*******************************************************************
* П Р О Б Л Е М Ы Х И М И Ч Е С К О Й Б Е З О П А С Н О С Т И *
*******************************************************************
**** Х И М И Я * И * Ж И З Н Ь ***************
*******************************************************************
** Сообщение UCS-INFO.1272, 30 декабря 2004 г. *
*******************************************************************
Природа и люди
РОССИЯ: «СВОБОДА» И ГРИНПИС ПОДВЕЛИ ИТОГИ ЭКО-ГОДА
(и даже вспомнили пресловутого Митволя)
[Запретная зона, 27.12.2004]
Ведущая Марина Катыс
Итоги 2004 года или Обращение GREENPEACE к Олегу МИТВОЛЮ
Марина Катыс: В конце декабря принято подводить итоги уходящего года.
Поэтому программа <Запретная зона> решила предоставить слово экологам.
Чем ознаменовался уходящий 2004 год в области экологической политики?
Что принесет наступающий 2005 год?
Будет ли в окончательно уничтожен экологический контроль?
И что ждет в 2005 году особо охраняемые природные территории,
заповедники и национальные парки России?
Об этом сегодня будут говорить эксперты Гринпис.
И первым я хочу предоставить слово директору по кампаниям Гринпис
Россия Ивану Блокову.
Иван Блоков: Для России 2004 год был фактически годом завершения развала
природоохранной системы. То, что произошло после так называемой
административной реформы (сложившаяся после этого ситуация) даже
намного хуже, чем если бы природоохранную систему уничтожали
намеренно. В системе осталась абсолютная неразбериха при минимальном
количестве сотрудников, которые реально разбираются и могут сейчас
работать с охраной окружающей среды.
И если дополнить это тем, что субъекты Российской Федерации — регионы — с
1 января 2005 года лишены права государственного экологического контроля,
то это показывает всю картину: системы, как таковой, почти не существует.
Марина Катыс: Это — что называется — оценка ситуации в целом. Что же
касается конкретных программ — то руководитель Токсической кампании
Гринпис Россия Алексей Киселев настроен еще более пессимистично.
Алексей Киселев: В прошлом году все думали, что хуже Министерства
природных ресурсов и его экологического контроля ничего нет. Выяснилось,
что есть. То есть полгода этого контроля не было в принципе, сейчас он
появился, причем появилось сразу две службы, дублирующие друг друга, но
подчиняющиеся разным людям. Эти службы внутри себя с трудом понимают,
что вообще происходит, кто за что отвечает и кто что делает. То есть, в
принципе, сейчас мы вообще не имеем практически никого экологического
контроля.
Сейчас известно огромное количество фактов по стране, куда неплохо бы
вмешаться Москве, поскольку регионы уже больше ничего не могут сделать
(а скоро вообще ничего не смогут сделать). Но Москва этого, собственно
говоря, не видит и не слышит. Причем проблемы — от супермаленьких,
локальных до достаточно больших.
Та же самая экспертиза <Цепрусса>, которая по всем параметрам должна
была быть отрицательной, стала положительной. Эксперты в этой экспертизе
<забыли> обратить внимание на то, что были серьезные нарушения при
общественном обсуждении этих проектов с <Цепруссом>.
Никто не обращает внимания на деятельность того же <ЛУКойла>, который
вообще лишил общество права знать что-либо о своих проектах и участвовать
в принятии решений по этим проектам.
Марина Катыс: В частности — Д-6.
Алексей Киселев: Да, и кроме того — новый проект <ЛУКойла>, который
сейчас начинается на Каспии, — освоение месторождения Корчагино.
Общественная экологическая экспертиза была зарегистрирована полгода
назад, — документов нет. А именно в этом проекте <ЛУКойла> появилось
несколько классов опасности отходов: например, бытовому мусору был
присвоен нулевой класс опасности. Если верить шкале опасности отходов,
которая существует в стране, то существует 5 классов токсичности отходов:
(с 1-го по 5-ый класс) причем 5-ый класс — это нетоксичные, а 1-ый -
высокотоксичные отходы. Вот <нулевой> — это какой класс опасности? Какие
отходы будет генерировать компания?
