МОСКВА И МОСКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ
Места работ с химоружием:
Воскресенск. Химический комбинат (Азотно-туковый завод). Выпуск химоружия.
Москва, Триумфальная пл. (пл.Маяковского). Завод “Фосген-1” (НИОПИК). Производство химоружия. Разработка химоружия. Разливка ОВ по боеприпасам.
Москва, ул.Угрешская. Химический завод № 93 (“Синтез”). Производство химоружия.
Москва, Дербеневская наб. Дербеневский химический завод. Производство химоружия.
Москва, шоссе Энтузиастов. Химический завод № 51 (бывший завод “Фосген-3”). ГСНИИ-42. Головной институт химической промышленности по разработке химоружия с опытным заводом ГСНИИОХТ. Производство химоружия. Опытное хранение химоружия.
Москва, Богородский вал. Военно-химический институт (ИХО-НИХИ-ЦНИВТИ). Работы с химоружием. Склад химического оружия института и Богородский склад ОВ. Захоронение химоружия.
Москва. Физико-химический институт имени В.Я.Карпова. Работы с химоружием. Научная организация производств ОВ.
Москва, ул.Вавилова. Институт химии природных соединений АН СССР. Разработка химоружия.
Москва, ул.Вавилова. Институт элементоорганических соединений АН СССР. Разработка химоружия.
Москва, Бригадирский переулок. Военно-химическая академия им.К.Е.Ворошилова (с 1935 года). Работы с химоружием.
Москва, Кузьминки. Военно-химический полигон (1918-1961 годы). Хранение химоружия. Разлив ОВ по боеприпасам. Уничтожение химоружия. Захоронение химоружия. Захоронение отходов производства химоружия.
Ногинск (бывш.Богородск). Снаряжательный завод № 12. Снаряжение ОВ в химические боеприпасы. Захоронение отходов от работ с ОВ.
Сергиев посад. Снаряжательный завод № 11 (бывшая “Красная ракета”).
Щелково. Химзавод. Выпуск химоружия вместе с Дербеневским заводом.
Можайск. Склад № 67 артиллерийского вооружения МВО. Хранение артиллерийских, авиационных химических боеприпасов и ОВ (иприт, хлор).
Москва, Очаково. Центральный военно-химический склад № 136. Хранение химического оружия. Разлив ОВ по химическим боеприпасам. Захоронение химического оружия. Уничтожение химического оружия.
Москва, Лосиноостровская. Раевский склад № 36 артиллерийского вооружения. Хранение артиллерийских и авиационных химических боеприпасов.
Москва, Сокольники. Склад военно-химического имущества (Готье).
Москва, Лефортово. Московский артиллерийский склад № 47. Хранение и снаряжение артиллерийских химических снарядов.
Нахабино (Павловская слобода). Склад № 38 артиллерийского вооружения. Хранение химических боеприпасов.
Пески. Склад артиллерийского вооружения. Хранение химбоеприпасов.
Серпухов. Склад № 45 артиллерийского вооружения. Хранение химических боеприпасов.
Софрино. Склад артиллерийского вооружения. Хранение химических боеприпасов.
Буньково. Испытания химоружия.
Монино. Монинский военный лагерь.
Москва, Кунцево. Кунцевский военный лагерь.
Москва, Люблино. Люблинский военный лагерь.
Москва, Новогиреево. Новогиреевский военный лагерь.
Москва, Ходынское поле. Октябрьский военный лагерь.
Нахабино. Инженерный полигон. Военный лагерь. Испытания химического оружия.
Кашира. Каширский военный лагерь.
Коломна (Голутвин). Голутвинский военный лагерь.
Кубинка. Кубинский военный лагерь.
Мытищи. Мытищинский военный лагерь.
Нарофоминск. Нарофоминский артполигон. Военный лагерь.
Солнечногорск (Подсолнечная). Сенежский военный лагерь. Артполигон.
Серпухов. Серпуховский военный лагерь.
Как и регион северной столицы, Москва и вся ее область были одним из основных центров работ с химоружием — и в разработке, и в производстве, и в испытаниях, и в складировании. Поэтому приведенное перечисление 33 мест этих работ вряд ли можно считать исчерпывающим.
Обращаясь к экологическим аспектам деятельностиИнститута химической обороны РККА (ИХО-НИХИ-ЦНИВТИ), укажем для начала на приказ по институту от 25 марта 1931 года о вскрытии и определении содержимого баллонов с ОВ на Богородском складе. Склад этот не принадлежал армии и примыкал к институту. Всего “в ударном порядке” было вскрыто не один и не два, а 210 баллонов. Между тем склад был по существу забыт. Месяцем позже появился новый приказ, на этот раз по мотивам тушения большого пожара в здании. После пожара пришлось определять содержимое уцелевших баллонов с ОВ, теперь уже собственных. Приказы эти характеризует не события, а типичное явление. Между тем данных об обследовании забытых складов и о реабилитации территории нет. Вряд ли они вообще когда-либо существовали.
Что касается отходов от работ с ОВ в ИХО РККА, то далеко не все они были отправлены на захоронение на военно-химический полигон в Кузьминках. В настоящее время документально доказано, что многое закапывалось прямо на территории института. Укажем в обоснование этой мысли тот факт, что в ноябре 1937 года на территории НИХИ было вскрыто 13 ям, из которых были извлечены беспорядочно захороненные отходы работ с ОВ — 3 тонны мышьяковистых ОВ, 29 тонн зараженных СОВ лабораторных отходов, 4,5 тонны зараженного СОВ химического поглотителя. Перенесенное на весну 1938 года продолжение раскопок не было осуществлено. После перевода в 1960-х годах в Саратовскую область в пос.Шиханы институт ИХО-НИХИ-ЦНИВТИ получил новое имя, а его прежняя территория в экологическом смысле была забыта (и Богородский склад, и военный институт ИХО-НИХИ). Во всяком случае у нас нет данных о реабилитации зараженной территории после перехода ее к новому хозяину.
