 1928 года на химполигоне в Кузьминках были проведены стрельбы 76 мм химическими и осколочно-химическими артиллерийскими ЯД-гранатами, часть их не разорвалась. Причины установить, однако, не удалось — ни одна граната из числа неразорвавшихся не была найдена²¹². А во время больших испытаний авиахимбоеприпасов 1940 года на новом авиационном химическом полигоне в Казахстане¹⁹² было израсходовано лишь 60% заготовленных боеприпасов. Однако назад на заводы и склады они возвращены не были, а были «прикопаны» на полигоне. Дальнейшая судьба той партии химбоеприпасов официально не известна, но прогнозируема.

Наконец, в-четвертых, в XX веке неоднократно менялись представления армии о характере применения химоружия в военных действиях, соответственно изменялись и приоритетные ОВ, которые она заказывали промышленности. Как следствие, требовался пересмотр объемов и номенклатуры хранимых запасов.

Обращаясь к проблеме избавления от химоружия в Красной (Советской) Армии, необходимо иметь в виду два принципиально различных временных отрезка — довоенный (между мировыми войнами) и послевоенный (после второй мировой войны). Химоружие, уничтоженное в эти периоды, имеет одинаковый экологический статус и различный юридический.

Значительная часть химоружия, которое «уничтожалось» в СССР в 1918-1946 годах, фактически не подвергалась необратимой ликвидации, а всего лишь выводилась из оборота с помощью закапывания и затапливания. По существу эта часть химоружия на многие десятилетия была переведена в разряд оружия экологического. Однако с правовой точки зрения эта часть оружия осталась и химоружием. Во всяком случае мировое сообщество внесло его в Конвенцию по запрещению химоружия¹⁸ в качестве «старого» и «оставленного» химоружия, подлежащего розыску и ликвидации по экологическим правилам нынешнего дня.

«Экологическим стандартом» Красной Армии практически в течение всех предвоенных лет был самый неэкологичный подход из всех мыслимых — метод закапывания испорченного или же ненужного химоружия. Иногда в сочетании со сжиганием. Осуществлялась эта варварская практика на военно-химических, артиллерийских и иных полигонах, в военных лагерях и складах и во множестве других мест. А распространялась она и на химические боеприпасы, и на сами ОВ.

«Стандарт» этот утвердился в Красной Армии очень давно, задолго до того, как «химическую погоду» стали определять бывший луганский слесарь К.Е.Ворошилов в качестве наркома и бывший эсер и «дипломированный химик» Я.М.Фишман в качестве руководителя химической службы и химических войск. И даже до того, как было принято решение о приемлемости химоружия в качестве средства вооруженной борьбы. Дело в том, что «Инструкция для хранения баллонов с удушливыми газами в мирное и в военное время» появилась еще в июле 1919 года (за месяц до постановления РВС о целесообразности использования химоружия в качестве боевого средства Красной Армии²⁰). В ней указывалось, что «баллоны с фосгеном или другими смесями газов, давшие течь, при невозможности наложения свинцового пластыря закапываются в землю…».

Для артхимснарядов действовал аналогичный «стандарт». В изданной в Петрограде инструкции еще 1919 года⁶⁶⁶ все было описано однозначно: потекшие снаряды разряжаются, «жидкость уничтожается выливанием, а запальные стаканы уничтожаются подрывом». Глубина ямы для ядовитых жидкостей не очень значительна — от 1,25 до 1,5 аршина. Снаряды, которые не удалось вскрыть, «уничтожаются подрывом». Кстати, ничего нового в этой инструкции не было: в отношении снарядов, снаряженных синильной кислотой, в дореволюционной инструкции содержалось недвусмысленное указание: «…снаряды, оказавшиеся негерметичными, подлежат уничтожению взрывом или закапыванием на 1,5 аршина глубины».

