*******************************************************************
* П Р О Б Л Е М Ы Х И М И Ч Е С К О Й Б Е З О П А С Н О С Т И *
*******************************************************************
**** Х И М И Я * И * Ж И З Н Ь ***************
*******************************************************************
** Сообщение UCS-INFO.999, 31 мая 2003 г. *
*******************************************************************
Ядерное топливо
ТАК ЧТО ДЕЛАТЬ С ПЛУТОНИЕМ?
(Радио Свобода, «Запретная зона», 29.05.2003)
Название: Планы по переработке российского оружейного
плутония в МОКС топливо несут угрозу ядерной безопасности страны
Марина Катыс: Говорит Радио Свобода. В эфире экологическая
программа <Запретная зона>. У микрофона автор и ведущая Марина Катыс.
В 2000 году правительства России и США подписали договор об
утилизации 68 тонн оружейного плутония, по 34 тонны с каждой стороны.
Стоимость российской части программы — 1 миллиард 720 миллионов
долларов, американской — 4 миллиарда 650 миллионов долларов.
Предполагается, что плутоний будет использован для изготовления МОКС
топлива — смешанного уран-плутониевого оксидного топлива, которое затем
поступит на атомные станции. Слово — президенту общественного Центра
экологической политики России, члену-корреспонденту РАН Алексею Яблокову.
Алексей Яблоков: Это — не планы действительного уничтожения
плутония. Америка хочет любым способом перевести оружейный плутоний в
какую-то менее доступную форму — это логика США. Логика России — совсем
другая: они хотят перевести плутоний в МОКС топливо, которое потом
будет использовано на атомных станциях. Все предварительные
исследования показывают, что такое оксидное МОКС топливо опасно, оно
гораздо более опасно, чем простое урановое топливо.
При этом никакого уничтожения плутония не получается. В
результате того, что это МОКС топливо попадает на атомные станции, оно,
в конце концов, (благодаря реакторам) размножается — и получается больше
плутония, чем вы положили в реактор. Резон я вижу в этом только один:
какое-то количество плутония перейдет из состояния, готового для того,
чтобы из него сделать атомную бомбу, в состояние, когда сделать атомную
бомбу трудно. Можно, но — трудно. Вот и все.
А с экологической точки зрения здесь — сплошные проигрыши.
Уровень выбросов любой атомной станции опасен для населения, особенно -
для живущего в радиусе от 10 до 20 километров по розе ветров. Больше
онкологических заболеваний, больше детских смертей, больше лейкемии и
так далее. Если будет использоваться МОКС — негативное влияние
нормально работающих атомных станций усилится. С точки зрения экологии
- гораздо безопаснее плутоний хранить. Только нужно создать хорошую
охрану, чтобы хранилище не могло быть было захвачено, вот и все.
Марина Катыс: Власти США приняли решение построить завод по
производству плутониевого МОКС топлива на объекте Саванна Ривер Сайт.
Директор Центра ядерной экологии и энергетической политики Социально-
экологического союза Лидия Попова считает, что в настоящее время Россия
еще не готова к утилизации плутония.
Лидия Попова: Если Соединенные Штаты объявили о так называемом
<двойном пути> уничтожения плутония: иммобилизации и переработке в
МОКС топливо, то Россия заявила только о том, что излишки оружейного
плутония (пока речь идет о 34 тоннах), будут уничтожатся только в виде
МОКС топлива.
Что такое — МОКС? МОКС — это смешанное оксидное уран-плутониевое
топливо. Оно используется в части французских реакторов — и в бельгийских,
по-моему, тоже. МОКС топливом нельзя загружать всю активную зону рекатора.
(в данном случае речь идет о легко-водных реакторах). Россией тоже было
заявлено, что излишки оружейного плутония будут сжигаться в виде МОКС
топлива в легко-водных реакторах. У Минатома существует такая амбициозная
программа — построить еще 60 реакторов типа ВВЭР и тоже загружать их МОКС
топливом.
Марина Катыс: Минатом планирует строительство первого завода по
производству плутониевого МОКС топлива в городе Северск Томской
области, на Сибирском химическом комбинате. Приказ ? 150 о
строительстве завода был подписан 7 апреля 2003 года, однако начальник
Управления по взаимодействию с органами государственной власти и
информационной политики Минатома России Николай Шингарев
утверждает, что окончательное решение еще не принято.
