11.5. ДУМЫ О ДЕГАЗАЦИИ
Вернемся к сегодняшним реалиям.
Изначально способы расставания с ОВ рассматривались главным образом в деловом аспекте — при дегазации аварийных или же «вражеских» химических боеприпасов, земель, зданий, пострадавших людей и т.д. И лишь в конце XX века, когда встал вопрос о реальном уничтожении запасов химоружия, дегазация как понятие стала, наконец, превращаться в полную ликвидацию и всех ОВ, и всего того, где (в чем) они находились и находятся. Разумеется, в первую очередь речь идет о том или ином способе химического, физического или биологического воздействия на ОВ вплоть до утраты ими токсичных свойств.
Поэтому прежде, чем заняться способами ликвидации немалых запасов ОВ и вообще химоружия, сделаем небольшой экскурс в историю вопроса.
В предвоенные годы не было найдено способов дегазации территорий после работ с химоружием на многочисленных полигонах и стрельбищах.
Для примера приведем распоряжение начальника штаба КиевВО И.Г.Захаркина от 16 августа 1937 года, касавшееся этой непростой операции: «Дегазацию местности производить естественным путем (атмосферным температурным испарением). Участки охранять до полного исчезновения иприта на участке заражения». И вряд ли стоит слишком упрекать будущего полководца Великой Отечественной войны — таковы были и «достижения», и уровень внимания военных химиков тех лет. Кстати, так продолжалось до самой войны. Во всяком случае командующий I ОКА М.М.Попов в приказе по армии от 23 сентября 1940 года после разбора случаев поражений войск при работе с СОВ распорядился очень просто: «местность, на которой произведены учения, ограждать и выставлять караулы по охране до момента самодегазации».
К сожалению, процедура так называемой самодегазации использовалась в те годы слишком часто, практически всегда. Так, в октябре 1940 года в ОрВО красноармеец одной из частей получил при учебной работе в Орловском военном лагере поражение ипритом, не входя с ним в соприкосновение. Как оказалось, ему были выданы для работы перчатки и комбинезон, которые тремя днями ранее были использованы при работе с ипритом, после чего они самодегазировались, то есть «выветривались при солнечной погоде».
Вопрос о дегазации зданий производств химоружия впервые всерьез встал после второй мировой войны.
Примером может служить опыт завода № 102 (Чапаевск, Самарская обл.). По окончании войны и прекращения выпуска иприта и люизита была проведена дегазация помещений, аппаратуры, коммуникаций и территории вокруг цехов снятием слоя земли с последующим вывозом на свалку. На свалке зараженный грунт подвергался обработке. Территория вокруг цехов подвергалась дегазации хлорной известью, укладываемой слоем на поверхность, с которой был снят слой грунта, а также путем поливки свежеприготовленным раствором гипохлорита. Вначале анализы воздуха, штукатурки стен показывали присутствие иприта, количество которого колебалось в зависимости от окружающей температуры и в летние месяцы заметно повышалось. Лишь в 1948 году анализы воздуха стали демонстрировать отсутствие иприта, а пробы почвы и воды не анализировались.
Несовершенство тех работ выявилось лишь в наши дни, когда были сделаны попытки поставить мониторинг этой территории на научную основу451.
То же самое можно сказать о дегазации таких серьезных предметов, как бочки, не говоря уж о цистернах. Печальные события, связанные с попытками дегазации цистерн на складе № 137 в Ржанице (Брянская обл.) в начале 1940 года, указывают, что не только до 1940 года, но и многие годы после второй мировой войны наша армия просто не знала, что делать с остатками иприта и серы на дне многочисленных цистерн, которыми она оперировала. Так что жертвы этого незнания были неизбежны.
Считается, что в ходе выпуска ОВ заводы-производители знали, как уничтожать (дегазировать) ОВ, попавшие в сточные воды и в абгазы, и тем более, что делать с теми ОВ, которые вышли из-под контроля, с теми, что загрязняют места аварий и катастроф. Это совсем не так — достаточно вспомнить, что в Новомосковске люди получили поражения ипритом после дегазации развалин.
