«Химическое разоружение по-русски»

11.3.   НЕЗАБЫВАЕМЫЙ 1937 ГОД

В 1937 году в силу исторических обстоятельство на химическом полигоне в Кузьминках случились раскопки химоружия^658-660.

Время тогда было такое, что маршал С.М.Буденный проявил инициативу по поиску «врагов народа», не забыв оставить в дневнике запись об оружии, закопанном для «мятежных» целей «бандой Тухачевского»⁴. Однако вместо оружия обычного были найдены феерические количества закопанного химического, из-за чего необходимость во лжи об обычном оружии отпала (и подчиненный М.Н.Тухачевского Я.М.Фишман прошел по классу «немецких шпионов»).

А история раскопок на химполигоне приобрела отчетливо экологические черты. 3 октября 1937 года появилось распоряжение заместителя наркома обороны маршала А.И.Егорова о «проведении очистительных работ» на полигоне в Кузьминках — к тому времени он загрязнялся ОВ в течение 12 лет⁶⁶⁰, в том числе отходами 4-х московских заводов химоружия.

Работы начались 7 октября 1937 года. В одном из первых докладов «наверх» говорилось, что к 26 октября из многочисленных захоронений, часть из которых не была зарегистрирована даже во внутренней документации полигона, было извлечено 373 баллона в основном с фосгеном, синильной кислотой и хлором, много неразорвавшихся химбоеприпасов со взрывателями (в том числе мин — 2084, артснарядов различных калибров — 225, авиабомб больших калибров — 21, фугасов с вязкой ипритной рецептурой — 127), 225 бочек главным образом с ипритом (всего — 20,5 т), 55 бочек с отходами производства ОВ, 680 ЯД-шашек, в основном в снаряжении адамситом. Реабилитация в те годы была бесхитростной — с помощью сожжения было уничтожено 20,5 т иприта, 55 бочек с отходами производства ОВ, все фугасы, все ядовито-дымные шашки, 15 машин отходов, зараженных ОВ. Баллоны с хлором и фосгеном были просто расстреляны⁴.

Работы были продолжены, и к 15 ноября 1937 года сухопутная их часть была, как казалось исполнителям, вчерне завершена. В процессе них было: 1) из захоронений извлечено 6855 химмин, 751 артхимснарядов, 75 химавиабомб, 2) вскрыто 146 захоронений и из них извлечено 904 бочки с ипритом, 3) извлечено из захоронений 636 баллонов, в том числе 277 — с фосгеном, синильной кислотой и хлором, 4) извлечено 30 т адамсита и 156 т отходов производства мышьяковистых ОВ, 5) извлечено 732 ЯД-шашки⁶⁶⁰. Обеззараживание всего этого «богатства» было столь же простым, как и ранее. Все 43 т иприта и все ЯД-шашки были сожжены на месте. Адамсит и отходы производства мышьяковистых ОВ были подготовлены для утилизации на заводах треста «Союзмышьяк». В первую очередь имелся в виду завод в будущем городе Свирске (этот поселок Иркутской области стал городом в 1949 году и там находился «Ангарский металлургический завод по производству мышьяка», впоследствии получивший название «Востсибэлемент»), и для перевозки туда отходов был сформирован железнодорожный состав. Однако маршрут состава не очень ясен — другим адресом было одно из морей, куда намечалась отправка этих отходов на затопление. Были, однако, построены и 5 печей для уничтожения части отходов на месте, в Кузьминках. И они не бездействовали^4,660.

К 20 декабря 1937 года работы были остановлены. К тому времени из земли была извлечена бездна химических боеприпасов — 6972 химмины, 878 артхимснаряда, 75 химавиабомб. Причем это был общий итог по двум территориям — по химполигону в Кузьминках и по военно-химическому институту ИХО-НИХИ на Богородском валу, хотя большая часть химических боеприпасов была раскопана, конечно, в Кузьминках⁵.

