«Химическое разоружение по-русски»

5.5. ТРЕТЬЯ ПРОГРАММА (АРМЕЙСКАЯ, 1996)

Конец приходит всему, даже саботажу.

В общем, не принимать какой-то руководящий документ по химическому разоружению стало просто невозможно, и армии пришлось подготовить новую, третью по счету программу уничтожения химоружия. Она была разработана в 1995 году, долго согласовывалась, после чего была одобрена на заседании правительства (протокол № 37 от 26 октября 1995 года)⁵⁹⁸.

Однако потребовалось еще полгода, прежде чем эта программа получила официальный статус. Это произошло 2 апреля 1996 года в день публикации в «Российской газете» постановления правительства России от 21 марта 1996 года об утверждении федеральной программы «Уничтожение запасов химического оружия в Российской Федерации»³⁸⁴. Вскоре к нему присоединился и президент Б.Н.Ельцин, поднявший уровень программы до президентской³⁴⁹.

Впрочем, сами высшие руководители страны и обесценили ту программу, отказавшись от проведения ее государственной экологической экспертизы. Дело в том, что эта процедура для федеральных программ, реализация которых может привести к негативному воздействию на окружающую среду, обязательна (ст.11 закона «Об экологической экспертизе», вступившего в силу до утверждения программы³⁵⁹). К тому же только положительное заключение государственной экологической экспертизы могло дать зеленый свет выделению финансирования на объект экспертизы (ст.18 того же закона). Так что отказ от проведения экологической экспертизы программы автоматически поставил ее вне правового поля, а подписи высших должностных лиц — В.С.Черномырдина и Б.Н.Ельцина — сделал юридически ничтожными.

Помимо экологической непроработанности, финансовая, техническая и многие иные стороны программы также вызывали больше вопросов, чем давали ответов. Главное же заключалось в том, что армия в принципе не могла быть лидером такого серьезного дела, как химическое разоружение — лучше бы она научилась хотя бы защищать страну от химического и всякого иного нападения.

Укажем лишь на некоторые явные недостатки программы.

В местах, предназначенных для будущих работ по ликвидации химоружия, оно уже прежде уничтожалось, и делалось это экологически опасными способами (Удмуртия, Кировская, Пензенская, Саратовская, Курганская области). Однако оценка экологических последствий прошлых работ с химоружием программой не предполагалась ни в этих, ни во множестве иных мест. Тем более — ликвидация последствий. Разве что упоминался сакраментальный могильник адамсита на химполигоне в Шиханах. Далее, в программе говорилось, наконец, о химических боеприпасах сложной конструкции (кассетных), в которых взрывчатка и ОВ запрессованы в одном корпусе. При аварии с ними экологические последствия будут много тяжелее, чем для обычных химических боеприпасов. Однако, они оценены не были. Наконец, программа «ожидала» будущие аварии на объектах по уничтожению химоружия, однако из мер безопасности видно, что экологические последствия аварий практически не оценивались. Во всяком случае вряд ли стоило фиксировать в программе одинаковое организационно-финансовое отношение властей к возможным авариям на ипритно-люизитном складе в Саратовской области и на авиахимскладе в Пензенской области, где планируются работы по утилизации химбоеприпасов в 2-3 кмот другого военного объекта — по разделке ядерных боеприпасов. С учетом наличия в арсенале в Пензенской области трех типов кассетных химбоеприпасов не учитывать все возможные экологические последствия от такого стечения обстоятельств невозможно.

Оставим в стороне неспособность государственной бюрократии хотя бы заметить проблему преодоления иных последствий многолетнего химического противостояния, кроме собственно уничтожения химоружия и ликвидации цехов по его производству. Это у нее родовое. Однако и в организации уничтожения опаснейшей «химии» они так и не продвинулись в понимании очевидных задач.

*   *   *

Это был тупик. Показать зарубежным инспекторам первый работающий объект не пришлось — нечего было показывать. Не за горами было и еще одно отчетное событие — к весне 2000 года было необходимо сообщить в ОЗХО в Гаагу об уничтожении 400 т ОВ. И это тоже было абсолютно нереально.

Подводя промежуточный итог, отметим, что с точки зрения организации диалога с населением и выбора рациональной схемы процесса химического разоружения 1986-1999 годы оказались упущенными. Полностью. Особенно важны 1997-1999 годы, когда нельзя было терять ни минуты. Надо было работать и работать, а не устраивать генеральские потасовки под ковром. К сожалению, химический генералитет, похоже, не был на это способен в принципе. И тогда высшим властям страны пришлось отправить как проблему химического разоружения, так и само бывшее химоружие, ставшее опасным хламом, «на гражданку».

В заключение упомянем, что 18 апреля 2000 года в «Независимой газете» был подведен некоторый самоитог военно-дипломатической активности на ниве химического разоружения. Сделал это генерал С.В.Петров. Он был вынужден констатировать, что «в целом отставание от планов программы составляет сегодня около четырех лет». Цифра эта была близка к истине, хотя и несколько занижена. Вот только причину («отсутствие должного финансирования») наш генерал назвал не совсем точно. И даже совсем неточно. Потому что если бы наши химические генералы и в первую очередь лично С.В.Петров не устраивали активную мышиную возню, химическое разоружение в России могло бы проходить более эффективно и в более цивилизованных рамках.

А вот глава Росбоеприпасов З.П.Пак, пришедший на смену С.В.Петрову в руководстве процессом уничтожения химоружия, хоть и говорил все по-прежнему про деньги, уже не снимал ответственности за задержку с властей страны: «В известной степени тут есть и упущение самой России. И оно заключалось в том, что в течение… начиная с 1996, 97, 98, 99 и 2000 годов те ресурсы, которые выделялись на принятую и утвержденную программу, никак не говорили о том, что Россия действительно собирается уничтожать химическое оружие. Это надо объективно признать. И это давало повод многим странам отказаться от взятых обязательств» (РТР, 18 марта 2001 г.).