Николай Шингарев: Есть намерение по строительству завода по производству
МОКС топлива в Северске. Окончательное решение — что именно в Северске -
пока все-таки не принято, насколько мне известно. Но в соответствии с
соглашением первая партия МОКС топлива должна быть использована в 2007 году.
Марина Катыс: Завод по производству МОКС топлива планируется
построить в рамках российско-американской программы по утилизации
оружейного плутония. И снова я обращаюсь с вопросом к Николаю Шингареву.
Ведь в России сейчас существует только один реактор (на Белоярской
АЭС), который способен работать на МОКС топливе?
Николай Шингарев: Да, на этом реакторе проводились исследования, туда
загружались сборки. Но и он требует реконструкции и модернизации. Да,
мы собираемся приспособить под утилизацию плутония ряд существующих
легко-водных реакторов на атомных станциях. Ничего особенного в этом нет.
В мире существуют десятки легко-водных реакторов, которые работают на
смешанном МОКС топливе: во Франции, в Бельгии и в других странах. То есть -
технически это возможно. Да, конечно, это требует определенных затрат, но
это включается в общую программу.
Марина Катыс: По мнению экологических организаций России и
США, использование плутония в качестве топлива для атомных станций
может привести к новым ядерным авариям и плутониевому загрязнению
российских территорий, а также создаст угрозу распространения ядерных
материалов. Слово — директору Центра ядерной экологии и энергетической
политики Социально-экологического союза Лидии Поповой.
Лидия Попова: В России, во-первых, нет опыта работы реактора типа
ВВЭР на МОКС топливе — это раз. Во-вторых, существующие реакторы,
которые собираются использовать для диспозиции излишков оружейного
плутония, нужно, так сказать, <доводить до ума>, они требуют определенной
модификации. В-третьих, в России не очень хорошее качество сварки,
поэтому возможна утечка плутония через стыки трубных конструкций в
реакторе и загрязнение окружающей среды плутонием.
Кроме того, с развитием этой программы увеличатся перевозки
материалов, содержащих плутоний. В нынешней обстановке это будет
способствовать распространению плутония как делящегося материала.
Теперь мы уже знаем, что крупные террористические организации
используют очень хорошо образованных специалистов и обладают
серьезным интеллектуальным потенциалом. Поэтому возможен захват этих
плутоний-содержащих материалов и выделение оружейного плутония,
создание атомной бомбы, которая может попасть в руки террористов.
И я бы назвала еще одну причину — социальную. Вовлечение
оружейного плутония в гражданский сектор энергетики для производства
электроэнергии ущемит гражданские права в России, потому что в
гражданский сектор, в коммерческий сектор, вовлекается элемент, который
является оружейным материалом. Значит — нужно будет ужесточить
контроль за персоналом, за родственниками персонала. Мы будем иметь
ситуацию, которая была в Советском Союзе с первыми отделами, с так
называемыми<ящиками>, и так далее.
Марина Катыс: С этим согласен и сопредседатель международной
группы <Экозащита> Владимир Сливяк.
Владимир Сливяк: Внедрение плутония в гражданскую атомную
индустрию — это крайне опасная инициатива. Надо напомнить, что на
сегодняшний день плутоний широко не используется в качестве ядерного
топлива. И реакторы, которые работают в Российской Федерации, когда их
конструировали, не были рассчитаны на использование плутония.
Здесь необходимо сказать, что плутоний — это крайне опасное
вещество искусственного происхождения, его не существует в природе, его
период полураспада — 24 тысячи лет. И это, наверное, самое опасное и
токсичное вещество, известное сегодня человеку.
Марина Катыс: В 1993 году на плутониевом производстве
Сибирского химического комбината произошел взрыв. Авария случилась в
одном из цехов радиохимического завода, в аппарате по выделению
плутония из растворенных облученных урановых элементов. Это повлекло за
собой радиоактивное загрязнение прилегающих территорий и выход
плутония в окружающую среду. Тем не менее, начальник Управления по
взаимодействию с органами государственной власти и информационной
политике Минатома России Николай Шингарев утверждает, что переработка
плутония в МОКС топливо — наиболее безопасный выход.
Николай Шингарев: С точки зрения обращения с этим топливом,
опасности для окружающей среды оно не представляет. Это — оценки
специалистов, это общеизвестный факт. Нет более экологически безопасного
и экономически целесообразного способа уничтожения плутония, чем
сжигание его в реакторах.