В более поздних текстах можно найти и детали. Например, в документе Арткома, датированном 22 сентября 1923 года и относящемся уже к эпохе начала упорядочения артиллерийского дела после гражданской войны, можно прочитать следующую запись: «Неисправные снаряды… уничтожаются подрывом. В случае обнаружения снарядов… с протекающей жидкостью или издающих запах горького миндаля (или горчицы) с такими снарядами следует обращаться крайне осторожно: работу вести с надетыми противогазами… Снаряды, обладающие указанными дефектами, после рассоединения их с гильзами подлежат уничтожению путем закапывания их в землю на глубину в два аршина… В одну яму зарывать не более 5 штук снарядов». И это не была личной инициативой артиллерийских клерков — на подлиннике имеется и руководящая надпись, которая принадлежала перу генерал-лейтенанта царской армии, а на тот момент начальника артиллерии Красной Армии Ю.М.Шейдемана: «Очень интересный опыт, прошу о ходе этих работ докладывать по мере поступления сведений.»⁴

И позже каких-то особых новаций реальная практика не рождала. Скажем, в «Указаниях для применения химических снарядов», относящихся к 1924 году, рекомендации были точно такими же: «Неисправные снаряды уничтожаются выстрелом или закапыванием в землю на глубину не менее 1,5 аршина; в воду не бросать, так как могут последовать отравления».

Некоторую модификацию методики чуть позже зафиксировал приказ РВС СССР № 618/129 от 4 июня 1925 года, которым объявлялись «Правила хранения боевых припасов и взрывчатых веществ в огне- и взрывскладах военного ведомства и устройства самих складов». На этот раз деталей в отношении химснарядов совсем уж мало: «Протекающие снаряды немедленно выносятся из хранилища, укладываются в ящики или бочки, засыпаются гашеной известью, а затем разряжаются, причем корпуса обращаются в лом металла, жидкость уничтожается выливанием, а запальные стаканы уничтожаются подрывом». Как видим, РВС СССР более интересовал лом металла, а судьба ОВ вообще не определялась — вылить и все. Так что конкретный путь ОВ — в яму, в болото или просто на землю — скорее всего должен был определять «полевой командир»⁵.

Впрочем, подробнее о судьбе иприта, пролитого на земле, можно прочесть в «Инструкции для войсковых частей по проведению предупредительных мер во время работ с ипритом», утвержденной ВОХИМУ 30 марта 1926 года. В ней была предусмотрена следующая последовательность действий в отношении почвы, на которую был пролит иприт: почву необходимо срезать, поместить в предварительно вырытую яму, насыпать сверху хлорную известь и закопать. Это если облитая ипритом площадь меньше 2 м², в противном случае закапывание исключается, а остается обычное засыпание хлоркой⁵.

Чуть позже в отчете о выполнении соответствующих опытов на полигоне в Кузьминках, который появился 9 июля 1926 года, было сделано два вывода, вылившихся в последующие указания. Первый вывод касался разрядки снарядов с ипритом: было признано «допустимым… сливание ОВ в яму глубиной не менее 1 метра» с последующей засыпкой землей. Другой вывод относился к подрыву «химических снарядов, снаряженных стойкими ОВ (типа иприта) — закапывание их на ту же глубину при условии, если разрывной заряд не превышает 150 граммов». Единственное, что оставалось не ясным из этих опытов, как следует поступать с уже закопанными, но невзорвавшимися снарядами⁵.

Весь этот опытно-практический материал был канонизирован в 1927 году «Инструкцией по хранению химических снарядов на складах военного ведомства», изданной ВОХИМУ и утвержденной в прошлом революционным матросом, а на момент утверждения начальником снабжения РККА П.Е.Дыбенко⁶⁵. В ней был зафиксирован более экономический подход к судьбе многочисленных потекших химических снарядов любой из семи выделявшихся тогда категорий: «снаряды, которые не удалось разобрать,.. уничтожаются путем их подрыва». Только снаряды 6-й категории (а их содержимое — это иприт), перед подрывом все равно «закапываются в землю на глубину около 1 метра так, чтобы при взрыве не  образовывалась воронка». Причина прозаична — бедность на снарядную сталь. Осколки от подорванных химических снарядов в те годы собирались и после дегазации переправлялись на «оборонные заводы», в первую очередь в Златоуст.

Впрочем, бывали и исключения. Во всяком случае во время масштабных испытаний химоружия, состоявшихся в августе 1931 года на химполигоне во Фролищах (Нижегородская область), в инструкции, утвержденной руководителем испытаний Я.М.Фишманом, было записано следующее: «5. При стрельбе обнаруженные подтекающие мины должны быть отделены и зарыты в землю…» Инструкцию ту пришлось писать потому, что командир химического батальона, получивший партию мин со снаряжательного завода, был настолько обескуражен протеканием некоторых из них, что решил застраховать себя и написал непосредственно заместителю председателя РВС СССР о «вредительских минах, текущих по всем швам». Ну а Я.М.Фишман в свою очередь успокоил высокого начальника, выяснив с помощью специальной комиссии, «что дают утечку ОВ около 1% изготовленных мин, что … не дает никаких поводов к панике». Паника была, таким образом, предотвращена, а 1% от опытной партии мин и поныне покоятся где-то во Фролищах в земле полигона⁵.