Как попало в землю военно-химического полигона все это богатство? Во время раскопок из полутора сотен (!) захоронений в земле Кузьминок были извлечены предметы, которыми не принято стрелять ни в одной армии. Нашлось, например, 946 закопанных бочек с ипритом. Ясно, что все это богатство — не плод рассеяния химических боеприпасов при стрельбах и рассеянности организаторов стрельб. Бочки с ипритом были закопаны в землю сознательно. Раньше они хранились на химскладе № 136 в Очаково, а когда летом 1933 года по распоряжению наркома обороны тот склад был срочно освобожден от наличного запаса ОВ, перекочевали на полигон в Кузьминки — больше в то время было отправить некуда. Иприт пришел в негодность (он не мог не придти в негодность — армия изначально сэкономила на качестве при его изготовлении) и бочки закопали в двух местах — и в Кузьминках, и в Очаково. А еще в осень 1937 года из земли было извлечено 353 баллона с синильной кислотой, фосгеном и хлором, для метания которых орудия не изобретены и в наши дни. Они были просто отбракованы и закопаны⁴.

Кстати, при тех раскопках на химполигоне в Кузьминках случались и курьезы. В районе технического склада в непосредственной близости от погреба со взрывчатыми веществами и цистерной с ипритом было обнаружено не зарегистрированное захоронение с зарытыми совместно 32 пироксилиновыми шашками,120 кгфосфора, 3 баллонами с синильной кислотой.

К концу 1937 года стало ясно, что находки остальных предметов военно-химической археологии (недовырытых бочек с ипритом, баллонов с синильной кислотой, шашек с адамситом) — еще впереди. И в последнем докладе 1937 года высший военно-химический начальник докладывал наркому К.Е.Ворошилову о новых планах: «Для безопасности района полигона дополнительно к проделанным работам необходимо: а) весной 1938 года провести еще раз тщательную разведку всей территории специальным отрядом; б) этому же отряду еще раз провести работу по раскопке мин и снарядов в районе «Северного бугра» и «подвесной дороги»; в) закончить работу по очистке территории НИХИ РККА, которая была приостановлена из-за наступления морозов. Кроме того, предварительной разведкой установлено, что и территория склада № 136, расположенного под Москвой (10-12 километров — Очаково) точно так же заражена… На территории склада из года в год закапывались в землю баллоны с ОВ, снаряды и бочки»⁴.

Карты, однако, в тот раз легли иначе.

Гроза обошла «первого маршала» стороной (2 марта 1938 года начался широко освещавшийся прессой процесс над политиками высшего ранга, которые были зачислены в «правотроцкистский антисоветский блок» — Н.Бухариным, А.Рыковым и многими другими; ну а в самом конце 1938 года стали затихать и массовые расправы с «врагами народа»), и в 1938 году до очистки от ОВ территорий химполигона в Кузьминках, химсклада в Очаково, военно-химического института на Богородском валу руки у руководства армии уже не дошли. При очередном расширении Москвы, случившемся на рубеже 1950-1960-х годов, Кузьминки и Очаково вошли, наконец, в городскую черту. Впрочем, власти столицы вряд ли задумывались над последствиями содеянного военными химиками. Они, похоже, совсем не знают такой вот записи в документе, который нарком обороны К.Е.Ворошилов отправил 20 декабря 1937 года в адрес предсовнаркома В.М.Молотова: «территория должна быть взята под особое наблюдение и пользоваться ею людьми (заселение, устройство общественных гуляний, постройки и т.п.) категорически запретить»⁴. Это — о той части полигона в Кузьминках, которая впоследствии «отошла городу».

Мы не знаем, расслышал ли это предостережение второй человек страны. Что до многочисленного племени московских градоначальников, управлявших ею в последующие 60 с лишним лет, и их челяди, то до них тот запрет не дошел. А если и дошел, то услышан не был. Во всяком случае ныне по тому полигону спокойно разгуливают москвичи, не смущаясь вонью, которая иногда прорывается из ядовитой преисподней, особенно летом или после дождя. С густо удобренных мышьяком лесных угодий грибы спокойно перекочевывают на рынки Москвы. А в недоочищенном от химоружия озере москвичи, не смущаясь, ловят рыбу и даже купаются.