Среди событий, связанных с деятельностью Центрального военно-химического склада № 136 в Очаково (Москва) в предвоенные годы, укажем на то, которое относится к 1930 году. Тогда произошло массовое поражение ипритом группы работников, связанное с переснаряжением большой партии “потекших” артхимснарядов (снаряды те уже были не трофейные, а советские). Всего пострадало, по официальным данным, 27 человек. Многие из них были вынуждены воспользоваться “бесплатной” медицинской помощью коммунистического военного госпиталя в Лефортово (палатой № 13).
Из отчета первого коммунистического военного госпиталя (Лефортово) за 1930 год:
“Необходимо отметить больного Шевякова, 18 лет, который поступил 2/VI и выписанного 15/VII, имевшего ипритное поражение кожи в области правой верхней конечности. Процесс протекал крайне вяло… Больной находился под воздействием паров иприта (ибо он работал около месяца, на обязанности было дегазирование зараженных ипритом пробок, опуская их в кипящую воду) в течение одного месяца, в силу чего все туловище больного постепенно принимало окраску темно-коричневого цвета и в момент поступления представлял из себя в полном смысле негра”.
В августе 1933 года после очередной серии неприятных событий начальник ВОХИМУ дал складу № 136 указания (разумеется, во исполнение распоряжения наркома обороны К.Е.Ворошилова) — прекратить разлив ОВ по боеприпасам, а все имеющееся химоружие вывезти со склада в Очакове на два военно-химических полигона — в Кузьминки и в Шиханы (Саратовская область). Ясно, что развезли химоружие далеко не все, а только то, которое могло пережить транспортировку. Остальное же, по правилам тех лет, ждала одна судьба — закапывание на территории самого склада.
Впрочем, недолго музыка играла. Крупнейший узел снабжения страны химоружием нельзя сменить в одночасье, тем более что склад № 137 в Ржанице (Брянская область) не имел столь мощной погрузочно-разгрузочной системы. Операции с химоружием на складе №136 вскоре были возобновлены, и уже в сентябре 1934 года и командующий МВО А.И.Корк был вынужден издавать специальный приказ о “небрежно-преступном хранении ОВ” в Москве. А 22 июня 1935 года склад в Очакове проинспектировал лично нарком К.Е.Ворошилов и интересовался он, помимо прочего, “переливкой БХВ”.
Первая и единственная операция по очистке военно-химического склада № 136 в Очакове (Москва) состоялась не в 1937 году, как в Кузьминках, а двумя годами позже — с 28 августа по 9 октября 1939 года. Искали захороненное за многие годы ненужное химоружие. Поскольку данные о разведанных и неразведанных очагах заражения отсутствовали, вскрытие захоронений на площади 1500 квадратных метров было выполнено после “опроса старых работников”.
Из старого документа:
“Начальнику Генерального штаба командарму I ранга тов.Шапошникову
Территория склада № 136… в течение нескольких лет, вплоть до 1933 г., заражалась отравляющими веществами, так как ОВ и оболочки с ОВ зарывались в землю на основе наставлений и инструкций, отмененных только приказом № 002 от 24/I-38 г.
Опросом старых работников склада установлено наличие значительных территорий с зарытыми ОВ и специальная разведка подтвердила присутствие ОВ на площади 1500 квадратных метров…
На основании вышеизложенного прошу Вашего распоряжения о выделении в распоряжение начальника склада № 136 двух взводов бойцов-химиков со средствами защиты и дегазации на 30 рабочих дней.
Начальник ХИМУ РККА
полковник П.Г.Мельников
4 августа 1939 года”
Впрочем, учитывая время событий, этих самых работников к тому времени осталось не так уж много. Да и сами захоронения химоружия никогда не документировались. Так что о полноте “очистки” говорить не приходится — она еще впереди.
С началом Второй Мировой войны склад был перебазирован в Камбарку (Удмуртия), а после его возвращения из эвакуации проблема окончательной очистки территории склада от ОВ “разрешилась” сама собой — она просто не ставилась. Так что оставшееся не раскопанное химоружие еще ждет своего часа.
Особенно опасны для нынешнего поколения людей последствия работ с химоружием на военно-химическом полигоне в Кузьминках (Москва). Хорошо помогает почувствовать атмосферу эпохи ознакомление с журналом “химических” полетов специального авиаотряда за 1928-1929 годы по испытанию ВАПов и химических авиабомб.
Опыты с выливными авиационными приборами (ВАПами) стоит начать с событий 6 и 9 марта 1928 года. В те дни были выполнены опыты по распылению ОВ с самолета с высоты 1200 м из прибора ВАП-2 (в каждом случае выливалось по 180 кг ОВ). Самолет Р-1 взлетал с аэродрома в Ухтомской и возвращался туда же. В обоих случаях ОВ не попало на опытное поле полигона. Опыт, выполненный 14 августа 1928 года, имел целью с высоты 200 м “облить из ВАП-2 группу в 60 человек”, на что было выделено 180 кг ОВ. Один бак с ОВ “вскрылся хорошо”, так что подопытным красноармейцам досталось все, что им было предназначено, а вот на другом баке вскрытие произошло не по правилам. В начале 1929 года дошло и до авиационных ипритных атак на землю полигона. Один из таких экспериментов был выполнен 1 марта 1929 года. Было предусмотрено заразить участок полигона с помощью приборов ВАП-2 с высоты 30-200 метров. Самолет взлетел с аэродрома в Ухтомской и вернулся туда же. Подвеска и снятие на аэродроме приборов ВАП-2, снаряженных ипритом, а также выполнение самого полета производились без средств защиты персонала. В тот день над полигоном было распылено 200 кг иприта. При этом правый прибор вскрылся плохо и самолет оказался забрызганным каплями иприта. Кстати, во время маневров над целью сам самолет прошел через собственное облако иприта. Опыт по испытанию нового прибора ВАП-3 был выполнен 14 августа 1929 года. Однако выливание ОВ (это был хлорпикрин) началось еще на аэродроме, когда во время взлета на высоте 20-25 м неожиданно вскрылся один из ВАПов. Другой ВАП вскрылся над самой целью нормально.