Долгие годы методом дегазации служило исчерпывающее хлорирование иприта и люизита. Химия этих процессов, однако, такова, что возникают не только продукты окисления, часть из которых токсична. Могут образовываться также и высокотоксичные диоксины447. Хлорирование как способ очистки сточных вод производств иприта и люизита применялось в Советском Союзе многие годы (хотя даже эта несовершенная очистка производилась далеко не всегда). Однако, процесс этот был сравнительно эффективным лишь в смысле разрушения иприта, но не люизита. Таким образом, при корректных оценках экологической ситуации в местах прошлого опытного и полномасштабного выпуска люизита (Чапаевск, Дзержинск, Москва, Березники, Новомосковск) подобная «память» может оказаться не только не пренебрежимой, но и чрезвычайно опасной. Выявление подобных последствий началось по существу лишь в Чапаевске. Хотя «память» помогала далеко не всегда, если учесть, что хлорирование люизита еще осенью 1992 года предполагалось положить в основу одной из технологий переработки люизита, причем без учета прошлого опыта.
Что касается дегазации от ФОВ гражданских, в том числе промышленных объектов, не затрагиваемых боевыми действиями, то этими вопросами армия не занималась. Гражданская «прикладная наука» в начале 1980-х годов только планировала постановку таких исследовательских работ. Это было поручено филиалу ГСНИИОХТа, созданному в Новочебоксарске на «Химпроме». Однако после упразднения филиала вопрос вновь повис. Технического решения так и не появилось. Зато было активное и экологически чрезвычайно опасное стремление сберечь гражданские объекты Новочебоксарска и Волгограда — те, где в прошлом выпускались ФОВ — советский V-газ, зарин, зоман. Естественно, под предлогом налаживания выпуска в них гражданской продукции широкого применения. Так что с решением вопроса о принципиальной возможности и/или невозможности дегазации гражданских объектов, зараженных ипритом, люизитом, а также ФОВ, не может не быть связана судьба конверсии производств химоружия. На этот счет в печати прошумела даже небольшая дискуссия, итог которой подведен не был. Подчеркнем попутно, что о трудностях уничтожения зомана и V-газов армия располагает определенной информацией, хотя и не все ее представители.
Генерала Н.С.Антонова:
«Дегазация вооружения и боевой техники, транспортных средств, как и любых других объектов, зараженных каплями зомана, с помощью войсковых средств никогда не бывает полной. После дегазации та часть зомана, которая впиталась в лакокрасочные покрытия, резину, дерево и другие материалы, использованные при изготовлении военной техники, сохраняется. В последующем сохранившийся зоман диффундирует к поверхности и десорбируется, заражая вблизи воздух до опасных концентраций. Ускорить процесс дегазации объектов до остаточных количеств зомана крайне трудно»10.
Полковников В.Александрова и В.Емельянова:
«Вещество VX легко проникает в пористые материалы, в ткани, растения, что затрудняет его дегазацию. В последующем возможна его обратная диффузия из пор и опасное вторичное заражение поверхностей»4.
Как уже упоминалось, в СССР эпизодически осуществлялись ликвидация химических боеприпасов и ОВ. Часто это происходило на военных складах или недалеко от них с помощью «дикого» уничтожения — закапывания, подрыва, отстрела с открытым сжиганием. Применялись и затопления в болотах и морях, в том числе с предварительным расстрелом.
Однако лишь в начале 1980-х годов этот процесс стал приобретать более цивилизованные формы, когда в Советской Армии для этих целей начали применять передвижной комплекс КУАСИ (Комплекс Уничтожения Аварийных Специальных Изделий)247. В свое время комплекс был создан для уничтожения других продуктов, главным образом высокотоксичных жидких ракетных топлив (гептила). При уничтожении аварийных химбоеприпасов на полигоне в Шиханах детоксикация зарина и зомана осуществлялась с помощью моноэтаноламина в смеси с дизтопливом, а советского V-газа — с помощью смеси этиленгликоля и ортофосфорной кислоты. Реакционные массы просто сжигались249,259.