Не удивительно, что иприт на территории бывшего военно-химического полигона в Кузьминках можно найти и в наши дни⁵⁴¹.

Подробных данных об обследовании и реабилитации территории НИХИ в Москве на Богородском валу не имеется, тогда как нужда в этих данных очень актуальна. Укажем в обоснование тот факт, что в ноябре 1937 года на территории НИХИ было вскрыто 13 ям, из них были извлечены беспорядочно захороненные отходы работ с ОВ — 3 т мышьяковистых ОВ, 29 т зараженных СОВ лабораторных отходов, 4,5 т зараженного СОВ химического поглотителя, 4 машины металлолома и утиля. Вряд ли перенесенные на весну 1938 года раскопки были осуществлены⁴. После перевода в 1960-х годах в Саратовскую область в пос.Шиханы институт ИХО-НИХИ-ЦНИВТИ получил новое имя, а его прежняя территория в экологическом смысле была напрочь забыта.

Что касается химсклада в Очаково , то первая и единственная операция по очистке его территории состоялась не в 1937 году, как в Кузьминках, а двумя годами позже — с 28 августа по 9 октября 1939 года. Было найдено немало химических снарядов, баллонов, бочек с ОВ. Необходимо, однако, подчеркнуть, что данные о разведанных и неразведанных очагах химического заражения на момент тех раскопок отсутствовали, поэтому вскрытие химических захоронений на площади 1500 м²было выполнено на основе «опроса старых работников»⁴.

О полноте «очистки» говорить не приходится — она впереди. Тем более, что с началом войны склад был перебазирован в Камбарку (Удмуртия), а после его возвращения из эвакуации проблема окончательной очистки территории склада от ОВ «разрешилась» сама собой — она просто не ставилась.

А зимой 1937-1938 годов события развивались своим чередом. 24 января 1938 года, сразу после окончания осенней стадии вынужденных раскопок на химполигоне в Кузьминках появился приказ наркома⁵². В нем «ни о чем не догадывавшийся» К.Е.Ворошилов грозно указывал нерадивым помощникам, что на протяжении ряда лет на полигоне в Кузьминках ОВ под видом уничтожения на самом деле просто закапывались в землю в различных емкостях — бочках, бутылях, снарядах, минах, баллонах, гранатах, авиабомбах и пр. В результате, по мнению К.Е.Ворошилова, вся обширная территория полигона оказалась зараженной и опасной для людей. На этом маршал не остановился, а заглянул в корень. Он указал, что, оказывается, во всех наставлениях, инструкциях и учебных пособиях, которые были изданы Генеральным штабом РККА и ХИМУ, разрешалось уничтожение ОВ закапыванием их в землю, чем фактически узаконивалась возможность повсеместного заражения территории в местах расположения войск. И не только.

Разумеется, маршал понимал смысл того, что подписывал. Дело в том, что последнее «Руководство по хранению, осмотру и перевозкам военно-химического имущества» было утверждено Я.М.Фишманом в 1936 году⁷⁵, то есть по существу незадолго до его ареста и замены на другого начальника ХИМУ РККА. И этот текст, большим тиражом напечатанный в типографии НКО и разосланный по всей армии, содержал обычный сюжет про вырытые ямы для ненужного иприта и потому был удобен для инкриминирования арестованному «врагу народа» обычного для тех дней акта «вредительства».

Ясно, что после такой серьезной констатации нарком К.Е.Ворошилов не мог не распорядиться очень определенно — зарывание в землю ОВ в каком бы то ни было виде категорически запрещается⁵². Более того, он распорядился сделать по существу невозможное действие — проинспектировать в частях Красной Армии (разумеется, не названных) фактическую практику уничтожения ненужного и испорченного химоружия.