Опыты с химическими и осколочно-химическими бомбами были столь же “результативны”. Приведем хронику полетов только лишь одного 1928 года.15 марта было проведено испытание осколочно-химических бомб калибра 8 кг. С высоты 2000 м на цель было сброшено шесть бомб, не попала ни одна. 21 марта 1928 года самолет сбросил четыре химические бомбы калибра 16 кг с высоты 1000 м, попала в цель одна. 22 марта из четырех химических бомб калибра 16 кг, сброшенных с высоты 2000 метров, в цель попало две. И с высоты 3000 м из четырех таких же бомб, сброшенных в тот же день, в цель попало две. 23 марта с высоты 3000 м были сброшены четыре химбомбы калибра 32 кг, в цель не попала ни одна. 26 марта четыре бомбы с ипритом калибра 32 кг, сброшенные с высоты 1000 м, легли “около цели”. При повторении этого опыта с четырьмя ипритными бомбами, выполненном в тот же день с высоты 2000 м, “все 4 бомбы в цель не попали”. Третий опыт, осуществленный с высоты 3000 м, был более удачен: “две бомбы — в цель, две не замечены”. 16 мая попытка попасть в цель осколочно-химическими бомбами с высоты 2000 м вновь окончилась неудачно: “все шесть бомб в цель не попали”. И 31 мая попытка сбросить химбомбы калибра 16 кг с высоты 3000 м окончилась неудачей — “все четыре бомбы в цель не попали”. И с 2000 м такие же четыре химбомбы вновь в цель не попали. И с высоты 1000 м аналогичный опыт того дня был столь же неудачен — в цель не попала ни одна химбомба. О судьбе всех этих “не попавших в цель” химбомб не известно ничего.
27 июня было выполнено четыре опыта по залповому сбросу химических бомб АХ-16 с высоты 3000 м “для определения рассеивания”. В первом опыте не были замечены разрывы ни у одной химбомбы из четырех. При втором сбросе были замечены разрывы у двух бомб из четырех. При третьем сбросе были замечены разрывы у трех бомб, а четвертая просто не выпала с самолета. При четвертом опыте все пять бомб “упали недолетом”. 27 июля был выполнен опыт по сбросу химбомб АХ-32 с высоты 1000 м. Однако в цель попали лишь две бомбы из четырех. Повтор опыта с высоты 2000 м привел к тому же результату: в цель попали лишь две бомбы из четырех. Еще одни повтор с высоты 3000 м ухудшил результат: в цель попала лишь одна химбомба. Во всех приведенных примерах в записях на очевидный вопрос, “а куда попали”, журнал специального летного отряда ответа не дает. Судьба бомб-промазов осталась не известной.
От летчиков не отставали и артиллеристы.
Первые документированные опыты по боевому загрязнению почв в районе полигона в Кузьминках такими СОВ, как иприт, относятся еще к 1925 году. Именно тогда, 16 мая 1925 года, на полигоне были выполнены первые стрельбы артснарядами в снаряжении ипритом. Позиция 122 мм крепостной гаубицы была расположена у деревни Выхино. Всего по двум площадкам полигона было выпущено 40 снарядов. Следующие стрельбы — 76 мм артснарядами — были выполнены 2 июня 1925 года с использованием горной пушки. На этот раз было выпущено 60 снарядов в снаряжении ипритом. В последних стрельбах произошло неполное вскрытие 11 корпусов снарядов, причем о судьбе зараженных ипритом корпусов снарядов организаторы стрельб не сообщают.
В дальнейшем артиллерийское загрязнение территории полигона ипритом проводилось двояко — путем обстрела и с помощью подрывов артиллерийских боеприпасов непосредственно на земле.
Примером загрязнения почв во время обстрела могут служить стрельбы, выполненные на полигоне 26 августа 1926 года. Артснарядами калибра 76 мм в снаряжении ипритом обстреливалась площадь в 4000 квадратных метров (число израсходованных снарядов — 57, дальность 4,5 км). Иприт из разорвавшихся снарядов не только заразил площадку обстрела, но и распространился в виде тумана вне нее на расстояние около 100 м. Стрельбы были повторены 1 октября 1926 года уже на площади 8000 квадратных метров (количество снарядов — 200, дальность распространения паров иприта вне площадки обстрела — 400-500 м). В 1929 году этими химснарядами (в том числе с ипритом в смеси с треххлористым мышьяком) стреляли и в зимних условиях — в декабре и январе.
Один из первых опытов по наземному подрыву артхимснарядов с ипритом был выполнен на полигоне в Кузьминках 17 февраля 1926 года. При подрыве 76 мм снарядов с чистым ипритом (без растворителя) пораженными оказались все подопытные кролики. Еще один опыт был выполнен 16 сентября 1926 года. С использованием подорванных на земле 122 мм артснарядов с ипритом были поражены все выставленные кошки и собаки. Аналогичный опыт был осуществлен 28 июля 1928 года: подрыв артснарядов калибра 76, 122 и 152 мм в снаряжении ипритом методом подрыва выполнили на четырех площадках, далеко отстоящих друг от друга. О невзорвавшихся снарядах документы умалчивают.
Впрочем, на полигоне подрывали не только снаряды, но и иные емкости. В частности, 26 октября 1928 года был выполнен подрыв емкости с 6 кг иприта. Образовавшееся облако распространилось на 200-300 м. Плотность заражения на площади 220 квадратных метров вокруг места подрыва составила 10 г/м2.
В заключение “артиллерийской” части обратимся к выполненным 20 марта 1935 года опытным стрельбам 122 мм снарядами из гаубицы образца 1910-1930 гг. В тот день два снаряда упали вне полигона, что не было редкостью, однако попали они на территорию рабочего поселка Люберецкого завода и ранили двух человек. При расследовании высшие военные власти выявили для себя удивительное — оказывается, полигон в принципе не допускал действовавшими правилами проведения стрельб из 122 мм гаубицы.
На рубеже 1920-1930-х годов дошло дело и до ручных способов боевого заражения земель ипритом и его смесями. В течение зимы и весны 1930 года на полигоне Кузьминках были проведены сначала опытные, а затем и войсковые испытания носимого ранцевого прибора для заражения местности НПЗ-2. Его рабочая емкость составляла 17-18 литров. Площадь, заражаемая с помощью одного прибора — от 600 до 1100 квадратных метров. В июле-августе 1937 года на полигоне было выполнено испытание новой вязкой ипритной рецептуры. Участки с травой и без травы заражались с помощью машины БХМ-3. Общий размер зараженного участка 120х22 метра.
