«Химическое вооружение — война с собственным народом (трагический российский опыт)»

«Каждый убийца, вероятно, чей-то хороший знакомый».
Агата Кристи

Глава 15. СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ И ЛЮДИ (МЕНГЕЛЕ ОТДЫХАЕТ)

Данные о подготовке к боевому применению химоружия на полях сражений нельзя оценивать в отрыве от информации о целенаправленных испытаниях его непосредственно на живых — своих (невражеских) — людях. Для двух ведущих ветвей советского ВХК — и Красной/Советской Армии, и советской промышленности — эта практика была делом обыденным. Равно как и для его третьей ветви — истово их обслуживавшей секретной медицины.

15.1. СОВЕТСКИЙ «ГУМАНИЗМ» — ВИД СВЕРХУ

Время от времени пресса обвиняет маршала Г.К. Жукова в том, что он, не смущаясь, бросал солдат на нерасчищенные минные поля и под смертоносные атомные взрывы. Вряд ли стоит лукавить. Конечно, Г.К. Жуков не относился к числу военных, способных воевать не числом, а уменьем — этого драгоценного качества великого А.В. Суворова у нас в стране не унаследовал пока никто.

Однако необходимо иметь в виду, что задолго до Г.К. Жукова в Красной (Советской) Армии активно действовала когорта генералов, маршалов и иных лиц чином поменьше, для которых не доставляло душевных трудностей послать беззащитных солдат под облака ОВ. И появились эти лица задолго до немецкого доктора Менгеле, на котором только и сфокусировались все обвинения в проведении химических опытов на людях. И до Г. Гиммлера, который лишь 7 июля 1942 г. разрешил проводить медицинские опыты над узниками концентрационных лагерей.

В своем отношении к человеку, зарабатывающему на жизнь участием в работах по подготовке к химической войне, наша армия не могла отличаться от жестокой государственной машины, ее породившей. Испытания всех, в том числе новейших, ОВ на живых людях были стандартной практикой во все эпохи существования советского социалистического государства — не только в эпоху Ленина-Сталина (20–40-е гг.), но и во времена Хрущева-Брежнева (50–80-е гг.).

Разумеется, информация об испытаниях химоружия на подопытных людях и о последствиях этих испытаний публикуется неохотно во всех странах. Однако вряд ли могут быть сомнения в том, что в этом малопочтенном деле наша страна была безоговорочно впереди планеты всей. В Советском Союзе племя лиц, не обремененных сомнениями, было особенно велико.

Появление больших количеств людей, отравленных ОВ, советские военные химики и медики прогнозировали задолго до того, как производства ОВ и вообще химоружия были поставлены на поток и начались их масштабные испытания. Однако подготовка к появлению этого массива пораженных выглядела совсем не так, как принято в цивилизованных государствах. Исторически постановка проблемы восходит к далекому 1923 г., когда Советский Союз и Германия уже договорились о начале совместных работ с химоружием (имеются в виду и совместные испытания, и совместный выпуск в Чапаевске), а в Москве промышленность параллельно готовилась к производству иприта и хлорацетофенона по заданию армии и независимо от Германии.

Уже 24 сентября 1923 г. при обсуждении вопроса «Об организации медицинских исследований» Межсовхим заслушал планы А.И. Пахомычева. Этот доктор-инициативник для «исследования действия ОВ на организм человека» предложил всего лишь установить надзор «за местами, где идут работы с ОВ». Участники того совещания охотно согласились с идеей, что даже присутствие на подобных опытах даст возможность «использовать их для изучения действия ОВ на организм»[515]. А 22 декабря 1923 г. Межсовхим по докладу уже не доктора-инициативника, а работника военно-медицинской службы РККА врача З.М. Явича заслушал сообщение о работах Главного санитарного управления РККА в области военно-химического дела. Формула участия военных врачей и их подручных из промышленности выглядела, по-видимому, дико по нынешним временам, однако вполне нормально по стандартам тех тяжелых лет: «Считая, что случаи отравления на заводах могут дать богатый материал для изучения, Главсанупр совместно с ЦК союза химиков разработал анкетную карточку для обследования работников, занятых на производстве ОВ»[515].