Если бы тот приказ⁵² был выполнен всерьез, а места захоронений точно обозначены, предпринятая проверка должна была бы закончиться очисткой множества мест страны, зараженных ОВ — военных полигонов (химических, артиллерийских, авиационных), военных лагерей, стрельбищ, а также химических, артиллерийских и авиационных складов и опытных центров. Однако и «проверка», и тем более «очистка» никогда не были основным занятием нашей армии, поэтому очистные работы в тех нескольких точках (вместо сотен), где они на самом деле проводились, затянулись до конца 1939 года.

В остальном же, если учесть сознательную неопределенность инструкций наркома и неистребимую страсть наших военных к неправде, мероприятия по выполнению приказа в принципе не могли быть ни серьезно организованными, ни тем более сплошными. Да и вряд ли кого-то всерьез интересовали результаты «проверки». Были, однако, беды и похуже — во многих случаях приказ наркома К.Е.Ворошилова просто не был передан в те бесчисленные воинские части и разного рода склады и полигоны, которые должны были его исполнять. Причем делалось это сознательно: работники военно-химической системы «врага народа Фишмана» не могли истово разыскивать закопанное химоружие, если будущие неблагоприятные результаты могли стать обвинением против них самих.

Для примера того, как по-разному приказ К.Е.Ворошилова о проверке и очистке мест захоронений химоружия был понят и протранслирован в войска, приведем выдержки из нескольких приказов его подчиненных, которые командовали крупными войсковыми массами, начиная от известных широкой публике имен В.К.Блюхера и С.К.Тимошенко, до ныне уже мало кому памятных.

Пожалуй, сравнительно подробно были перечислены места закапывания химоружия лишь в приказе командующего войсками ЛВО М.С.Хозина. Лица, его готовившие, перечислили различные типы складов (не только химические, но и артиллерийские, хотя склад № 54 все же почему-то пропустили) и разные типы лагерей и полигонов (не только химические, но и артиллерийские, ПВО и общевойсковые; про летчиков из Детского Села и ряда иных мест, впрочем, тоже запамятовали). Осталось только найти документы о фактическом исполнении приказа наркома об откапывании химоружия в 8 точках ЛВО, где оно, по мнению составителей приказа, раньше закапывалось. О десятках остальных точек речь, конечно, не идет.

Командующий войсками УрВО также перечислил лагеря и полигоны, на которых происходило закапывание химоружия по окончании летних военных лагерных сборов и учений (забыл, правда, про военный лагерь 246 стрелкового полка недалеко от пристани Вишкиль на Вятке). Однако, он вообще не упомянул каких-либо складов, и это было принципиальной ошибкой. В те первые годы самостоятельной жизни УрВО специального окружного склада ОВ действительно, возможно, еще не существовало, поскольку этот округ выделился из ПриВО не так давно до описываемых событий. Однако артиллерийские склады были (например, окружной артсклад № 59 в Перми, да и артсклад в Челябинске), они хранили химические боеприпасы и не могли не закапывать «потекшие» артхимснаряды и авиахимбомбы — таков был порядок. Таким образом, если мы и найдем документы об откапывании химоружия в 4-х лагерях и полигонах, где оно ранее было закопано (часто без документального оформления), в отношении склада № 59 и иных складов поиск документов бесперспективен — приказа на откапывание им просто не отдавалось.

Командующий войсками БВО М.П.Ковалев поступил точно так же. Он обозначил лишь 4 химических полигона — окружной («Суша») и три войсковых, входивших в состав военных лагерей (16 стрелкового корпуса и других соединений), хотя и не стал делать вид, что в документах все они, за исключением «Суши», числились не химическими, а артиллерийскими. Однако командующий совсем не обозначил остальных военных лагерей, а их в БВО было не 5, как в УрВО, а несколько десятков, и на всех них войска учились военному делу не с учебным, а с подлинным химоружием. К тому же генерал М.П.Ковалев не обозначил Дретуньский артиллерийский полигон, где в «пограничном округе» проводились самые серьезные испытания артиллерийского и авиационного химоружия в войсках. И совсем удивительно то, что в приказе по войскам БВО совсем не были названы склады, где хранились ОВ и химические боеприпасы, а их в те годы было великое множество — не менее 16 складов артиллерийских боеприпасов (№№ 28,35,40,44,65,69,275, 388, 390,391, 454, 582, 838, 843, 847, 856), 5 складов авиационных боеприпасов (№№ 386, 389, 576, 577, 591, 899) и трех химических складов (№ 137, 833 и 840). Таким образом, даже если плановые раскопки в 4-х обозначенных точках и были выполнены, в отношении остальных десятков мест на территории ответственности БВО ответ на вопрос о судьбе закопанного химоружия совершенно очевиден — откапывания просто не было.