Ну а в следующем году высокие руководители армии, а также транспорта (железнодорожного и водного) нашли время для формализации правил перевозок ОВ. Инструкцией, утвержденной совместным приказом трех ведомств, ими было установлено, что во время перевозок ж/д транспортом «при утечке отравляющих веществ… баллоны, дающие течь, удаляются и закапываются в пунктах, не представляющих опасности для людей и животных, группами не более 5 штук и на глубину не менее 1 метра. Расстояние между группами закапываемых баллонов должно быть не менее 20 метров». А в отношении «протекающих баллонов с отравляющим грузом» при их перевозке водным транспортом процедура несколько усложняется. Подобные грузы или выгружаются на берег и закапываются, если это возможно, или же «при морских перевозках — могут выбрасываться и за борт»⁴³.

Кстати, выбрасывание ОВ как средство решения вопроса было придумано много раньше. Еще в документе НКПС, который был принят 15 июля 1928 года и который регулировал перевозки ОВ на пассажирских и товарно-пассажирских судах и поездах, были рассмотрены и обстоятельства, «угрожающие перевозимым грузам». Решения предусматривались тогда простые: «вынести перевозимые предметы из вагона (судна) или, в крайнем случае, выбросить их».

Возвращаясь к мучениям со сбором осколков конца 1920-х годов, укажем, что они продолжались не так уж долго. Уже в 1933 году, в связи с досрочным окончанием первой сталинской пятилетки в изданной ВОХИМУ «Временной инструкции по мерам безопасности при работах с боевыми химическими веществами (БХВ) и материальной частью военно-химического вооружения» содержалась следующая запись: «…если же по каким-либо причинам разрядку и переливание произвести невозможно, тара или оболочки с ОВ после предварительной поверхностной дегазации отвозятся в заранее отведенное место, где и закапываются в землю на глубину не менее полутора метров или уничтожаются (химические фугасы, снаряды и т.п.) путем подрыва …»⁶⁶⁷. «Временная инструкция по мерам безопасности при работах с боевыми химическими веществами (БХВ) и материальной частью военно-химического вооружения», 1933 год, издание ВОХИМУ РККА.

. И это «экологическое указание», отличавшееся от прежних только лишь заменой 1,5 аршинов на1,5 м, выполнялось истово, поскольку было доведено до всех обладателей бочек с ипритом. Здесь процитирован текст из экземпляра № 2951, сохранившегося в архиве военных летчиков, — «законопослушные» военные химики такого рода документы пока держат подальше от сограждан, в спецхране.

Дальше — больше. Обратимся для примера к «Инструкции по перевозке и хранению авиационных химических бомб, снаряженных БХВ», которую в 1934 году утвердили начальники ГАУ РККА (тогда этот вид боеприпасов хранился на артскладах) и ВОХИМУ⁷³. «При обнаружении дающих утечку авиахимбомб производится их разрядка или уничтожение путем расстреливания или подрыва. После этого корпус закапывается в землю на 1,5 метра… Место… должно быть выбрано не ближе 1,5 км от населенных пунктов и с подветренной стороны от последних». Тут заблуждаться не приходится — из расстрелянной авиахимбомбы много иприта не вытечет, так что закопанные корпуса тех ипритных бомб опасны и поныне.

Та инструкция 1934 года интересна своей проработанностью деталей. При любого рода перевозках, в том числе гужевых, «в случае обнаружения течи ОВ… дающая утечку бомба извлекается и уничтожается путем закапывания ее не менее чем на 1,5 метра в землю». Но это не везде — при ж/д перевозках «дающая утечку бомба извлекается и зарывается в землю в месте по указанию железнодорожной администрации…». Необходимости в согласовании избежать было невозможно даже тогда — землей в пределах 50-метровой зоны от ж/д полотна всегда распоряжалась администрация железных дорог. А еще в пути могли случиться непредвиденные события, и они также не были забыты — «при авариях при передвижениях (поломка, опрокидывание подвод и машин, крушение поезда)… все давшие течь авиахимбомбы уничтожаются закапыванием, целые дегазируются и укладываются на другую подводу, машину или вагон»⁷³.