Помимо иприта, на полигоне активно изучался люизит. У этих СОВ были испытаны все возможные рецептурные модификации — смеси, вязкие формы, зимние рецептуры. Работали военные химики и с многими иными ОВ на основе мышьяка.
Нынешние москвичи ничего не знают о дегазации зараженных земель полигона после зимних опытов. Впрочем, если она и осуществлялась, то без пользы — в те годы не было средств дегазации почв в зимних условиях. Строго говоря, вопрос о том, как поступать с почвами, зараженными ипритом, возник в дни первых же опытов. Во всяком случае 23 мая 1925 года Химком при РВС СССР обсудил проблему опытных работ по дегазации земель, продовольствия и одежды. Опыты по дегазации местности после ее заражения ипритом было решено осуществить на полигоне в Кузьминках. На эти цели было выделено 58 пудов иприта, и они были добросовестно вылиты. О качестве дегазации почвы после этой (летней) операции организаторы заражения не сообщают.
Иприт как средство заражения полигона в Кузьминках использовался не только в опытах, но и во время показательных занятий и учений. Одно из таких занятий состоялось 16 ноября 1928 года, когда с боевыми возможностями химоружия были ознакомлены слушатели Курсов усовершенствования высшего начальствующего состава РККА. Программа показа была обширной, она включала демонстрацию возможностей всех имевшихся в армии средств нападения: авиационное бомбометание (включая использование ипритных бомб); артхимстрельбу, в том числе с применением ипритных снарядов; выливание ОВ с самолетов с применением ВАПов; газобаллонную атаку; газометную стрельбу; создание ядовито-дымных волн с использованием шашек с дифенилхлорарсином и хлорацетофеноном; заражение участка ипритом (с последующей дегазацией по снегу); постановку дымовой волны с самолета.
Чем вся эта активность заканчивалась для людей? По полной программе вкусили ОВ персонал и особенно красноармейцы, работавшие на полигоне. Отравления происходили и во время плановых испытаний химоружия, и в период различных учений и сборов. В частности, это относится ко второму военно-химическому лагерному сбору, происходившему в июне-августе 1927 года. Во время сбора химические части располагались непосредственно на полигоне. Имеющиеся данные о поражениях участников сборов скупы, авторы отчета ограничились лишь скромной констатацией, что “процент красноармейцев, пораженных ОВ при тактических занятиях, связанных с применением боевых ОВ, резко снизился к концу лагерного сбора”.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Н.М.ГОДЖЕЛЛО
“Мой папа, артиллерист по образованию, служил после революции начальником артсклада в Одессе, а в 1923 году был откомандирован в Москву, где получил назначение на службу на химический полигон в Кузьминки.
Вскоре папа получил ипритное поражение: при вскрытии снаряда капля попала на сапог, он не заметил, да и не знал, наверное, что это такое. Три месяца он просидел на веранде (было лето) с вытянутой ногой, на подъеме которой была страшная язва. Я слышала обрывки разговоров с сослуживцами, которые навещали его и обсуждали коварные свойства иприта. Позднее папа рассказал мне, что в задачу его и его коллег входило разобраться с трофейными снарядами — их конструкцией и чем они начинены”.
Подобного рода события случались все время. Ограничимся поэтому лишь несколькими случаями 1937 года, которые нашли отражения в приказе по НИХИ РККА, для которого полигон в Кузьминках в те годы значился полевым отделом.
Удивительный случай был зафиксирован в июльском приказе. Как оказалось 28-29 июля 1937 года группа работников полигона пострадала только потому, что при опытных работах с ОВ использовались “чистые” средства защиты. Во время “разбора полетов” выяснилось, что “служба дегазации не организована”. А был на дворе 1937 год — девятнадцатый год после создания полигона и тринадцатый год после начала масштабных работ с ОВ в Москве. Ну а в ноябре 1937 года дошло и до обсуждения случаев поражения ипритом работников, которые производили уничтожение зараженных отходов от работ с ОВ, выполнявшихся в самом НИХИ и отвезенных подальше — на химический полигон в Кузьминки.
Из старого документа:
“Народному комиссару обороны Союза ССР
маршалу Советского Союза тов.К.Е.Ворошилову
…На опытном поле промышленность г.Москвы уничтожает ненужные отравляющие вещества, которые нельзя транспортировать на дальние расстояния, и тем самым очищает Москву.
Полевой отдел с опытным полем в Кузьминках должен существовать, он безопасен для окружающих, без него не может вестись научно-исследовательская работа в Москве, он имеет большое значение для промышленности г.Москвы, он жизненно необходим Химическому управлению Красной Армии.
Начальник Химического управления Красной Армии
комбриг П.Г.Мельников, 22 февраля 1940 года”.
Многие годы оставалось неясным, куда с московских заводов девались отходы производства химоружия, по нынешним временам более чем варварского. Для заводов ОВ в Чапаевске, Сталинграде, Дзержинске, Березниках было ясно, а для Москвы — нет. Теперь мы знаем, что начиная с 1925 года, эти отходы закапывали на полигоне в Кузьминках, и эта деятельность продолжалась несколько десятилетий. Жидкие отходы производств ОВ, располагавшихся в Москве, доставались Москве-реке. Однако у нас нет никаких оснований отказываться от мысли, что немало было закопано прямо на заводских (и институтских) дворах. Такое было время.
Изучение документов тех лет потрясает. Хотя вряд ли люди, их писавшие, стремились к интересу потомков. Равно как и нынешние креслопреемники тех людей. Проблема химоружия в Москве была секретом элиты высшего уровня. Полную картину событий мог знать лишь чрезвычайно узкий круг людей. Тем поразительнее читать в наши дни в текстах тех “приобщенных” людей такие фантастические откровения, как “нигде не зарегистрированная яма, из которой извлечено 6 бочек с ипритом”, “старый окоп, из которого извлечено 24 бочки с ипритом” и т.д. Без их приказа бочки с ипритом просто не могли попасть в ямы, к тому же нигде не зарегистрированные. Бочки с такими СОВ, как иприт и люизит, без приказа не пропадали. И не регистрировались они тоже очень строго.
