«Химическое вооружение — война с собственным народом (трагический российский опыт)»

23.4. ЛАГЕРЯ И ПОЛИГОНЫ — НА ЗАКАПЫВАНИИ ХИМОРУЖИЯ

Лагеря в Советском Союзе были двух сортов. В лагерях НКВД сидели и «трудились» на благо Родины, в лагерях РККА служили той же Родине.

Придется заняться военными лагерями и полигонами и нам, поскольку военными складами дело с закапыванием химоружия не ограничивалось. Это становится очевидным, если рассмотреть документы РККА тех лет.

Приведем для примера пару текущих документов 1927 г. Так, в одном из них можно найти данные об отравлении группы военнослужащих 2-й Кавказской стрелковой дивизии, которые проходили полевое окуривание возле военного лагеря в районе Баку (Чилагирское плато). 21 августа для этой цели был осуществлен подрыв 9 химснарядов. На самом деле, как походя написано в докладе, «два из них не разорвались и были закопаны в землю«, а содержимое остальных 7 после подрыва было использовано по назначению. Будничность события следует из того, что документ тот подписали начальник штаба дивизии и начальник ее химслужбы — они действовали строго по инструкции тех лет⁶³⁵.

А процитированный выше документ относится к захоронению отходов опытного производства иприта (в те месяцы он скрывался по термином «римит») на территории военно-химического полигона в Кузьминках.

Обращаясь к нормативным документам, укажем, далее, принципиальный приказ от 2 апреля 1935 г., в котором нарком обороны К.Е. Ворошилов распорядился «…особой инструкцией установить служебный режим содержания и уничтожения имущества на химических площадках», которые уже были созданы во всех армейских лагерях⁴⁹⁴. Забота маршала понятна: химоружие, выдававшееся со складов в войска для проведения боевой учебы, как правило, назад не возвращалось. А во «Временной инструкции по уничтожению ОВ», которую К.Е. Ворошилов утвердил 24 января 1938 г.⁴⁹⁹, вопрос рассматривался еще шире: «Местом уничтожения должны быть полигоны, стрельбища или отдельные участки местности, находящиеся не менее 3-х километров от населенной местности».

Итак, рассмотрим более подробно, как армия тратила созданное для нее химическое богатство в течение летних и зимних сезонов в лагерях и на полигонах? К сожалению, первый же поиск показал, что речь должна идти не о 5-10 участках территории Советского Союза, а о сотнях мест, где армия активно закапывала химоружие с времен Гражданской войны вплоть до 1938 г. и где она продолжала «уничтожать» это оружие и после 1938 г.

Другими словами, вставая в XXI веке на следопытский путь, так неудачно пройденный в 1938-1940-х маршалом К.Е. Ворошиловым, придется осуществить поиск основных (всех уже не найти) военных лагерей, полигонов и стрельбищ, где в 30-е гг. армия активно использовала химоружие в учебных и опытных целях и где она бездумно расставалась с ненужными ей бочками с ипритом, шашками с адамситом (III) и баллонами с синильной кислотой (XV). Можно лишь сожалеть о гигантских масштабах лагерно-полигонной активности Красной Армии, которая все предвоенные годы не снижалась, а росла из года в год.

Приведем несколько примеров.

Работы с действительными ОВ в ЛВО сопровождались столь большим числом поражений людей, что командующий округом И.П. Белов был вынужден издать 31 июля 1933 г. специальный приказ, где «начальникам лагерных сборов округа и командирам частей» напоминалось о необходимости работы «с боевыми ОВ, тщательно соблюдая меры безопасности»³¹⁵. Отделение в приказе командиров частей от начальников лагерных сборов было далеко не лишним: в то лето многие воинские части работали с ипритом вне перечисленных 12 лагерей, то есть непосредственно в районе своих расположений. В частности, летчики 3-й авиабригады особого назначения оперировали с ипритом (XX) на летней площадке аэродрома Детское Село столь активно, что забывали дегазировать зараженные ими поля. Бочки они «хранили» непосредственно на своем поле. Соответственно, среди работавших на соседних полях работниц совхоза «Красный авиатор», который был создан специально для кормления военных летчиков, появились поражения ипритом (4 случая были официально зафиксированы)⁵³⁴. А летчики 253-го авиапарка завезенные к ним бочки с ипритом и неизрасходованные в 1933 г. оставили на хранение на своем складе. Не будучи профессионалами-химиками и занятые другими делами, летчики просто забыли выполнять обязательные технологические операции по спуску давления⁴⁷³.