Особенно грустно обстоят дела с химоружием, закопанным на гигантском пространстве вдоль юго-восточной государственной границы СССР от Байкала до Владивостока. Командующий ОКДВА маршал В.К.Блюхер отреагировал на приказ наркома и быстрее, и формальнее всех, ограничив свою активность при его исполнении в отношении территорий Амурской и Еврейской автономной областей, Хабаровского и Приморского краев только химическими складами. Командарм не упомянул ни многочисленные артиллерийские и авиационные склады, ни десятки военных лагерей, полигонов, стрельбищ, укрепленных районов. Так что если в ОКДВА приказ и был исполнен на химических складах №№ 140 (Красная речка), 148 (Свободный), 150 (Сунгач), 300 (Кнорринг), 301 (Воздвиженский), то артиллерийские, авиационные (№№ 6,23,31,73,74,77,85,135,154,155,156,157,159,252,315, 316,317,318,319,493,583 и др.) и многочисленные войсковые склады, где хранились химические боеприпасы, никаких указаний не получили. Не получили указаний и лагеря с полигонами. Между тем упомянутая в приказе химическая испытательная лаборатория № 2, например, захоранивала отходы от анализов иприта и люизита (а для нее было характерно «вопиющее безобразие в хранении, учете проб») не посреди Уссурийска, где она находилась, а на военно-химическом полигоне в Раздольном.

Кончилась преступная безответственность лиц, которыми окружил себя маршал В.К.Блюхер, печально (лично к нему претензии выдвигать вряд ли стоит, вскоре он был отозван в Москву и расстрелян, однако в рамках совсем иных дел). Мы можем констатировать, что десятки мест, где на территории ответственности ОКДВА до 1938 года организованным порядком происходило крупномасштабное закапывание химоружия, так и не получили хотя бы формального приказа на его откапывание.

В качестве типичного «результата» безответственности лиц, готовивших приказ В.К.Блюхера, укажем на события лета 1939 года на одном из упомянутых (нами, а не В.К.Блюхером) складов — на артскладе № 31, располагавшемся в Биробиджане в Еврейской автономной области. Там хранились артиллерийские и авиационные химбоеприпасы. После преобразования ОКДВА в Дальневосточный фронт, который включал I ОКА и II ОКА, этот склад был подчинен II ОКА. Так вот, в рамках боевой активности тех лет начались большие строительные работы по серьезному расширению склада № 31. При их проведении 2 июля военные строители неожиданно выкопали, как указано в грозном приказе по II ОКА, «авиахимбомбы ХАБ-8, уничтоженные в 1934 и 1936 году». Далее, в приказе было отмечено, что из 100 обнаруженных бомб около 20 были снаряжены ипритом⁴.            Оценка последующего хода событий различна. Сочинители приказов в Хабаровске указали, что в попытке скрыть факт от представителей НКВД и от назначенной для разбирательства комиссии многолетний начальник склада майор В.Чапаев не стал дожидаться комиссии, которая неизбежно вскрыла бы его личную вину за предыдущие захоронения химбоеприпасов и за невыполнение приказа на раскопки (если таковой был), и 4 июля попытался тайно уничтожить злополучную партию авиахимбомб. Сам майор В.Чапаев в своем письме на имя командующего II ОКА и будущего маршала И.С.Конева полагает, что он стал жертвой обстоятельств и что его просто «подставили» работники штаба II ОКА — ему по телефону поручили найти «решение» проблемы, чтобы не задерживать важное строительство, а о назначенной комиссии вовсе не упомянули. В любом случае результат был трагичен — 6 человек получили поражение ипритом, в том числе двое — тяжелые. Среди тяжелых оказался и майор В.Чапаев⁴.