А еще есть участок у лесного озерка в Кузьминках размером 150х60 метров, из которого создатели советского химоружия ожидали (по документам) извлечь при очистных работах: 1) зарытых бочек с ОВ — 150 штук, 2) баллонов разных с ОВ — 100 штук, 3) артхимснарядов с СОВ — 150 штук, 4) заводскую аппаратуру после производства СОВ — 10 тонн, 5) 30 тонн СОВ, которые пропитали грунт участка на глубину до 2 метров, 6) 20 тонн мышьяковых отбросов, закопанных в ямах. Нашли, правда, совсем другое.
Кто и как распоряжался землей полигона в Кузьминках? Отнюдь, не кухарки, а совсем иные лица. Поэтому стоит перелистать отрывки из выживших документов (основной их массив пока что “исчез”, и можно понять активность предпоследнего наследника должности Я.М.Фишмана генерала С.В.Петрова, который очень возражал против попадания документов в руки “этих экологов”).
В 1932 году начальник полигона М.Л.Полеес заключил договор с заводом № 1 (нынешним ГСНИИОХТ) о захоронении 100 тонн отходов производства ОВ. Место и способ их ликвидации не известны (не нам не известны, а высокой комиссии в 1937 году). В 1933 году Дербеневский химзавод заключил с полигоном договор на уничтожение отходов производства дифенилхлорарсина. Деталей нет. В 1934 году заместитель начальника ВОХИМУ Ю.М.Иваницкий дал полигону распоряжение принять от НИХИ партию артиллерийских химических снарядов без всяких договоров. Судьба ее не известна.
Сами упоминания договоров понятны — уничтожения ОВ и отходов их производства было делом коммерческим. Военные этим доходом жили. Впрочем, отсутствие договоров — тоже не ошибка, а линия поведения. В том же 1934 году ГАУ РККА не только отправил на полигон в Кузьминках партию химических боеприпасов, но и указал в сопроводительном письме, как с ними поступить — “уничтожить путем подрыва или потопления в озере”. То письмо любопытно не только упоминанием об озере (оно, кстати, имеется на любой карте Москвы), но и тем, что содержащаяся в нем фраза разъясняет причину отсутствия многих договоров: “Все расходы, связанные с этой работой, оплачены наличными”.
В 1935 году большую партию отходов производства ОВ вновь завез на полигон нынешний ГСНИИОХТ. Распорядился — устно — сотрудник ХИМУ. В том же 1935 году заместитель начальника ХИМУ велел не мешать тому, как на полигоне будет уничтожать свои отходы ОВ Военно-химическая академия им.К.Е.Ворошилова. Просто не подходить и не интересоваться. В 1936 году на горизонте вновь появились два завода ОВ. Завод с Триумфальной площади (площади Маяковского; он уже носил респектабельное имя НИОПИК) расстался с отходами от выпуска ОВ. Дербеневский химзавод перебросил 20 машин отходов, содержавших мышьяк (кстати, по распоряжению начальника НИХИ РККА), однако о дальнейшей судьбе этого богатства бумаги умалчивают. Ну и так далее.
Осенью 1937 года в силу ряда обстоятельств закапывание химоружия в Кузьминках сменилось непродолжительным раскапыванием. Эти раскопки возникли довольно случайно. Дело в том, что постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) “О генеральном плане реконструкции Москвы”, принятое 10 июля 1935 года, планировало изменение границ столицы пролетарского государства с включением в нее ряда загородных районов, в том числе Кузьминок и Очакова. Это оптимистичное обстоятельство стимулировало озабоченность председателя Совета народных комиссаров СССР В.М.Молотова, у которого в наркомах обороны ходил К.Е.Ворошилов — большой любитель военно-химической активности и вымогатель немалых денег на эти цели. Ясно, что озабоченность “грязными” (по современному, экологически не безупречными) работами с химоружием одного руководящего лица не могла не стимулировать стремления у другого не попасть под топор того людоедского времени.
Раскопки на полигоне в Кузьминках случились в 1937 году. Впечатляющие “результаты” побудили заняться выявлением виновников. Поскольку к этому времени ряд руководителей военно-химического управления, НИХИ и самого полигона Я.М.Фишман, Ф.Я.Козлов, В.М.Рохинсон, Ю.М.Иваницкий и А.С.Берлога уже были оформлены как “враги народа”, маршал А.И.Егоров предложил НКВД привлечь к ответственности “врагов” рангом пониже — 11 руководителей среднего уровня (самого А.И.Егорова “привлекли” позже).
А экологическая история полигона развивалась тем временем своим чередом. 3 октября 1937 года появилось распоряжение заместителя наркома обороны маршала А.И.Егорова о “проведении очистительных работ” на военно-химическом полигоне в Кузьминках — к тому времени он загрязнялся ОВ в течение долгих 12 лет, в том числе отходами 4-х московских заводов химоружия.
Из старого ДОКУМЕНТа:
“Заместителю народного комиссара обороны Союза ССР
Маршалу Советского Союза тов.Егорову
Согласно Вашего приказания от 27-X-37 г. за № 27573сс комиссия установила:
1. Вся территория полигона в Кузьминках систематически заражалась различными ОВ в течение не менее 12 лет. На полигоне зарывались в землю некондиционные ОВ, отходы от производства ОВ, зараженная аппаратура, доставляемая туда химзаводами г.Москвы (завод № 51, Дербеневский, НИОПИК и др.) по соглашению с Фишманом, Козловым, Рохинсоном, Иваницким, Берлогой — врагами народа и Жигура, ныне уволенного из рядов РККА. Кроме того, по их прямому указанию зарывались в ямы баллоны с хлором, фосгеном, синильной кислотой,.. бочки с ипритом, снаряженные снаряды различных калибров, снаряженные фугасы и проч.