Кстати, в то лето 1933 г. в ЛВО произошли неординарные события. В иногороднем отделе склада № 54 (основной склад располагался в Ленинграде, а его отдел был вынесен непосредственно в Левашовский лагерь, ближе к войскам) произошел взрыв бочки с ипритом⁴⁶⁹. При разборе выяснилось, что партия из 34 бочек с ипритом, полученных еще в 1932 г., хранилась небрежно. Кончилось тем, что одна из бочек с «некондиционным ипритом» взорвалась. Судьбу и бочки, и остатков иприта предугадать нетрудно: по действовавшим в те годы правилам они были просто закопаны на территории лагеря⁶³⁵.

Прискорбное событие 1933 г., случившееся в ЛВО, высветило еще одну сторону проблемы. Во время подрыва почему-то неразорвавшихся химических фугасов, которые в случае нормального подрыва должны были создать участок зараженной местности, пострадало двое военнослужащих, один из них погиб⁵³³. Разбор события показал регулярность этого явления, которое было связано с ненадежностью подрывных устройств. Таким образом, вопрос об этой беде ясен: немало химических фугасов, до подрыва предварительно закопанных в 30-х гг. в земли многочисленных лагерей и полигонов, до наших дней лежат в тех землях. Так что беды еще впереди⁴.

Проблема неразорвавшихся боеприпасов — снарядов, бомб и мин — имеет прямое отношение к нашему обсуждению. Химбоеприпасы в 30-е гг. составляли заметную часть общего боезапаса страны, и во время стрельб они столь же часто во все 30-е гг. терялись и оставались в неподорванном виде на боевых полях, сколь и боеприпасы нехимизированных типов.

Одним из итогов работы с действительными ОВ летом 1933 г. были отмеченные в приказе командующего ПриВО И.Ф. Федько многочисленные случаи поражения военнослужащих ипритом (XX): в 1-м Оренбургском, 1-м Казанском, Уфимском, Аракчинском, Тоцком и других военных лагерях. Сам факт поражений в первое же лето активного применения войсками реальных ОВ свидетельствует, что во всех военных лагерях ПриВО летом 1933 г. в самом деле оперировали с бочками с ипритом. Соответственно, не могли не закапывать на территориях специальных химических городков «потекшие», полупустые, а также «списанные» (например, будто бы израсходованные) бочки с ипритом.

Среди других событий лета 1933 г. отметим, что в СибВО произошел разрыв бочки с ипритом на Бердском полигоне, что неизбежно должно было закончиться ее закапыванием. В ОКДВА было выявлено, что «в цистернах БХМ систематически накопляются остатки» ОВ, а это означает, что общей системы ликвидации опасного имущества там просто не было. В МВО в районе подъездных путей Гороховецкого военного лагеря (именно там был военно-химический полигон МВО Фролищи) за три месяца лагерного сбора 1933 г. произошло 13 аварий и крушений (пострадало 25 красноармейцев)⁵³³. Работы на полигонах и стрельбищах велись столь неаккуратно, что к началу следующего «летнего сезона» командующий А.И. Корк был вынужден издать специальный приказ «об осмотре артполигонов и уничтожении стреляных неразорвавшихся снарядов», оставшихся от предыдущих сезонов — летнего и зимнего⁶³⁵. В июльском приказе по САВО было отмечено, что несмотря на данные войскам указания, «в Округе отмечены отдельные случаи поражений ОВ». Как видим, эпитимья увлечения ОВ не обошла и эту окраину.