Вчера, например, пришла жалоба местных жителей, которые проживают в
Оренбургской области. Они живут на границе с Казахстаном. В Казахстане
разрабатывается Корчаганакское газовое месторождение — тот же <ЛУКойл>
совместно с <Бритиш Газ> и рядом других компаний. Три поселка, один
районный центр — люди болеют, там уже ничего не растет, потому что идут
выбросы от этого месторождения. Никто ничего не может сделать! Это очень
далеко, там есть только служба губернатора, которая не имеет полномочий, и
эту службу по суду отовсюду прогоняют.
Марина Катыс: Но, кроме всего прочего, это — трансграничный конфликт.
Алексей Киселев: Да, причем Россия, не подписав Конвенцию о
трансграничном АОС, не имеет права ничего сделать. Люди не знают уже,
что предпринять. Просто смешно — компания <Би-Пи> была оштрафована на
40 тысяч рублей. И компания <Би-Пи> оспорила в суде правомочность этого
штрафа, потому что эти люди — никто, и звать их — никак.
Марина Катыс: Вы имеете в виду <Бритиш Петролеум>?
Алексей Киселев: Да.
Марина Катыс: Одним из результатов административной реформы в области
экологического контроля (в частности — за химическим производством и
другими токсичными производствами) стала фактическая отмена всех ранее
принятых решений и постановлений о приостановке деятельности.
Продолжает Алексей Киселев.
Алексей Киселев: Проблема в том, что все эти предприятия, которые
существуют в России (будь то целлюлозно-бумажная промышленность, будь
то химическая и нефтехимическая промышленность), в бытность МПР всех
их проверяли, что-то где-то выявляли, кого-то наказывали, штрафовали — все
это происходило. В один прекрасный момент все эти предписания потеряли
силу, потому что исчезло контролирующее ведомство, которое их выдало.
Если бы кто-то смог вернуть контроль, поднять эти предписания, которые
были выданы на федеральном уровне, и хотя бы их проверил:
Потому что, например, мы точно знаем, что к Котласскому ЦБК в свое время
было достаточно много претензий, комиссия вернулась в Москву — и эти
документы ушли под сукно. Эти документы нужно, я думаю, поднять. То же
самое, по-моему, произошло с Архангельским ЦБК.
То же самое — проверяли Московский мусоросжигательный завод в прошлом
году. Была куча жалоб, было особое мнение. Где результат, как это учтено?
Были звонки из кабинетов исключительно с попыткой объяснить, что особое
мнение нужно отозвать. Так вот, интересно, что с ним стало, рассмотрели его
или не рассмотрели? Поднимите их, это документы годичной давности.
Тот же самый Московский нефтеперерабатывающий завод — где реакция по
нему? И этот список можно продолжать до бесконечности на самом деле.
Марина Катыс: Получается, что административная реформа стала амнистией
всем предыдущим антиэкологическим проектам.
Алексей Киселев: Вы знаете, очень похоже. В результате просто все это
благополучно прикрылось — нет этого. Было, а теперь — нет. В макулатуре, под
сукном, в старых компьютерах, куда-то ушло, кто-то забрал: Я боюсь, что
придется начинать с чистого листа, а это — годы.
Марина Катыс: И еще один печальный пример, уже из современной жизни.
Алексей Киселев: В Московской области строится фармацевтический завод,
точнее — предложено построить фармацевтический завод венгерской
компанией <Эгес>. Разрешительной документации никто не видел, тем не
менее, уже стоит забор, завезена техника и висит плакат, как все это будет
хорошо. Почему на это не обращают внимания — непонятно. Люди жалуются,
куда только могут, — ноль эмоций, никакого ответа.
Все так же, как получилось с <Цепруссом>: экспертизу проводило МПР, а
утверждать ее будет служба, которая находится под Фрадковым.
Как вообще это возможно? Делают одни, а утверждают другие? В результате
- ноль ответственности. К кому я должен потом обратиться с судебным
иском, чтобы отстоять свои собственные права и права тех жителей
Калининграда, которые нарушены, — неизвестно.
Марина Катыс: А если рассмотреть такую гипотетическую ситуацию:
допустим, правительство России хочет резко улучшить ситуацию в
экологической области, — что, с вашей точки зрения, нужно было бы сделать,
как реорганизовать эти структуры, чтобы они начали эффективно работать?