На полигоне преступно, вредительски велись артиллерийско-минометные стрельбы, а площадки, на которых отстреливались задачи (“Северный бугор”, “Подвесная дорога”) из года в год не очищались от неразорвавшихся снарядов и мин, в результате чего вся площадь, отведенная когда-то под минные и артиллерийские стрельбы, оказалась “минированной”. Сейчас в процессе работ по очистке и дегазации полигона с этих площадок из земли извлечено свыше 7 тысяч оболочек: мин, снарядов, фугасов, авиабомб. Имеется среди них большое количество неразорвавшихся со взрывателями на боевом положении, абсолютное большинство оболочек — с разрывными зарядами.
Комиссия устанавливает в существовавшем порядке заражения территории химполигоне (находящегося в 12 км от Москвы) умышленно-злостный, вредительский акт.
Этот вывод подтверждается еще и тем, что в процессе работ по очистке полигона:
а) обнаружено большое количество ям с ипритом, с баллонами, наполненными хлором, синильной кислотой, со снарядами — нигде не зафиксированных и не известных никому из работников полигона,
б) в районе технического склада, в непосредственной близости от порохового погреба и цистерны с ипритом была найдена яма, в которой обнаружено 100 кг фосфора, 30 пироксилиновых шашек и несколько баллонов с синильной кислотой. Такое сочетание носит явно диверсионный характер,
в) в том же районе обнаружены две ямы, никому не известные, со снаряженными снарядами,
г) неподалеку от района технического склада, в лесу, в закрытом и укромном месте, сплошь поросшем травой и деревьями, обнаружены две ямы с бочками, наполненными ипритом (свыше двух тонн),
д) такого же характера ямы обнаружены в других районах территории полигона,
е) в центре поля под верхним покровом центральной дороги на глубине четверти метра обнаружена яма с оболочками, наполненными ипритом (свыше двух тонн) и пр…
2. Технический склад полигона до самого последнего времени служил местом “свалки”. Сюда систематически завозились на хранение различные ОВ, снаряды, мины, подрывное имущество и пр…
Для безопасности района полигона дополнительно к проделанным работам необходимо:
а) весной 1938 года провести еще раз тщательную разведку всей территории специальным отрядом.
б) Этому же отряду еще раз провести работу по раскопке мин и снарядов в районе “Северного бугра” и “Подвесной дороги”.
в) Категорически запретить в дальнейшем работать на полигоне с какими бы то ни было ОВ.
г) Запретить на территории полигона уничтожение ОВ и отходов…
Председатель комиссии бригинженер Лебедев.
15 ноября 1937 года”.
Очистные работы начались 7 октября 1937 года.
В одном из первых докладов “наверх” говорилось, что к 26 октября из многочисленных захоронений, часть из которых не была зарегистрирована даже во внутренней документации полигона, было извлечено 373 баллона в основном с фосгеном, синильной кислотой и хлором, много неразорвавшихся химических боеприпасов со взрывателями (в том числе мин — 2084, артиллерийских снарядов различных калибров — 225, авиабомб больших калибров — 21, фугасов с вязкой ипритной рецептурой — 127), 225 бочек главным образом с ипритом (всего — 20,5 тонн), 55 бочек с отходами производства ОВ, 680 ядовито-дымных шашек, в основном в снаряжении адамситом.
Из старого ДОКУМЕНТа:
“Народному комиссару обороны К.Е.ВОРОШИЛОВУ
Докладываю о работах по очистке и дегазации химического полигона в Кузьминках по состоянию на 26 октября 1937 г.
Извлечено из земли 225 бочек с различными ОВ, главным образом с ипритом, в количестве 20,5 тонн; 374 баллона, большая часть которых наполнена или хлором или фосгеном; выкопано из земли за все время 2084 мины, 225 артиллерийских снарядов различных калибров; 21 аэробомба больших калибров, многие из них со взрывателями; 680 штук ядовито-дымных шашек, главным образом снаряженных адамситом; 180 кг жидкого фосфора в полуразрушенной таре; 127 штук снаряженных фугасов; 64 шт. пироксилиновых шашек.
В процессе работ установлено, что состояние и расположение извлеченных средств химического оружия можно усмотреть явно диверсионные цели, так:
1. В районе технического склада в непосредственной близости от погреба со взрывчатыми веществами и цистерной с ипритом обнаружена яма, нигде до сих пор не зарегистрированная, в которой было на глубине 1,5 метров зарыто вместе — пироксилиновые шашки 32 шт., фосфора — 120 кг, 3 баллона с синильной кислотой и 1 большая шашка.
2. В районе броне-ямы в яме, наполненной мышьяковистыми ОВ, обнаружен снаряд со взрывателем и 2 мины.
3. В том же районе в непосредственной близости от броне-ямы обнаружена яма, точно также нигде не зарегистрированная, в которой найдено 6 бочек с ипритом.
4. В районе “Будконаркомпочтеля” в центре поля на дороге, выходящей на “Красную площадь”, при раскопках обнаружена яма-старый окоп, из которой извлечено 24 бочки с ипритом.
5. В районе технического склада обнаружена обнаружена нигде не зарегистированная яма, в которой было зарыто 33 снаряда различных калибров.
Все изъятое из земли уничтожено: 20,5 тонн иприта сожжено, баллоны с ОВ расстреляны, шашки фугасы, шашки пироксилиновые точно также сожжены. Кроме того, уничтожено 15 машин различных отбросов и утиля.
Дегазировано 574 бочки, 369 баллонов, 22 ямы и 23 машины металлолома.
Работы продолжаются с принятием всех мер предосторожности и обеспечения техники безопасности.
За это время имел место один случай легкого поражения люизитом, во время снятия защитной одежды один красноармеец нечаянно зараженной перчаткой задел себе спину. Красноармеец прошел в течение двух дней амбулаторное лечение и в настоящее время уже работает.
Начальник химического управления РККА
комдив Степанов
27 октября 1937 г.”
Не прошли и мимо озера. Для примера укажем имущество, которое военным химикам пришлось вытаскивать из лесного озерка на полигоне в Кузьминках при очистных работах 1937 года. Из него было извлечено: 1) бочек с ОВ — 24 штуки, 2) баллонов с ОВ — 22 штуки, 3) химснарядов — 103, 4) химмин — 119 штук.