Инициатива изучения отравленных помимо, а иногда и вместо лечения была переплавлена в систему конкретных действий. И все последующие десятилетия токсикологи (врачи-наоборот) из цивильных и армейских институтов и медико-санитарных частей (МСЧ) осуществляли постоянное наблюдение за симптомами отравления людей, брошенных на работы с ОВ, — разработку, испытания, производство, хранение. Полученная информация обобщалась и использовалась в армейской практике, однако эти обобщения так и не были представлены обществу в виде открытых публикаций. И уже не будут.

Здесь мы вынуждены подчеркнуть, что с самого начала советские врачи, а так-же врачи-наоборот (токсикологи) не хотели полагаться только лишь на случайные события (и это понятно, поскольку во время случайных отравлений людей далеко не всегда известны два важнейших параметра — концентрация и экспозиция) — отравления стали активно планировать.

Так, 3 июля 1924 г. Химком при РВС СССР принял решение разрешить проф. А.А. Лихачеву — заведующему (с 1899 г.) кафедрой фармакологии 1-го Ленинградского мединститута — проводить испытания токсичности лакриматоров на студентах под предлогом «полной безвредности испытаний». Речь шла о хлорацетофеноне (II), бромбензилцианиде (VI) и других ОВ слезоточивого действия. Одновременно проф. А.А. Лихачева просили организовать «клинику для животных по изучению лечения, главным образом, от иприта и люизита»[515].

А.А. Лихачев — один из основоположников советской токсикологии боевых ОВ — был организатором и заместителем директора по науке Санитарно-химического института (нынешнего Института токсикологии Минздрава России). По официальным данным, в 1924–1926 гг. им было изучено действие на людей не менее четырех ОВ — хлорпикрина (I), хлорацетофенона, бромбензилцианида и дихлорацетона. На кошках и кроликах также был получен обширный объем информации, однако ее проф. А.А. Лихачеву было недостаточно. И уже через полгода после получения разрешения на проведение «безвредных» опытов на людях профессор констатировал нечто не ожидавшееся: «Продолжалось исследование лакриматоров на студентах, причем обнаружилось явление, затруднявшее исследование: при пребывании в струе воздуха в течение одной минуты невозможно создать невыносимую концентрацию, увеличение же ее влечет конъюнктивит. Ввиду этого меняется методика исследований».

«Трудности» эти, впрочем, никого не остановили. Уже в начале октября 1924 г. санитарно-лечебная секция Химкома при РВС СССР утвердила план работ на 1924–1925 гг., первым пунктом которого значилось «экспериментальное изучение действия ОВ на организм животного и человека»[515]. Да и в плане Химкома на 1924–1925 гг., среди прочего, значилась организация испытаний ОВ на людях: «Систематическое исследование раздражающих веществ на людях (раздражающих, чихательных ОВ)»; «Для изучения действия ОВ на людей предполагается использовать случайные отравления»[67].

Между тем практика плановых испытаний ОВ на людях к тому времени уже существовала, причем люди были объектом экспериментов не только раздражающих и чихательных ОВ и прочих ирритантов, но и много более опасного иприта — ОВ кожно-нарывного действия. Так, 25 ноября 1924 г. Химком рассмотрел результаты обширных токсикологических исследований ОВ, выполненных проф. А.А. Лихачевым. Формулировались они бесстрастно: «Кроме опытов на кроликах, ставились опыты и над людьми смазыванием кожи руки 1% раствором иприта. Получились волдыри, зажившие через месяц, лечение пока не применялось»[515]. Заметим попутно, что опыты с ипритом (XX) А.А. Лихачев поставил по своей инициативе — за полгода до этого доклада Химком поручал ему ставить опыты с ипритом и люизитом (XXI) на животных, а не на людях. Что до лечения от поражений людей ипритом, то лучше б он об этом не вспоминал — вылечивать от ипритных поражений в Советском Союзе не могли никогда.