Алексей Киселев: Вы знаете, это уже стало, на самом деле, аксиомой — если
мы хотим эффективно управлять окружающей средой, должна быть одна
структура, ведомство (можно как угодно это назвать), которая бы занималась
всей окружающей средой в комплексе. Потому что когда водой занимается
одно ведомство, а загрязнением воздуха — другое, и все думают, что это — не
взаимосвязанные вещи, — это маразм и глупость.
Должен быть единый, независимый ни от кого, орган, и он должен
подчиняться главе правительства. И он должен быть один.
На самом деле нужно вернуть Госкомэкологию.
Марина Катыс: В отсутствии централизованного экологического контроля за
деятельностью промышленных объектов Главное управление природных
ресурсов по Санкт-Петербургу и Ленинградской области самостоятельно
ввело некую услугу для желающих легализовать производства, построенные
незаконно.
Продолжает Алексей Киселев.
Алексей Киселев: Это песня, что там происходит! Там еще до
административной реформы появилась такая штука, как сертификация,
смысл которой в следующем: если предприятие построило объект, забыло
согласовать, провести экологическую экспертизу, обсудить это с местными
жителями и так далее (объект построен — не сносить же его, люди же все-таки
старались, строили), им предлагают такую услугу под названием
<сертификация>. В результате этого рождается документ под названием
<Сертификат экологической безопасности>, который разрешает предприятию
дальше легально работать. Аргументируется это следующим: экологическая
экспертиза проводится до строительства, а, когда строительство завершено,
никакой экологической экспертизы уже быть не может.
Это <ноу-хау> на самом деле, потому что больше ни в одном субъекте РФ
такого нет.
Марина Катыс: То есть это опять-таки индульгенция, отпущение всех
грехов…
Алексей Киселев: Да, это абсолютно наглая, абсолютно противозаконная
индульгенция, но она существует, сейчас существует.
Марина Катыс: И кто подписывает ее?
Алексей Киселев: Раньше ее подписывал некто господин Леднев, который
командовал Главным управлением природных ресурсов по Санкт-Петербургу
и Ленинградской области. Например, такую индульгенцию сейчас получил
(или получит со дня на день) завод по сгущению газового конденсата. Это
небольшая фирма, мы сейчас с ней пытаемся судиться, пытаются судиться и
местные жители. Но у них сейчас будет этот сертификат — и все. И таких
сертификатов было в свое время выдано достаточно много.
Что касается господина Леднева — таких документов мы вообще никогда в
жизни не видели. Он издал постановление, в котором себя прописал (что
<подписывает Леднев>). То есть никто другой подписать не может это
заключение. Ссылается он на так называемую экологическую сертификацию,
которая в свое время была разработана Министерством экологии еще
Российской Федерации и которая подразумевала экологическую
сертификацию продукции, но никак не крупного или среднего химического
(или иного) завода.
Марина Катыс: Как все понимают, перед обладателем монопольного права
подписи на таком сертификате открываются весьма заманчивые перспективы.
Владимир Чупров возглавляет в Гринпис Россия Энергетическую программу.
Его оценка уходящего 2004 года тоже не внушает оптимизма.
В частности, Владимира Чупрова беспокоит ситуация с платежами за сбросы
и выбросы токсичных веществ. В том числе и радиоактивных отходов.
Владимир Чупров: К сожалению, в новой структуре Министерства
природных ресурсов (вообще — в правительстве) не нашлось места органу или
какому-то другому федеральному институту, который бы отвечал за так
называемое нормирование. Что такое нормирование? — Это просто посчитать
лимиты, ПДК (предел допустимых концентраций), посчитать, сколько
должно платить предприятие за сбросы этих нехороших веществ, и сделать
такую планку, чтобы стимулировать предприятия, чтобы оно ставило
фильтры, модернизировало свое производство.
На сегодня такой структуры нет, и как итог: платежи, которые есть, очень
низкие. Допустим, по фосгену (это отравляющее вещество) — за выброс одной
тонны (вы будете смеяться — сколько!) нужно платить 600 рублей. Зачем нам
все эти программы уничтожения химического оружия, когда выпустил пару
тонн за 40 баксов — и никаких проблем? По некоторым позициям (таким, как
радиоактивные отходы) вообще отсутствуют какие-либо платежи, что вообще
- нонсенс, потому что это — токсические вещества первого класса опасности.