Марина Катыс: А почему не пойти по пути <остекловывания> (иммобилизации)
и просто хранения плутония до лучших времен, когда будут разработаны
безопасные реакторы, способные работать именно на этом топливе?
Николай Шингарев: Плутоний нужно привести в такой вид, в котором его
больше нельзя использовать для изготовления ядерной бомбы, поэтому просто
хранить его мы не можем. В случае <остекловывания> — мы это знаем, и
экспертные оценки это подтвердили — состав плутония не меняется. Да, он
остекловывается, но путем технологических процессов спокойно можно извлечь
его из этого стекла и потом делать из него ядерное оружие. Из ядерного
топлива извлечь такой же плутоний невозможно, потому что меняется его
изотопный состав.
Марина Катыс: В июне 2000 года были обнародованы результаты
первого независимого российского исследования по вопросу сжигания
МОКС топлива в реакторах типа ВВЭР, в котором утверждалось, что в
случае аварии на реакторе, загруженном плутонием, уровень загрязнения
окружающей среды будет в два-три раза выше, нежели в случае с обычным
урановым топливом. Кроме того, использование плутония вызвало бы
дополнительные проблемы в сфере ядерной безопасности, ведь ВВЭР
спроектированы для принципиально другого вида ядерного топлива.
Рассказывает сопредседатель международной группы <Экозащита>
Владимир Сливяк.
Владимир Сливяк: Группа <Экозащита> пригласила компетентных
экспертов, бывших сотрудников атомной индустрии, и в соответствии с этим
исследованием, которое было посвящено сжиганию плутониевого топлива
на реакторах ВВЭР-1000, оказалось, что, во-первых, реакторы будут себя
вести более нестабильно. Во-вторых, при аварии на реакторе, который
загружен МОКС топливом, загрязнение от этой аварии будет содержать
плутоний и оно будет в два-три раза более радиоактивным по сравнению с
аналогичной же аварией, но если бы реактор был загружен урановым
топливом, которое сейчас применяется.
Кроме того, наше исследование показывает, что вследствие этой
программы возникает очень большая опасность ядерного распространения,
так как заводы по производству плутониевого топлива планируется строить
на Урале и в Сибири (в частности — в Томске, шли разговоры о Красноярске
и Челябинске). А многие атомные станции с реакторами ВВЭР-1000
расположены в европейской части Российской Федерации. Таким образом,
это топливо, в составе которого находится настоящий оружейный плутоний,
нужно будет перевозить на расстояния в несколько тысяч километров. С
нашей точки зрения, это неприемлемо и опасно.
Марина Катыс: В настоящее время в России работает лишь один
реактор, который был спроектирован с учетом использования плутония, -
БН-600 на Белоярской атомной станции. Но его мощностей недостаточно,
чтобы (в соответствии с договором) до 2024 года утилизировать 34 тонны
плутония. Продолжает Владимир Сливяк.
Владимир Сливяк: Достаточного опыта использования плутониевого
топлива там нет, потому что на протяжении последних нескольких лет
проводились только тесты. То есть — в активную зону загружалась
небольшая часть плутониевого топлива, и ученые смотрели, как реактор
ведет себя.
Марина Катыс: То есть, фактически можно сказать, что сейчас бридер
Белоярской атомной станции используется как опытный, а не как
промышленный реактор?
Владимир Сливяк: Да, совершенно верно. И потом: это только один
реактор и он — старый. В ближайшие 10-15 лет практически не будет ни
экономической, ни какой-то другой возможности построить новый
бридерный реактор.
Марина Катыс: С другой стороны, Америка ведь тоже должна
утилизировать свою часть плутония. И как эта проблема решается на Западе?
Владимир Сливяк: Что касается США, то там существуют ровно те же самые
проблемы и ровно та же самая критика со стороны общественности, что и в
России. К очень большому сожалению, сегодня новая администрация Соединенных
Штатов Америки (по крайней мере — в плутониевой теме) придерживается такого
же подхода, как и российское правительство, вернее — Министерство по
атомной энергии, которое в составе этого правительства находится.
Марина Катыс: Президент Общественного Центра экологической
политики России, член-корреспондент РАН Алексей Яблоков видит данную
проблему несколько по-другому.