Под удовлетворение любопытства советских токсикологов, приведшее к активным многолетним испытаниям кожно-нарывных ОВ на людях, подводилась не только научная, но и государственническая мотивация. В частности, 5–6 ноября 1925 г. сравнительная токсичность важнейших кожно-нарывных ОВ — иприта и люизита — явилась предметом обсуждения различных инстанций Химкома ВОХИМУ — его санитарно-биологической секции, а также пленума Химкома[518]. Причина дискуссии носила высокий характер, поскольку предстоял выбор при сооружении первых советских производств ОВ — иприта или люизита. Докладчик — только что пришедший на высокий пост первый начальник ВОХИМУ и «дипломированный химик» Я.М. Фишман — указал, что «результаты, полученные при испытании на животных, могут быть иными при действии на человека», после чего секция решила «признать необходимым произвести необходимые испытания иприта и люизита на людях в отношении их кожно-нарывного действия». Осуществление поручили двум уже известным нам «врачам» — проф. А.А. Лихачеву (Ленинград) и д-ру З.М. Явичу (Москва). Каждому было отпущено по 200 новых — полновесных, нэповских — рублей.

Те деньги были потрачены с пользой для советской державы. Оказалось, «что сравнительное исследование действия люизита и иприта на кожу людей дало неожиданный и в то же время имеющий большой практический интерес результат — действие их примерно одинаковое, а по некоторым исследованиям (лаб. проф. Лихачева) люизит действует слабее иприта», о чем и было доложено руководящим инстанциям[76]. В результате было решено начать с возведения цехов по выпуску иприта. А строительство люизитных цехов было отложено на «потом», правда, ненадолго — до тех пор, пока военные химики не поняли, наконец, что физические свойства ОВ не менее важны, чем их токсичность.

Следует, впрочем, попутно спросить себя, а можно ли было проводить химические опыты не на людях, а хотя бы на обезьянах. Теоретически можно. Однако были два обстоятельства, которые этому препятствовали. Во-первых, как уже упоминалось, довольно часто люди и животные (даже обезьяны) имеют разную чувствительность к тем или иным ОВ, что не позволяет автоматически переносить на людей токсикологические данные, полученные на животных. Во-вторых, у советской власти в условиях «враждебного капиталистического окружения» были трудности с добычей обезьян. Попытка их преодоления в 1927 г. завершилась созданием в Сухуми знаменитого впоследствии питомника обезьян (ныне он находится в пос. Веселое возле Сочи). Однако путь к этому был труден. Во всяком случае из 20 обезьян, которые были куплены в 1927 г. в Африке за золото и отправлены на новую родину, в СССР, добрались лишь 4 — столь чудовищны были условия перевозки. Впрочем, делу химической войны тот питомник, по существу, принес лишь минимальную пользу — сухумские и все иные обезьяны оказались более нужны при подготовке к войне биологической.

А тем временем химические опыты на людях были продолжены, а их активное обсуждение — тоже. Для примера укажем на резолюцию, которую начертал Я.М. Фишман на документе, который касался обсуждения 23 декабря 1927 г. на Химкоме «возможных концентраций ядовитых и раздражающих дымов». Поскольку возникли разногласия насчет реального содержания ОВ в воздухе, Я.М. Фишман нашел способ их разрешения: «В ближайшее время организовать испытания на дифенилхлорарсин на людях»[515].

Впрочем, это был всего лишь эпизод. В целом проблема к тому моменту была решена в комплексе. Во всяком случае к концу 1927 г. при подведении итогов научно-исследовательской работы ВОХИМУ РККА в соответствующий документ была впечатана гордая фраза: «Изучена токсикология важнейших боевых ОВ и составлена таблица действия их на человека». Те данные оказались действительно впечатляющими519. Некоторые из них приведены в нижеследующей табл. 15.1.