У нас работают десятки предприятий ядерного топливного цикла, просто
атомные станции, которые ежедневно выбрасывают огромное количество
радиоактивных отходов. Просто для сравнения: весь мир в регламентном,
безаварийном режиме ежегодно выбрасывает столько же, сколько выбросил
Чернобыль. Россия в этом масштабе — это процентов 10, то есть десятая часть
Чернобыля. Почему за это не платят? Почему не создаются системы
стимулов, чтобы предприятия ядерного топливного цикла экологизировали
свое производство?
Марина Катыс: То есть, если в области лесопользования штраф за
срубленную браконьерским образом новогоднюю елку равен 100 рублям за
метр высоты (и это всем понятно, и очень быстро рассчитывается стоимость
ущерба и накладывается штраф), то что касается радиоактивных отходов,
тарифа нет: 100 литров, цистерна: Если это вылито в окружающую среду, то
неизвестно, сколько это стоит.
Владимир Чупров: На сегодня отсутствует система оценки, сколько стоит
вылитый литр или выпущенный кубометр радиоактивных отходов. Ситуация
парадоксальная — у нас быстрее накажут за срубленную елку, чем за то, что
Санкт-Петербург завтра накроет радиоактивным облаком йода, например.
Почему не вводят такие платежи — следующий вопрос. Я не знаю. Тем более,
что целые академические институты над этим работают (над нормированием,
над дозиметрией). У нас есть нормы радиационной безопасности, то есть все
есть, а вот штрафов — нет.
Это — показатель уровня лоббирования Минатомомо и всей ядерной отраслью
своих интересов на уровне правительства. Минатом фактически блокирует
любые попытки организовать систему платежей за то, что они выливают в
регламентном и в аварийном режиме.
Марина Катыс: С вашей точки зрения, каковы должны быть размеры
штрафов за вред, нанесенный окружающей среде, чтобы это действительно
стимулировало предприятия к модернизации производства, к установке
современных фильтров?
Владимир Чупров: Штрафы должны быть такими, чтобы их уровень был
соизмерим с инвестициями в модернизацию производства. Потому что
модернизация — это вещь разовая, и через 5, 10, 15 лет она себя окупает, а
штрафы — это накладываются перманентно: сколько существует предприятие,
столько они и будут.
Марина Катыс: И — чтобы закончить на сегодня с темой токсичных отходов -
я хочу предоставить слово Ивану Блокову.
Иван Блоков: Правительство России планирует в 2005 году возрастание
сбросов и выбросов. В то время как (если следовать букве действующего
законодательства) возрастание выбросов и сбросов невозможно. В период с
1998 по 2002 год образование токсических отходов в Российской Федерации -
по официальным отчетам — возросло более чем в 1,5 раза. Интересно, что все
официальные данные, представляемые органами Министерства природных
ресурсов, тем не менее, говорят о том, что выбросы и сбросы за этот же
период почему-то уменьшились.
Например, возьмем регион Санкт-Петербурга. Токсические отходы
объективно возросли, по данным МПР — сбросы и выбросы уменьшились, а
по данным Госкомгидромета — они увеличились и очень серьезно. Так в
одном из районов Санкт-Петербурга концентрация бензопирена в воздухе за
один год возросла почти в три раза.
Кроме того, в России осталось всего 1600 государственных инспекторов по
охране природы. Интересно, что маленькая страна Финляндия (можете
сравнить площади России и Финляндии) имеет 2000 людей, наделенных
соответствующими полномочиями. А у нас — всего 1600!
Например, возьмем Воронежскую область (где я был совсем недавно) — там
менее 30 человек имеют функции государственных инспекторов. Понятно,
что при всем своем желании они никогда не смогут справиться с
поставленными перед ними задачами, с тем, что они реально должны
выполнять.
Марина Катыс: Действительно, с особо охраняемыми природными
территориями, национальными парками и заповедниками в России дело
сегодня обстоит не лучшим образом. В Министерстве природных ресурсов
100 российскими заповедниками и 35 национальными парками занимаются 4
человека.
Продолжает директор по кампаниям Гринпис Россия Иван Блоков.