Этот прискорбный эпизод не получит должной завершенности, если не упомянуть еще одного обстоятельства. В суровом приказе, которым «отметили» проштрафившегося майора В.Чапаева с артсклада № 31 в Биробиджане, было указано, что он злостно не выполнил последнего решения наркома обороны о «новом» порядке уничтожения химоружия. На что майор письменно ответствовал командующему армии И.С.Коневу, что упомянутый приказ на вверенный ему склад просто не поступал⁴.

Так замкнулся круг безответственности. В 1938 году на военные склады ОКДВА не только не поступали распоряжения наркома обороны об откапывании химоружия, но даже стандартные приказы о действующем порядке его уничтожения. Не удивительно, что обиженный майор В.Чапаев в своем письме к на имя несправедливого руководства упомянул, что он не знал, что ипритные пары подействуют на людей «на таком расстоянии». Это значит, что ни один военный склад никогда не получал новейших данных о том, что пары иприта могут поражать людей на расстоянии нескольких км, а они (данные) уже были хорошо известны. Ясно, что ипритная захоронка находилась на краю склада № 31, скорее всего не более чем в 1000 м от основных хранилищ — там, где как раз и были затеяны работы по расширению склада⁴.

Пожалуй, самый безответственный приказ был издан командующим Киевским округом С.К.Тимошенко. Люди, его готовившие, ограничились лишь упоминанием двух военно-химических полигонов (закрытого и забытого в Киеве Дарницкого полигона и вновь организованного в районе Черкасс — Ирдынского), попытка очистки которых, возможно, и была предпринята. Что до приказа наркома К.Е.Ворошилова об уничтожении ОВ, то он не был направлен будущим наркомом С.К.Тимошенко ни на один из множества складов округа (химических, артиллерийских и авиационных), ни на один из многочисленных артиллерийских и авиационных полигонов и тем более ни на один из многочисленных лагерей. С последствиями этой безответственности жителям ныне независимой Украины еще предстоит встретиться. И не раз.

Для полноты картины приведем события, случившиеся в Сибирском военном округе. Там приказ наркома о поиске закопанного химоружия был транслирован исполнителям с помощью директивы Военного Совета округа за № 19/0297. Как его исполнили получатели, мы не скажем, поскольку документы по той директиве до наших дней, вопреки закону России, не доступны исследователям. Однако один из основных исполнителей очевиден — военно-химический полигон возле г.Юрга (Кемеровская область), составлявший часть большого окружного артполигона. Как сказано в сердитом приказе по СибВО, который был выпущен годом позже К.Е.Ворошилова и подписан генералом М.Ф.Лукиным, начальник химполигона «неправдиво донес Начхимвойск округа о выполнении вышеуказанных приказов и директивы и о безопасности полигона».

Кончилось это «неправдивое» донесение о невыполненных раскопках химоружия тем, что колхозники колхоза «Красный промысловец» Верх-Тайменского сельсовета при косьбе сена на химполигоне 22-23 июля 1939 года не смогли разойтись с химическими фугасами, заполненными ипритом. Как именно колхозники повидались с фугасами, понять из приказа трудно, потому что химические фугасы, в отличие от снарядов, бомб и мин, валяться не могут — им место или быть закопанными в земле (таково их боевое положение), или же покоиться на складе. Это сомнение представляется тем более справедливым, что ХИМУ РККА в своей бумаге на сей счет приписало колхозникам совсем иное — нахождение какой-то «банки с ипритом». Однако в любом случае, независимо от уровня правдивости описания тех печальных событий, причина писаний была одна — 6 колхозников получили поражение ипритом.