Таблица 15.1

Советские токсикологические данные, полученные до 1927 г.[519]

ОВ	Объект испытаний	Орган	Испытатель
Дифосген (XIV)	Кошки		А.А. Лихачев
Иприт (XX)	Кошки	Дыхание	З.М. Явич
		Печень
		Почки
Люизит (XXI)	Кролик		З.М. Явич
Хлорпикрин (I)	Люди	Глаза	А.А. Лихачев
		Легкие
Хлорацетофенон (II)	Люди	Глаза	А.А. Лихачев
Хлорацетофенон (II)	Кошки	Глаза	А.А. Лихачев
		Легкие
Бромбензилцианид (VI)	Люди	Глаза	А.А. Лихачев
	Кошки	Глаза

Однако это было лишь начало.

Не лишним будет напомнить о заседании научного совета ИХО РККА от 13 апреля 1929 г., на котором д-р З.М. Явич доложил о работе своего V (токсикологического) отдела. Среди прочего отделом «было проделано большое количество опытов по сравнению дифенилхлорарсина и адамсита. Опыты проделывались над животными и людьми (12 чел.). Испытания на людях дают совершенно иные результаты, чем над животными». Дальше в докладе зашла речь о сухих деталях. Среди прочего было упомянуто, что «у некоторых адамсит вызывает интенсивную зубную боль»[515]. Руководил тем заседанием научного совета лично Я.М. Фишман.

Власть везде власть. И для увеличения масштаба химических опытов на людях, с переносом испытаний ОВ с отдельных людей на «широкие народные массы», все-таки требовалось решение на государственном уровне.

Описание этой стороны дела стоит начать с первого решения такого рода — приказа Главнокомандующего всеми вооруженными силами Республики от 22 июля 1922 г. об образовании окуривательных отрядов «для непосредственного ознакомления войсковых частей округов, фронтов и отдельных армий с боевыми химическими средствами и для обучения надлежащему пользованию противогазами и другими методами противогазовой защиты»[296]. Хотя в самом распоряжении не говорилось ни слова об организации опытов на людях во всеармейском масштабе, во многих воинских частях его прочитали именно таким образом. И начали реализовывать.

К сожалению, эти опыты имели многочисленные печальные последствия. Впрочем, в тот раз «химический энтузиазм» удалось остановить.

Проблема «огосударствления» опытов на людях, однако, оставалась. И когда она созрела, ее начали решать более чем спешно. Толчок был задан снизу. В октябре 1929 г. начальник военно-химического полигона в Кузьминках обратился в ВОХИМУ с предложением легализовать опыты на людях, которые до того проводились уже много лет вроде бы на общественных началах — без государственного освящения и… без материальной и иной заинтересованности подопытных людей.

Я.М. Фишман отреагировал мгновенно, причем он запланировал обсудить проблему и получить разрешение лично от наркома К.Е. Ворошилова[521]. Дальше все покатилось очень быстро, хотя реальный сценарий событий несколько отличался от того, что планировалось изначально, то есть без участия военного наркома. Так что не удивительно появление письма от 17 января 1930 г. председателя НТК ВОХИМУ П.Г. Сергеева — респектабельного химического профессора в будущем, а на тот момент большого энтузиаста химической войны. Именно он обратился от имени своего ведомства к руководителю «заинтересованного» смежного ведомства, а именно к начальнику Военно-санитарного управления РККА М.И. Баранову с предложением об осуществлении крупномасштабных испытаний химоружия на людях[522]. К письму были приложены два детально проработанных документа — инструкция и программа испытаний ОВ на людях.

Как видим, мотивация известному профессору-химику далась легко, хотя из песни слова не выкинешь, и мы вынуждены констатировать, что истовое служение Советской Родине не очень тогда помогало (по крайней мере, во время Отечественной войны профессор делал ту же самую работу в ином звании — з/к из НИИ-42). Причем не только общая мотивация («Необходимость испытания ОВ на людях ясна для всех»), но и пассаж насчет того, что «все население СССР и… весь состав Красной Армии должны быть окурены». Тем более что «контроль на животных дает сбивчивые результаты». Так что соответствующая инструкция выглядела вполне логично.