Иван Блоков: При всем желании эти 4 человека не могут обеспечить
сотрудников заповедников даже минимальной методической помощью,
которая крайне необходима. Это самые обычные, простые методики — что
делать сотрудникам заповедников, чтобы их охранять. Поскольку
законодательство у нас запутанное, и буквально с каждым месяцем оно
меняется, люди не могут и не должны уметь разбираться в действующем
законодательстве. Они должны получить соответствующие рекомендации из
Министерства — это как раз и является функцией федеральных органов
власти. Таких рекомендаций нет. И это — только самое малое, что можно
сказать.
А уменьшение бюджета на охрану окружающей среды в абсолютной
величине — это вообще невообразимая вещь при общем росте бюджета.
Марина Катыс: Мой следующий собеседник — эксперт Гринпис Россия
Михаил Крейндлин.
Михаил Крейндлин: За этот год мы имели несколько случаев, когда
общественные природоохранные организации в судебном порядке отстаивали
целостность особо охраняемых природных территорий — в частности,
Сочинского национального парка и Кавказского государственного
природного биосферного заповедника. Министерство природных ресурсов не
то что не принимало никаких мер по сохранению целостности этих
территорий, а наоборот, всячески препятствовало их сохранению и выступало
в суде на стороне Министерства сельского хозяйства и на стороне
правительства.
Что касается ситуации с Кавказским заповедником, у которого решением
правительства республики Адыгея была изъята значительная часть
территорий, то здесь Министерство природных ресурсов также не прилагало
особых усилий для сохранения территории. Фактически только благодаря
усилиям одного человека — Валерия Александровича Бриниха (который ранее
был директором Кавказского заповедника, а руководство МПР его
совершенно незаконно уволило), удалось добиться каких-то результатов и
сохранить заповедник. Это — показатель.
Что сейчас происходит с тем же самым Сочинским национальным парком? -
Да, решение суда есть, но те организации, которым были переданы эти
земли, решение суда исполнять не торопятся. Они продолжают незаконно
организовывать на территории национального парка охоты, они
препятствуют деятельности национального парка на этой территории. При
этом нам неизвестно, чтобы те органы, в ведении которых сейчас находятся
заповедники и национальные парки, прилагали хоть какие-либо усилия к
изменению этой ситуации.
Сейчас этим заинтересовалась прокуратура Российской Федерации и
поручила прокуратуре Краснодарского края провести проверку. Но в
прокуратуру опять же обращалось не МПР и не Федеральная Служба надзора
в сфере природопользования, а неправительственная организация, в данном
случае — Гринпис Россия. И таких примеров в последнее время, к сожалению,
очень много.
В республике Калмыкия ликвидирована охранная зона заповедника <Черные
земли>. Нам опять же неизвестно, чтобы структуры, в ведении которых
находится этот заповедник, принимали какие-то меры по изменению этой
ситуации. Хотя понятно, что это решение принято в первую очередь для того,
чтобы организовать там — в охранной зоне — охоты.
Марина Катыс: Может быть, стоило вообще выделить контроль за
эксплуатацией этих территорий в отдельное управление, которое бы
существовало независимо от Министерства природных ресурсов? Все-таки
заповедники и природные ресурсы — вещи достаточно далекие.
Михаил Крейндлин: Безусловно. Та структура, которая должна управлять
особо охраняемыми природными территориями, должна быть вне
Министерства природных ресурсов, она должна непосредственно
подчиняться правительству в статусе федерального агентства при
правительстве. Как недавно созданное Федеральное Агентство по туризму.
Чем оно принципиально отличается? — Ничем.
Марина Катыс: Отдельный разговор — государственная экологическая
экспертиза проектов, которые планируется возвести в будущем. <Запретная
зона> уже много раз обращалась к этой теме, но каждый раз при подготовке
документации очередного проекта разработчики нарушают российское
законодательство.
Продолжает Михаил Крейндлин.