Алексей Яблоков: Буш был выбран на деньги крупных американских
фирм, в том числе — и на атомные деньги. И программа развития атомной
энергетики — это расплата за выборы Буша. Кроме того (как всегда — все
переплетается, так же, как в России, кстати говоря), происходит оживление
атомной индустрии вообще. Все эти разговоры о новых атомных бомбах (о
мини-бомбах, о проникающих, о бункерных бомбах) дают новый толчок для
научных исследований, для финансирования тех направлений и тех
колоссальных лабораторий, которые были созданы в годы <холодной
войны>. Теперь это возвращается уже на политическом уровне. В Америке
(как и в России) атомная энергетика переплетена с атомным оружием.
Поэтому, когда говорят о МОКС топливе, это означает, что в общем-то -
развитие атомных оружейных технологий.
Марина Катыс: То, что Минатом планирует использовать для сжигания
плутония не только легко-водные реакторы типа ВВЭР-1000, но и так
называемые бридеры, является крайне рискованным экспериментом,
считает Алексей Яблоков.
Алексей Яблоков: Я думаю (не дай Бог, конечно!), что это все — до
первой крупной аварии. Вот были аварии в Японии, и она остолбенела и
сказала: <Нет, мы не будем>. И только сейчас, спустя несколько лет, они
еле-еле подходят к этим проблемам. Так же, я думаю, и здесь — неизбежно
произойдет какая-то крупная авария, связанная с МОКС топливом и с
бридерами. Потому что бридеры — недостаточно проверены, бридеры
опасны. (Бридер — это реактор-размножитель на быстрых нейтронах).
Нигде в мире бридеры не пошли. <СуперФеникс> во Франции: они
затратили 5 миллиардов долларов и вынуждены были перевести его из
промышленной в научно-опытную эксплуатацию, потому что он
нестабильно работает. В Америке бридеры не пошли — нестабильно
работают. В Японии бридеры не пошли — нестабильно работают.
При этом наши гордо говорят: <А у нас бридеры работают, у нас они
замечательно работают>. Я знаю, как они у нас работают. Я знаю
Белоярскую атомную станцию. Они скрывают огромное количество
нарушений, огромное количество мелких и крупных инцидентов, которые
были. Если бы такого уровня инциденты были в любой западной стране, то
вывод был бы однозначный: бридеры работают недостаточно надежно,
бридеры — опасная конструкция.
Марина Катыс: Тем не менее, представители Минатома утверждают,
что российские легко-водные реакторы готовы к переходу на использование
МОКС топлива. Говорит Николай Шингарев.
Николай Шингарев: Научные работы проведены в рамках
международных соглашений и с США, и с Францией, и с Германией. Были
проведены определенные исследования. Мы знаем, что нужно сделать с
этими реакторами, знаем, сколько это стоит и как сделать так, чтобы было
безопасно — в первую очередь, для работы этого реактора. Количество
плутония, которое может быть загружено в эти реакторы, ограничено, оно
небольшое. Все подсчитано и входит в единую программу.
Марина Катыс: По словам директора Центра ядерной экологии и
энергетической политики Социально-экологического союза Лидии Поповой,
основные проблемы с учетом плутония возникают при репроцессинге на
стадии растворения и извлечения плутония.
Лидия Попова: Там действительно возможен какой-то плюс-минус -
плюс-минус 15 килограммов. То есть МАГАТЭ, на самом деле, дает вот эту
дельту.
Марина Катыс: Почему Минатом так стремится ввести МОКС
топливо? Разве в России возник дефицит обычного уранового топлива? В
чем проблема?
Лидия Попова: Минатом всегда был заворожен плутонием. Физики-
ядерщики, как только они его получили, были заворожены его
энергетическими свойствами. И Минатом всегда хотел ввести плутоний в
атомную энергетику, всегда хотел создать замкнутый топливный цикл (хотя
это иллюзия, и я объясню — почему). Сами атомщики и атомная бюрократия
прекрасно понимают, что без рециклинга, без извлечения недовыгоревшего
урана, наработанного плутония — атомная энергетика просто не имеет
будущего. А здесь вроде какой-то <перепетуум мобиле>, нескончаемый
такой источник энергии: наработали плутоний — извлекли, опять загрузили -
опять извлекли.
Марина Катыс: Но количество отходов, которое получается…
Лидия Попова: Да, это один момент — цикл абсолютно не замкнутый,
потому что при той технологии репроцессинга, которая существует сейчас,
получается огромное количество радиоактивных отходов. Мы получаем
огромное количество и жидких, и твердых, и газообразных отходов. Второй
момент — это то, что отработавшее топливо нельзя подвергать
многократному рециклингу. Регенерированное топливо обязательно требует
дистанционного управления и очень жестких нормативов, чтобы защитить
персонал. В настоящее время регенерированное топливо используется
только один раз, второй раз его нельзя пустить на рециклинг именно из-за
этой проблемы образующихся новых элементов. Поэтому замкнутый
топливный цикл — это иллюзия.