Хотя письмо П.Г. Сергеева[522] носило скорее формально-ритуальный характер (и задолго до, и многие годы после этого демарша в армии велись широкие испытания ОВ всех типов на людях вне зависимости от каких-либо решений и разрешений военных или гражданских медицинских органов), оно было показано всенародно известному наркому здравоохранения РСФСР Н.А. Семашко. Врач-нарком ничуть не засомневался в планируемом варварстве, а лишь отметился на письме-обращении вполне благожелательной визой-резолюцией: «Вопрос нужно научно проработать и уточнить. 21.I.30 г.»[522]. За уточнениями дело не стало, и 16 февраля 1930 г. Военно-санитарное управление РККА направило в адрес ВОХИМУ РККА искомый ответ — согласие на проведение масштабных химических опытов на людях: «применение испытаний ОВ на людях, не только в целях уточнения имеющихся выводов о действии ОВ на организм, но и в целях ознакомления личного состава Красной Армии с ОВ и мерами борьбы с ними, возражений принципиально не встречает»[521].

Следует, однако, остановить внимание на форме переписки, состоявшейся по столь важному вопросу, как испытания химоружия на живых людях. Письмо от имени ВОХИМУ подписал не руководитель ведомства Я.М. Фишман, а его заместитель председатель НТК П.Г. Сергеев. Ответное письмо тоже подписал не сам руководитель ВСУ РККА М.И. Баранов, а его заместитель Б.К. Леонардов. Остается добавить, что оба руководителя военных департаментов — Я.М. Фишман и М.И. Баранов — отнюдь не страдали излишней скромностью, и все важнейшие документы старались подписывать лично. За исключением этого, столь важного, случая, когда безопасней было укрыться за спинами заместителей.

Во всяком случае за месяц до той январской переписки 1930 г. главы ВОХИМУ и ВСУ переписывались по столь же актуальному вопросу лично. Начальник ВОХИМУ Я.М. Фишман в деловом письме своему коллеге из ВСУ РККА, упомянув о случае массового (пострадало более 40 человек) отравления рабочих от ЯД-шашек, который произошел 6 декабря 1929 г. на Богородском снаряжательном заводе № 12, попросил командировать на место представителя ВСУ для всестороннего выяснения и изучения причин отравления. Мотив был более чем деловой: «О результатах наблюдения за ходом лечения отравленных просьба сообщить в ВОХИМУ, поскольку в данном случае имеет место действие ОВ мало изученного». Другими словами, состоялся «счастливый случай», так что грех было его не использовать. Я.М. Фишман не забыл этот случай отравления адамситом (III) на большом расстоянии чрезвычайно низкими концентрациями, и потом он неоднократно возвращался к проблеме, подняв ее на принципиальную высоту. Это явление не только стало предметом изучения во время больших испытаний ядовитых дымов в Астраханской[311] и Ново-Орской[313] экспедициях 1930–1931 гг., но и было впоследствии как важнейший научный результат надолго заключено под гриф «совершенно секретно».

Реальная жизнь требовала от таких политиканов, как Я.М. Фишман, очень хитромудрого поведения. Дело в том, что через месяц после письма П.Г. Сергеева от 17 января 1930 г. в ВСУ об организованном проведении химических опытов на людях, появилось постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 25 февраля 1930 г., в котором была поставлена задача на активный поиск «вредителей». И под это дело Я.М. Фишман сумел избавиться от всех своих конкурентов, включая проф. Е.И. Шпитальского. Не исключено, что под это дело он планировал зачислить во вредители и проф. П.Г. Сергеева.