Реабилитация в те годы была бесхитростной — с помощью сожжения было уничтожено 20,5 тонн иприта, 55 бочек с отходами производства ОВ, все фугасы, все ядовито-дымные шашки, 15 машин отходов, зараженных ОВ. Баллоны с хлором и фосгеном были просто расстреляны.
Работы были продолжены, и к 15 ноября 1937 года сухопутная их часть была, как казалось исполнителям, вчерне завершена. В процессе них: 1) из захоронений было извлечено 6855 химических мин, 751 артиллерийский химический снаряд, 75 химических авиационных бомб, 2) было вскрыто 146 захоронений и из них извлечено 904 бочки с ипритом или зараженных ипритом и люизитом, 3) было извлечено из захоронений 636 баллонов, в том числе 277 — с фосгеном, синильной кислотой и хлором, 4) было извлечено 30 тонн адамсита и 156 тонн отходов производства мышьяковистых ОВ, 5) были извлечены 732 ядовито-дымные шашки.
Обеззараживание всего этого “богатства” было столь же простым, как и ранее. Все 43 тонны иприта и все ядовито-дымные шашки были сожжены на месте. Адамсит и отходы производства мышьяковистых ОВ были подготовлены для утилизации на заводах треста “Союзмышьяк”. В первую очередь имелся в виду завод в будущем городе Свирске (этот населенный пункт Иркутской области стал городом в 1949 года; именно там был “Ангарский металлургический завод по производству мышьяка”, последующее название — завод “Востсибэлемент”), и для перевозки туда отходов был сформирован целый железнодорожный состав. Однако маршрут того состава ясен не до конца — другим адресом было одно из морей, куда и намечалась отправка мышьяксодержащих отходов на затопление.
Были, однако, построены и 5 печей для уничтожения части этих отходов на месте, в Кузьминках. И они не бездействовали.
К 20 декабря 1937 года раскопки были остановлены. Как попало в землю полигона все это богатство? Промахнулись при выстреле, не заметили место приземления боеприпаса (разорвавшегося или неразорвавшегося) и… забыли? Такая гипотеза могла иметь право на существование, если учесть, что из 6972 откопанных химических мин 4085 оказались неразорвавшимися. Точно так же неразорвавшимися оказались все 75 авиабомб и 501 артиллерийский снаряд из 878 найденных. Только не все так просто. Во время тех же раскопок 1937 года из полутора сотен (!) захоронений в земле Кузьминок были извлечены предметы, которыми не принято стрелять ни в одной армии. Нашлись, например, 946 закопанных бочек, заполненных ипритом. Ясно, что все это закопанное богатство — не плод рассеяния химических боеприпасов при стрельбах и рассеянности их организаторов. Бочки с ипритом были закопаны в землю сознательно.
Как ни прискорбно ныне признавать, закапывания химоружия наши советские туфтогоны проводили всегда по окончании их испытаний и стрельб. Заказывали для этих работ они много больше, чем было нужно, а неизрасходованное (и списанное) упрятывали в землю. Скажем, в ту же осень 1937 года из земли было извлечено 353 баллона с синильной кислотой, фосгеном и хлором, для метания которых орудия не изобретены и в наши дни. А также 832 шашки ядовитого дыма с мышьяксодержащим адамситом и другими ОВ, которые не подожгли во время военно-химических учений, а просто зарыли.
Во время тех раскопок в Кузьминках случались и курьезы. В районе технического склада в непосредственной близости от погреба со взрывчатыми веществами и цистерной с ипритом было обнаружено не зарегистрированное захоронение с зарытыми совместно 32 пироксилиновыми шашками, 120 кг фосфора, 3 баллонами с синильной кислотой. Такой набор стал причиной активной инициативы маршала С.М.Буденного по поиску “врагов народа” — время было такое, что от красного конника требовались именно такие подвиги.
К концу 1937 года стало ясно, что находки остальных предметов военно-химической археологии (недовырытых бочек с ипритом, баллонов с синильной кислотой, шашек с адамситом) — еще впереди. И в последнем докладе 1937 года высший военно-химический начальник докладывал наркому К.Е.Ворошилову о новых планах: “Для безопасности района полигона дополнительно к проделанным работам необходимо: а) весной 1938 года провести еще раз тщательную разведку всей территории специальным отрядом; б) этому же отряду еще раз провести работу по раскопке мин и снарядов в районе “Северного бугра” и подвесной дороги; в) закончить работу по очистке территории НИХИ РККА, которая была приостановлена из-за наступления морозов. Кроме того, предварительной разведкой установлено, что и территория склада № 136, расположенного под Москвой (10-12 километров — Очаково) точно так же заражена… На территории склада из года в год закапывались в землю баллоны с ОВ, снаряды и бочки”.
Из старого документа:
“Председателю Комитета обороны тов.В.М.Молотову
Согласно Ваших указаний докладываю о мероприятиях по дальнейшей очистке территории химического полигона и НИХИ РККА в Кузьминках. Сейчас установить срок окончания работ трудно, так как до развертывания этих работ невозможно определить их объем.
Очистка территории начнется с весны 1938 года и будет вестись до приведения ее в полную безопасность…
Организациям, планирующим Большую Москву, в данное время указаний давать нет необходимости, так как еще до начала строительства на Кузьминском участке территория эта будет приведены в полное безопасное состояние.
Нарком обороны СССР К.Е.Ворошилов.
8 марта 1938 года”.
Карты, однако, легли иначе. Гроза обошла “первого маршала” стороной, и в 1938 году до очистки от ОВ территорий полигона в Кузьминках, склада в Очакове, военно-химического института на Богородском валу руки у нашей армии уже не дошли. Во всяком случае в начале 1938 года руководство ХИМУ не получило ответа на нижеследующий демарш и… не стало продолжать раскопки.
Из старого документа:
“Контрольный лист начальника ХИМУ РККА комкора Степанова
Заместителю народного комиссара обороны СССР командарму I ранга Федько
В течение ряда лет Полевой отдел Химического института принимал и уничтожал ОВ, снаряды, мины, авиахимбомбы и различные отходы отравляющих веществ.
Работа по уничтожению выполнялась безобразно, все зарывалось в землю. В результате чего вся площадь полигона оказалась зараженной и при производстве очистки территории в конце 1937 года извлечено из земли несколько тысяч химмин, химснарядов, авиахимбомб, баллонов с разными ОВ.