В отношении артиллерийских химических боеприпасов действовали сходные инструкции, да и по другим емкостям с ОВ тексты были аналогичными. Причем речь шла о любых емкостях с ОВ — не только о химических боеприпасах, но и о бочках с СОВ (ипритом и мышьякосодержащим люизитом), ЯД-шашках и иных боеприпасах с мышьяксодержащим адамситом, а также баллонах с НОВ (синильной кислотой и фосгеном).

Для примера укажем на инструкцию по обращению с курящейся ядовито-дымной авиабомбой КРАБ-ЯД, которую испытали в сентябре 1933 года на химполигоне в Шиханах. Так вот, уже в 1934 году разработчики подготовили «Описание и временную инструкцию по обращению» с ней, и этот документ они не давали никому на утверждение, а просто направили в войска для исполнения. В том описании было зафиксировано следующее правило: бомбы с адамситом, у которых обнаруживались поврежденные корпуса, «немедленно удаляются из бомбохранилища и закапываются на глубину порядка не менее 1,5 метров»⁴.

Не лишним будем рассмотреть, как в те годы относились к ОВ и вообще к химоружию, с которыми работали в лабораториях. Об этом, например, можно судить по «Инструкции по профилактике интоксикаций в лабораториях РККА, работающих с ОВ», объявленной в приказе РВС СССР от 27 марта 1933 года. Наилучшим средством расставания с зараженными ОВ твердыми отходами тогда считались мусоросжигательные печи. А вот «при невозможности устройства мусоросжигательных печей удаляемые отбросы следует закапывать в ямы, вырываемые в некотором отдалении (50-60 метров от лаборатории), засыпая каждый раз выбрасываемый зараженный мусор хлорной известью и землей». А еще в той инструкции упоминался вывоз зараженного мусора на свалку, причем без предъявления к ней (свалке) каких-либо специальных требований.

В более поздние годы «уничтожение» ненужного химоружия с помощью закапывания, сжигания и тому подобных неэкологичных методов узаконивалось в основном двумя лицами — документы готовились начальниками пониже рангом (начальником ХИМУ Я.М.Фишманом⁷⁵ и многими другими) и канонизировались народным комиссаром обороны К.Е.Ворошиловым.

Один из принципиальных документов эпохи 1930-х годов в отношении уничтожения ставшего ненужным химоружия, — это, пожалуй, «Руководство по хранению, осмотру и перевозкам военно-химического имущества», утвержденное в 1936 году⁷⁵ и отпечатанное большим тиражом для всей армии. В этом документе для ликвидации иприта намечалось простое решение: выливание ОВ из бочек в специально вырытую яму глубиной до 1 м, его сжигание в присутствии огнесмеси (80% нефти и 20% керосина) с последующей засыпкой ямы хлорной известью и ее закапыванием. При этом для иприта не делались какие-либо различия — он мог быть любого типа (обычный, вязкий, зимний). Не делалось и категорических запретов в отношении пропуска одной из операций той процедуры, а именно сжигания. Составители инструкции не заблуждались насчет появления у исполнителей соблазна экономии — яму с ипритом могли закопать и без сжигания, засыпав хлоркой (или не делая и этого), а сэкономленные нефтепродукты использовать по иному назначению. Во всяком случае авторы инструкции не забыли упомянуть «места сжигания нужно обозначать небольшими рвами и надписями «не вскапывать».

Попутно отметим, что единственное новшество «Руководства» 1936 года⁷⁵ — это замена стандарта глубины. Теперь закапывание ОВ вместо глубины в 1,5 м допускалось на глубину 1 м. Зато со сжиганием.

Наконец, следует вновь упомянуть положение о химическом полигоне в Кузьминках 1921 года²². Этим документом предусматривалась такая задача полигона как «утилизация» отходов производств химоружия (а таких заводов в Москве было не менее 4-х)⁴. Естественно, что при производстве химоружия на самом полигоне другое окончание работ, помимо закапывания, быть не могло. Во всяком случае при работе немецкой установки по выпуску иприта, которая действовала на химполигоне в Кузьминках летом 1927 года, предусматривалось именно такое окончание «технологического процесса» (из отчета: «по окончании реакции… отработанная смесь будет перекачиваться в яму для уничтожения»).

« Назад

Оглавление

Вперед »