Любопытно в связи с этим решение химической секции НТК ВОХИМУ, которая заседала 8 июня 1930 г.[521]. Было то заседание посвящено важной и плохо находившей решение теме — «методике химического и токсикологического определения плотностей заражения ипритом». Среди прочего на том заседании постановили «считать необходимым возбудить ходатайство о разрешении проводить испытания на людях» — с другими способами определения иприта были постоянные трудности. На том заседании присутствовал и П.Г. Сергеев, который ни слова не сказал о том, что он уже заручился поддержкой армейских верхов в резком расширении химических опытов на людях. Ему нужно было получить соответствующее решение от «своих», хотя бы задним числом, тем более что высокой должности руководителя НТК ВОХИМУ он к тому времени уже лишился (а 17 июня 1930 г. в штабе начальника вооружений РККА было даже решено «работу НТК ВОХИМУ считать неудовлетворительной»).

Однако решения — решениями, а жизнь — жизнью. В июне 1930 г. на химическом полигоне МВО во Фролищах при испытании приборов заражения местности получили поражение от иприта (XX) 24 человека. Донос об этом тут же достиг наркома НКВМ К.Е. Ворошилова, и он издал сердитый приказ от 7 июля[530]. А Я.М. Фишман, в свою очередь, издал разгромный приказ по ВОХИМУ от 19 июля, где осуждал июньские опыты по «испытанию защитной одежды на людях» на полигоне в Кузьминках, которые предполагали многочасовое пребывание людей в «защитной» одежде, облитой ипритом, и которые привели к поражению ряда участников испытаний (а те опыты получили поддержку НТК).

В общем, тогда, в 1930 г., проф. П.Г. Сергеев удержался, тем более что срочно потребовался его профессорский опыт для налаживания производств ОВ на химическом заводе № 1 (Москва): проф. Е.И. Шпитальским к этому времени уже пожертвовали (работа в звании з/к ему, по-видимому, не удалась, и он умер в 1931 г.). Посадили П.Г. Сергеева позже.

Возвращаясь к проблеме выбора — использование «счастливых случаев» и/или проведение прямых опытов на людях — отметим, что среди своих единомышленников Я.М. Фишман людоедских убеждений не прятал и уже упоминавшуюся проблему «счастливых случаев» развил подробно. На конференции по токсикологии ОВ, проведенной 3–7 июня 1931 г. ВОХИМУ совместно с ВСУ, Я.М. Фишман во вступительном слове изложил то, что ожидал в будущем от участников: «Я считаю, дальше, что одной из важнейших задач токсикологии в военно-химическом деле является задача изучения механизмов действия ОВ… Нужно в лаборатории создать такую методику, при которой мы в миниатюре будем получать то, что будет реально в поле… Надо, наконец, приблизиться к тому, как это будет отражаться на человеке. Мы все время оперируем кошками, баранами, лошадьми, козами и т.д. Но как это будет отражаться на человеке, мы не знаем. Я считаю, что нам необходимо разработать… такую методику, которая бы позволила… производить испытания над человеком… Нам нужно, по возможности, расширить масштаб испытаний на самом человеке. Наконец, к сожалению, у нас бывают несчастные случаи… Но если несчастный случай произошел, мы должны всесторонним образом изучить этот счастливый случай, потому что до войны где же его найдешь.»[539].

Вслед за военным химиком Я.М. Фишманом проблему испытаний ОВ на живых людях рассмотрели на конференции и многочисленные профессионалы — токсикологи врачебного происхождения. В установочном докладе доктор В.А. Саноцкий твердо объявил: «мы должны дать ответ, ну а как же отравляющие вещества при том или ином применении действуют на организм человека?». Ответ был дан конкретными делами. Один доктор поведал о разработке специальной методики: «Объект опыта включается непосредственно в камеру через специальное отверстие в стенке камеры, которое по размерам и по форме соответствует лицу человека. Прикрепленная к краям этого отверстия резиновая маска одевается на лицевую часть головы таким образом, что лицо объекта находится в одной плоскости со стенкой камеры… Размер камеры 1300 литров. Частота и глубина дыхания контролируются водяным затвором. Исследования ведутся статистическим методом (возгонка, распыление ОВ)… Таким образом,.. объект непосредственно и немедленно подвергается воздействию находящегося в камере ОВ… Объектами при испытании раздражающих ОВ должны быть только люди… Мы в своей практической работе предпочитаем пользоваться системой однократных, всякий раз свежих, объектов из красноармейцев Московского гарнизона». Другой доктор в связи с «необходимостью глубокого изучения ОВ кожного действия» посетовал на то, что «человеческим материалом мы располагаем в чрезвычайно малом количестве». Вряд ли эти сетования были основательными. Выступившая после него женщина-доктор рассказала иное — она располагала достаточным количеством материала при изучении чувствительности к иприту кожи кролика и человека: «Всего под опытом было 24 человека и 135 кроликов… В опытах участвовали люди в возрасте от 19 до 45 лет и пять подростков от 12 до 15 лет, разных полов, разной окраски как кожи, так и тела». Дальше — обычные подробности научного свойства: «Подростки обоих полов… реагируют еще сильнее, чем женщины. По своей реакции они больше подходят к кроликам».[539]