Этот подход был представлен в американском издании327 как пример успешной работы нашей армии, однако он не дает представления о числе «потекших» боеприпасов, которые были подвергнуты уничтожению в аварийном порядке, тем более с разбивкой по конкретным складам и типам химбоеприпасов (обычно говорится лишь, что будто бы было уничтожено «порядка 4000 шт. боеприпасов»259). Между тем армия США подобной информации не скрывает: за 1982-1992 годы там был выявлен 1471 «потекший» боеприпас, большая часть которых относилась к снарядам пусковой реактивной установки в снаряжении зарином типа М55 (907 шт.) и к 155 мм артснарядам в снаряжении ипритом, VX или зарином (273 единицы)329.
Как видим, сравнение скупых цифр, публикуемых военными, не указывает, что именно у США самое тяжелое положение с химбоеприпасами, требующими срочного вывода из оборота, — положение сопоставимо.
Возвращаясь к проблеме, отметим самое главное. Процесс уничтожения химоружия — это более фундаментальная задача, чем известная десятилетиями дегазация. В соответствии с Конвенцией о запрещении химоружия (Приложение по проверке, часть IV (A), п.12), процесс уничтожения ОВ означает необратимое преобразование его в такое состояние, которое непригодно для производства химоружия18. Другими словами, после такого преобразования окончательный продукт должен быть таким, чтобы его в принципе нельзя было вновь превратить в ОВ или же в его ключевой прекурсор. С этим принципиальным условием нам еще придется столкнуться не раз.
Рассмотрим, далее, чем располагают власти России и США, ответственные за организацию не дегазации, а полного химического разоружения?
Начиная с 1989 года, официальные власти СССР/России пропагандируют так называемый химический двухстадийный способ (именовать его технологией мы поостережемся — это достаточно строгий термин) уничтожения и кожно-нарывных ОВ (иприта и люизита), и группы ФОВ (зарина, зомана и советского V-газа). И именно этот способ (метод, подход) активно подается в качестве «технологии» — экологически состоятельной, экономически приемлемой, гибкой.
Если оставить в стороне химические боеприпасы кассетного типа (пока) и под химоружием понимать любое ОВ в любой оболочке (боеприпасе, цистерне, бочке), то проблема химической ликвидации ОВ сводится к решению двух задач:
1а) химической переработке (детоксикации) основной части ОВ, которая предварительно извлекается из оболочек;
1б) химической переработке ОВ, оставшихся в оболочках;
2) переработке или захоронении образующихся реакционных масс.
Если подходить к делу прагматично (с позиции исполнения Конвенции о запрещении химоружия18), то инспекторов ОЗХО в первую очередь интересует решение первой задачи — ликвидация ОВ категории 1. И лимитирующим сроком рассматривается в основном срок исполнения именно ее. Последующая задача — это переработка реакционных масс (часто — это ОВ категории 2) в состояние, не противоречащее положениям Конвенции.
Именно этот — чисто химический — подход к уничтожению основной массы советского/российского химоружия стал магистральным направлением работы. Это если, повторимся, оставить в стороне ликвидацию кассетных химических боеприпасов, которая потребовала технологичесих решений несравненно более высокого уровня.
В основе исходной технологии уничтожения химоружия США, которая была отработана еще до подписания Конвенции об уничтожении химоружия18, лежала одна стадия — прямое сжигание ОВ. Как следствие, этот подход исключал образование реакционных масс. Если коротко, то подход США к ликвидации ОВ является высокотехнологичным. Если же воспользоваться оценкой современных военно-химических пропагандистов России, технология США «характеризуется жесткой взаимосвязью работы для поддержания стабильного горения и очистки дымовых газов, необходимостью с этой целью использовать сложные системы контроля и управления с многоуровневой защитой и дублированием»668.
В дальнейшем в США пришли к компромиссному решению — использованию на одних складах химоружия высокотехнологичного прямого сжигания ОВ, а на других — химической переработки.
| « Назад | Оглавление | Вперед » |