Конечно, после столь скорбных событий генерал М.Ф.Лукин не мог не отдать распоряжение «командирам соединений и частей проверить и очистить химплощадки» по всему СибВО. Только вряд ли кто стал выполнять безадресный приказ — сухопутные войска в то лето постигали военно-химическую премудрость не только на большом Юргинском полигоне, но также на множестве других — Ачинском, Барнаульском, Бердском, Бийском, Канском, Красноярском, Омском, Славгородском. А летчики учились военно-химическому мастерству на своих участках земли. И никто не будет в августе — посреди горячего боевого сезона — откапывать не известно где, когда и кем закопанное химоружие, если не получает прямого приказа это сделать.

Возвращаясь к наркому К.Е.Ворошилову, отдадим должное его стихийной экологической активности (самого понимания экологии тогда еще не существовало), явленной на переломе 1937-1938 годов. Нарком не ограничился разговорами о прошлых захоронениях, а приказом от 24 января 1938 года⁵² ввел в действие «Временную инструкцию по уничтожению ОВ», подготовленную наследниками арестованного «врага народа» Я.М.Фишмана.

В той инструкции была сделана первая попытка как-то регламентировать опасные работы по ликвидации химоружия после того, как его закапывание было осуждено. Однако и этот документ не обошелся без фактического обмана, что не ускользнуло от внимания доносчиков (или «честных дураков»).

Дело в том, что в новой инструкции, несмотря на запрет закапывания ОВ, при ликвидации СОВ предусматривалось не новое, а очень старое техническое решение. То, которое практиковалось до запрета закапывания и было утверждено «вредителем» Я.М.Фишманом в 1936 году⁷⁵: выливание ОВ в яму, сжигание, засыпка хлорной известью и закапывание ямы. Таким образом, у исполнителей вновь создавались условия для пропуска операции сжигания (ограничившись простым закапыванием), например в целях экономии топлива. Да и при честном выполнении этой операции ее эффективность была сомнительна.

Так появилась идея замены костра в яме для слитого иприта и люизита на костер во вкопанном в землю корыте с налитыми в него СОВ. И именно она была зафиксирована в очередном приказе наркома обороны от 10 августа того же 1938 года, который ввел новую «Временную инструкцию по уничтожению ОВ»⁵³. Весь «порядок», таким образом, сводился к тому, что СОВ, ЯД-шашки, а также химические отбросы и остатки ОВ (именно это выражение применялось для обозначения отходов выпуска ОВ, в первую очередь отходов московских заводов химоружия) подлежали сжиганию. Места сжигания были известны — полигоны или отдельные участки местности, которые должны были находиться от человеческого жилья не ближе, чем в3 км.

Инструкциями 1938 года был, наконец, введен запрет на закапывание ОВ и вообще химоружия в землю, которое было нормой в 1919-1937 годах. Впрочем, этот пункт инструкции не выполнялся никогда, и закапывание ОВ, равно как химбоеприпасов, продолжалось все последующие десятилетия, в том числе и в рамках официальных распоряжений. Что до формальной отмены приказа 1938 года наркома К.Е.Ворошилова, которым вводилась инструкция, запрещавшая закапывание химоружия, это событие состоялось в 1957 году трудами еще не снятого с поста министра обороны маршала Г.К.Жукова. Тогда Советская Армия начала готовиться к освобождению складов от химоружия первого поколения в ожидании поступлений оружия второго поколения. А сжечь десятки тыс. т ОВ вряд ли было возможно — пришлось закапывать и затапливать⁴.

Конечно ОВ и вообще химоружие к тому времени расползлись не только по Красной Армии, но и по всей стране. Так что можно понять причину появления совместного приказа № 0102 от 14 июня 1938 года двух наркомов — наркома обороны К.Е.Ворошилова и наркома оборонной промышленности М.М.Кагановича, где была объявлена «Временная инструкция по отпуску, хранению, учету и обращению с ОВ в научно-исследовательских институтах и лабораториях химической промышленности». Именно в этом документе было указано вполне определенно, что «Если ОВ пришло в негодность, то таковое уничтожается (не в черте города, если уничтожению подлежит количество более 100 г)».

Так были, наконец, официально освящены пути избавления от ставших ненужными ОВ, а также от отходов, связанных с работами с ОВ.

Скорее всего, слишком поздно.

« Назад

Оглавление

Вперед »