Марина Катыс: Президент Общественного Центра экологической политики
России, член-корреспондент РАН Алексей Яблоков — категорический
противник переработки оружейного плутония в МОКС топливо.
Алексей Яблоков: Как уничтожать плутоний — это большая проблема.
Но не через МОКС топливо, потому что МОКС топливо порождает гораздо
больше проблем, чем их решает.
Марина Катыс: Экологические организации предлагают альтернативный
вариант решения вопроса об утилизации оружейного плутония. Говорит
сопредседатель международной группы <Экозащита> Владимир Сливяк.
Владимир Сливяк: Этот вариант называется <иммобилизация>. Смысл
иммобилизации состоит в том, чтобы смешать плутоний с высокорадиоактивными
ядерными отходами и далее поместить эту смесь в жидкое стекло. Затем нужно
построить (лучше всего — новые) современные безопасные хранилища с
адекватной защитой, а также начать строительство могильника для будущего
захоронения. И в тот момент, когда будет построен могильник, завершен и
сдан в эксплуатацию, эта смесь плутония, радиоактивных отходов и жидкого
стекла будет перемещена из охраняемого хранилища в могильник.
Какова принципиальная разница? При сжигании плутония в реакторах
плутоний фактически остается в использовании, его можно снова выделять,
его можно снова использовать, то есть — не достигается основная
политическая цель. В случае с иммобилизацией мы создаем очень серьезный
барьер на пути возможных краж, а также — на пути обратного выделения
плутония из этой смеси. Вот в чем смысл нашего предложения.
Притом, что конкретно с плутонием ничего не происходит, он в этой
смеси, по сути, остается таким, каким был, — но вместе с тем с помощью
иммобилизации создается ряд барьеров, которые позволяют гарантировать,
что материал не будет украден, и что материал не будет снова использован
государствами с целью создания нового ядерного оружия.
Марина Катыс: Директор Центра ядерной экологии и энергетической
политики Социально-экологического союза Лидия Попова считает, что
современная атомная энергетика еще не решила проблему утилизации
оружейного плутония.
Лидия Попова: На самом деле нужны, конечно, исследования — какие
могут существовать новые технологии, чтобы разрушить произведенный
оружейный плутоний без ущерба для окружающей среды и для здоровья
населения, без ущерба для здоровья персонала предприятий атомной
промышленности. Мне кажется, что, прежде всего, этот плутоний надо
очень надежно хранить в современном хранилище. За это время, пока
плутоний будет храниться под международным контролем, нужно искать
какие-то новые технологии.
Ясно, что раз оружейный плутоний был получен с помощью ядерных
технологий, его нельзя разрушить химическим способом. Можно его
подвергнуть иммобилизации, <остекловать>, но долгосрочные свойства
керамических или стеклянных матриц не очень хорошо известны. 200-300
лет это будет храниться надежно, а что потом? Нужно искать какие-то
новые технологии.
Но поиск новых технологий — это дорога в ад, устланная благими
намерениями, потому что на это потребуются огромные деньги, и эти
огромные деньги будут отвлекаться от поиска альтернативных способов
производства энергии.
Человечество сейчас загнало себя в тупик, и вот все думают — а что
делать? а как быть? Однозначного ответа пока нет.
Марина Катыс: Плутоний оказался тем <джином>, которого
выпустили из бутылки и теперь никак не могут загнать обратно. Ведь в
природе этот элемент не существует.
Лидия Попова: Такой плутоний распадется до безопасного количества через
10 периодов полураспада, то есть — через 240 тысяч лет. Человеческая
цивилизация столько лет не существует. Что будет даже через один период
полураспада — через 24 тысячи лет? Какой язык будет? Смогут ли люди читать
те документы, которые им оставят? И вообще — будем ли мы существовать? -
Трудно сказать.
Марина Катыс: Ответов на эти вопросы ни у кого нет. В такое далекое
будущее заглянуть невозможно. Но хотелось бы напомнить руководству Минатома
о том, что — как принято сейчас говорить — <Мы не получили эту землю в
наследство от наших предков, мы взяли ее взаймы у наших потомков>.