Михаил Крейндлин: Катунская ГЭС. К сожалению, Министерство природных
ресурсов в течение одного месяца выдало положительное заключение
государственной экологической экспертизы по этому вопросу, хотя там при
подготовке материалов были значительные нарушения, и сейчас это является
предметом разбирательства в различных судах. Сейчас эта компания — Горно-
Алтайская ГЭС — откровенно нарушает законодательство. Положительное
заключение экспертизы получено на обоснование инвестиций. Это даже не
проектная, а это предпроектная стадия, то есть на основании него строить ни
в коем случае нельзя. Общественные организации зарегистрировали
общественную экологическую экспертизу материалов ТЭО, на что компания
<Горно-Алтайская ГЭС> открыто написала, что никакой следующей
экспертизы не будет, потому что все вопросы решены на стадии обоснования
инвестиций. Кстати, прокуратура Алтайского края тоже написала, что все в
порядке и никаких нарушений нет. Поэтому это — не только правительство
Алтайского края.
Мы надеемся, что контрольные органы обратят на это внимание. Я очень
надеюсь, что этим заинтересуется Генеральная прокуратура. Мы приложим к
этому определенные усилия.
Но, во-первых, очень хотелось бы, чтобы и природоохранные органы этим
заинтересовались, — Федеральная Служба надзора в сфере
природопользования и Федеральная Служба по экологическом атомному
надзору.
Марина Катыс: И в завершение программы я обращаюсь к директору по
кампаниям Гринпис Россия Ивану Блокову.
На протяжении последних 10 лет российские экологи последовательно
критиковали сначала — Госкомэкологию, потом — МПР. И так сложились
обстоятельства, что правительство решило реформировать систему
экологического контроля. В результате в России оказалось уничтожено все
то, что было наработано, по крайней мере, за советский период истории.
Иван Блоков: Экологи, безусловно, критиковали ведомства, которые отвечали
за охрану окружающей среды. Но одновременно с критикой, с теми же
самыми ведомствами по ряду вопросов шло вполне конструктивное и деловое
сотрудничество. Так Госкомэкология делала весьма неприятные шаги, но
одновременно действительно реально старалась сохранять природу.
Например, было выдано 15 предписаний о прекращении экологически
вредной деятельности, они были выданы Госкомэкологией.
Когда соответствующие функции перешли в Министерство природных
ресурсов, то федеральное министерство не выдало ни одного предписания.
После того, как функции контроля передали Министерству природных
ресурсов, была нарушена одна из основных вещей — в одном и том же
ведомстве объединили две несовместимые функции. Понятно, что когда
первая задача ведомства — организовать эксплуатацию ресурсов с получением
максимальной прибыли для государства, то вопросы охраны тех же самых ресурсов
будут находиться где-то на 20-ом месте. И, действительно, так и было.
Но то, что произошло сейчас, — это просто из рук вон плохо. Поскольку
существует служба, которая находится прямо под правительством, и
существует служба, которая находится внутри Министерства природных
ресурсов. Функции между этими службами до конца не разделены. До сих
пор они ни в полной мере знают, кто чем занимается и как это определяется.
И виновато в этом не правительство, а исключительно — президент, который
принял решение о проведении административной реформы. Именно он и
создал такую ситуацию.
Марина Катыс: И ваша оценка перспектив, что ждет россиян в 2005 году?
Иван Блоков: 2004 год я бы рассматривал как год реально переломный для
экологической системы в стране. В 2005 году нас ждет небольшое ухудшение
состояния окружающей среды. А вот в 2006 году, когда <раскрутится
маховик>, нас ждет уже действительно серьезное ухудшение состояния
окружающей среды.
Кроме того, есть еще одна страшная опасность — это принятие технических
регламентов. Существуют крупные коммерческие группировки, которые
лоббируют ослабление экологических требований. Например, одна из
действительно реальных крупных группировок настаивает на том, что нужно
контролировать всего лишь 10 или 11 параметров окружающей среды, в то
время как известны тысячи ядовитых веществ.
Если будет принят технический регламент, который упрощает процедуру
развития производства, нам с вами и всем гражданам действительно будет
намного хуже, чем сейчас. При этом промышленности проще не будет.
Ведь одна из бед России (и в экологии тоже) — это невыполнение российского
законодательства. Но если в других случаях (например, в экономической
области) федеральные органы стараются (так, как им это кажется верным)
обеспечить контроль за исполнением законодательства, то экологические
преступления ни населением, ни властями как преступления в реальности не
воспринимаются. И это необходимо ломать.