Для дальнейшей очистки полигона необходимо к 1.VI приступить к дальнейшей очистке территории, для чего прошу подписать распоряжение командующему МВО, начальнику финансового отдела НКО и начальнику АУ РККА.
Начальник ХИМУ Степанов”
Кстати, к тому времени и дела генплановские повернулись к военным химикам другим боком — Кузьминки и Очаково остались вне Москвы. В общем, все вернулось на круги своя, и вместо раскапывания химоружия было возобновлено его закапывание. Не составило исключения и “очищенное” озеро полигона в Кузьминках. Для полноты картины мы вынуждены напомнить запись, попавшую в акт обследования полигона, составленный в июне 1938 года, то есть через полгода после окончания “очистки”. В том документе было специально подчеркнуто, что “кроки площадок с вязкими ОВ не наносятся на карту и не ведется особого учета”. Где они, эти вязкие ОВ, закопаны?
Дополнительные работы должны были быть проведены в 1938 году, но так и не состоялись. Зато состоялось использование недоочищенного озера для затопления новых партий ненужного химоружия. Это происходило уже в годы войны. Туда же попадали и отходы испытаний химоружия. В послевоенные годы — тем более.
Однако уже в марте 1939 года, когда гроза над военными химиками пронеслась, начальник военно-химического управления издал приказ о порядке поступления на “уничтожение” на военно-химический полигон в Кузьминках новых партий “некондиционных” ОВ. А в феврале 1940 году очередной начальник докладывал К.Е.Ворошилову о том, что в Кузьминках “на опытном поле промышленность г.Москвы уничтожает ненужные отравляющие вещества, которые нельзя транспортировать на дальние расстояния, и тем самым очищают Москву”.
Все вернулось на круги своя.
Чем все это обернулось для нынешних жителей Москвы, несложно понять из заключительных фраз доклада 1937 года наркома обороны К.Е.Ворошилова, направленного предсовнаркома В.М.Молотову в отношении военно-химического полигона в Кузьминках: “…эта территория должна быть взята под особое наблюдение и пользование ею людьми (заселение, устройство общественных гуляний, постройки и проч.) необходимо категорически запретить”. Доклад этот был написан в связи с тем, что нарком обороны сообщал о результатах раскопок химоружия в Кузьминках осенью 1937 года и о планах их возобновления с весны 1938 годы. Впрочем, оно так и не состоялось, так что химоружие, не раскопанное в те годы, осталось закопанным на полях полигона до наших дней.
Что до московских градоначальников, управлявших ею в последующие 60 с лишним лет, то до них запретительный фразы процитированного документа если и дошли, то вряд ли были услышаны. Во всяком случае ныне по тому полигону спокойно разгуливают москвичи, не смущаясь вонью, которая прорывается из ядовитой преисподней, особенно летом или после дождя. С густо удобренных мышьяком лесных угодий грибы спокойно перекочевывают на рынки Москвы.
Чтобы Москва в этом перечислении не оказалась одинокой, обратимся к событиям, имевшим место вне нее.
Упомянем, в частности, “ипритное” событие лета 1935 года, оказавшееся и масштабным, и показательным, поскольку речь идет о последствиях растаскивания ОВ по всей стране. В то лето войска МВО учились военному делу в очень многих лагерях, в том числе в Монинском. Там 23 авиабригада 29 мая 1935 года провела специальное авиахимическое учение для высшего начальствующего состава округа. Во избежание возможных неприятностей командующий округом распорядился выливать из ВАПов на цель (ею стал самолет Р-5, под крылом которого стоял живой красноармеец в защитной одежде) на глазах у большой группы руководителей не настоящий иприт, а его имитатор (учебное ОВ). Жизнь, однако, распорядилась по-другому: на аэродроме Монино состоялось прилюдное выливание больших количеств настоящего иприта. Пострадало трое человек, работавших с “учебным” ОВ в разных местах технологической цепи: они хоть и были в защитной одежде, но использовали ее как бы понарошку, поскольку пребывали в уверенности, что ОВ ненастоящее.
События в Монино имели некоторые последствия. Приказом по округу его командующий приказал впредь “занятия с применением иприта… проводить исключительно на территориях лагерных химических городков” — похоже, раньше это происходило где попало. Он распорядился также “все остатки ОВ.., которые выявятся к концу лагерного периода, командирам частей направить в военный склад № 67” (имеется в виду артсклад в Можайске). Впрочем, выполнить приказ было непросто: во-первых, надо было срочно (еще в июле, то есть задолго до появления знания об объеме остатков) заказать транспорт на сентябрь для спецперевозки ОВ в Можайск; во-вторых, иприт на склад можно было сдать лишь с кислотностью не выше 2%. В отношении судьбы остальных остатков ОВ, не подпадавших под эти правила, сомнения быть не могут — они были закопаны там, где с ними работали.
Среди других событий московского региона стоит упомянуть, что в 1931 году ВОХИМУ распространило сообщение об обнаружении на окружном артскладе МВО № 67 в Можайске (Московская область) партии непрочных баллонов, которые были получены с заводов и давали течь. Три баллона с ОВ разорвались непосредственно на складе. Было предписано организовать в войсках наблюдение за всеми баллонами этой партии. Впрочем, полного доклада о ее судьбе нет, так что закопанные тогда баллоны еще ждут своего часа.
В заключение упомянем давнее событие, случившееся 18 августа 1935 года. В этот день был проведен опыт по заражению колодезной воды ипритом в районе Инженерного полигона РККА близ ст.Нахабино (между базой полигона и инженерным городком). Через 20 суток после заражения колодца концентрация иприта в воде составляла 100 мг/л. На 21 сутки иприт проник на 5 см в грунт на дне колодца. На этом интерес Красной Армии иссяк, поскольку принципиальная возможность диверсионного заражения источников водоснабжения на землях “вероятного противника” была исследована (кстати, ими оказалась земля вне территории полигона). Что до дальнейшей судьбы загрязненного ипритом колодца, ее армия не видела в сфере своего интереса.
| « Назад | Оглавление | Вперед » |