После той конференции пошла дружная совместная работа химиков и токсикологов, растянувшаяся на много десятилетий, — до самой кончины страны.

Некоторые результаты развернутых работ по испытанию ОВ на людях были приведены в отчете, который ВОХИМУ подготовил по итогам работы за первую пятилетку. Из того документа 1933 г. следует, что многочисленная когорта советских врачей, ставших по заданию Родины токсикологами, тратила средства бюджета не напрасно. Были «привлечены крупные научные силы», виднейшие профессора: Сперанский, Снесарев, Ловицкий, Лихачев, Лондон, Черкес, Байль, Альперин, Гринштейн, Вейнберг, Розенков и др. Работы были организованы в 42 учреждениях — Институте экспериментальной медицины, Ленинградском институте усовершенствования врачей, 1-м ЛМИ, Харьковском институте патологии и гигиены труда, Киевском, Одесском и Днепропетровском мединститутах, Институте им. Обуха (Москва) и т.д.[91]

Результаты ударного труда виднейшей советской профессуры следующие: «Систематически изучены токсические свойства важнейших ОВ общетоксического и удушающего действия (в отношении различного рода животных), раздражающего и кожного действия (на людях) и смесей ОВ с составлением сводных таблиц токсических свойств всех важнейших ОВ.»[91]. Подчеркнем, что упоминание об исследованиях влияния на людей ОВ кожного действия означает, что опыты на людях с ипритом и люизитом стали массовыми.

О лечении людей, пострадавших от ОВ, в том отчете не упоминалось.[91]

Помимо военных химиков в ИХО-НИХИ, опыты на людях выполняли также военные врачи из НИИСИ — Научно-исследовательского и испытательного санитарного института Санитарного управления РККА (предыдущее название — ВСИ РККА)[543]. Он размещался в Лефортове (Москва) на территории ПМКВГ и работал в 13-м отделении этого госпиталя, где лечились люди, отравленные во время работ с ОВ. С 1930 г. этот институт имел также собственную токсикологическую лабораторию на химическом полигоне в Шиханах.

Эксперименты на людях с использованием всего арсенала ОВ, имевшегося в распоряжении военных химиков, продолжались многие десятилетия, причем их результаты были обобщены в многочисленных секретных отчетах и монографиях, впрочем, пока не ставших достоянием общества.

В заключение этого раздела необходимо подчеркнуть, что руководители предвоенных лет двух дружественных военных управлений — химического и санитарного — исходили из будто бы лишь кожного действия иприта (хотя в своих опытах они активнейшим образом использовали также действие иприта на глаза и органы дыхания). Однако в 1943 г. было показано, что на самом деле иприт является мощнейшим мутагеном. Более того, как уже говорилось, иприт является не столько кожно-нарывным ОВ, сколько калечащим — калечащим навсегда[8].

Впрочем, ни это, ни многие иные обстоятельства не помешали армии в лице ее особо боевитых представителей применять живых людей в качестве объектов испытаний всех без исключения рецептур ОВ, по крайней мере, до последнего года существования советской власти — 1991 г.

Посмотрим подробнее, как все это осуществлялось на практике.

« Назад

Оглавление

Вперед »