К сожалению, данные о военных лагерях, действовавших в 1933 г. в БВО и УкрВО, пока привести невозможно. Хотя эти данные, в соответствии с законом России, не являются секретными и к тому же они относятся к территориям, ныне не имеющим прямого отношения к России, архив нынешней России продолжает держать их в закрытом доступе. Можно лишь предполагать, что число военных лагерей в БВО и УкрВО, где летом 1933 г. происходили работы с ипритом (включая закапывание), достигает примерно 40-60. Однако разыскивать и сами лагеря, и закопанные бочки с ипритом придется уже не нам, а экологам ныне независимых государств — Украины и Белоруссии.

Среди примечательных событий лета 1934 г. укажем, как 6-я стрелковая дивизия, регулярно выходившая в Орловский военный лагерь, отправила по железной дороге на склад № 136 в Москву 18 бочек, не очищенных от остатков иприта (XX). О том, что и бочки, и иприт были низкого качества, свидетельствует тот факт, что из 18 бочек 12 войскам пришлось простреливать, чтобы извлечь из них иприт для работ с «действительными ОВ». В приказе командующего МВО А.И. Корка по этому событию было отмечено, что «имеют место случаи порчи металлической тары простреливанием». Так была решена судьба бочек с загустевшим ипритом: если нельзя простреливать и хотя бы частично опорожнить, значит, приходилось закапывать без опорожнения.

В ПриВО еще до начала летнего сезона 1934 г. командующий войсками П.Е. Дыбенко был вынужден распорядиться провести очистку всех полигонов от неразорвавшихся снарядов, которые в его «передовом» округе следовало найти и обезвредить еще осенью прошлого года. А ближе к осени на полигоне в Шиханах подводили невеселый итог. Слитый из ж/д цистерны и разлитый по бочкам иприт (XX) все лето пролежал, как отмечено в приказе по ХИМУ РККА, «под открытым небом даже без затенения, в результате чего 45 т продукта оказались испорченными»⁴⁸⁹. Предсказать судьбу того иприта нетрудно.

Как именно обращались тем летом с ипритом и другими ОВ легко видеть из сердитого приказа командующего ЛВО от 22 декабря 1934 г. В нем была дана оценка действиям командования 20-й стрелковой дивизии, которое, выведя из Ново-Токсовского лагеря войска на маневры, оставило в самом лагере бочки с ипритом без охраны⁴⁸⁹. Кстати, в том приказе упоминается и о бочке с ипритом, которая в силу испорченности была ликвидирована. Несложно догадаться, как именно. Вся система работы тех лет была нацелена на то, чтобы ничего за собой не оставлять. Отметим, что команда 20-й дивизии, бросившая в военном лагере излишние 11 емкостей с ипритом, 15 баллонов с хлорфосгеном и 13 артхимснарядов, поступила вопреки традиционной линии поведения — остальные команды в десятках других лагерей нашли время закопать излишки заказанного на летний сезон химического имущества⁴⁷⁶.

В СибВО командующий округом Я.П. Гайлит был вынужден разбирать ранение красноармейца, которое случилось при подрыве химического фугаса. Выяснилось, что фугасы эти по-прежнему ненадежны⁴⁸⁹. С той лишь разницей, что в отличие от событий в ЛВО в 1933 г. в этом случае фугас после закапывания взорвался «преждевременно». Таким образом, сохраняется неясность в отношении судьбы многочисленных химических фугасов, которые были закопаны в учебных целях в земли лагерей и полигонов и не взорвались.

Остается упомянуть общую судьбу иприта, который был выделен страной для летней учебы армии. Хотя полной картины, к сожалению, нет, некоторое представление может дать грозный приказ ХИМУ, оценивший случившееся на полигоне в Шиханах неприятное событие. Туда промышленность подала на лето 1934 г. немало иприта, однако он далеко не весь был использован по прямому назначению. Как говорилось в приказе ХИМУ, «45 т продукта оказались испорченными». И сомнений в их судьбе быть не может — все они оказались закопанными в земле полигона.

В 1935 г. руководство армии сделало попытку осмыслить некоторые побочные следствия безудержного увлечения работами с «действительными ОВ». В апрельском приказе, предварявшем летний химический сезон, нарком обороны К.Е. Ворошилов был вынужден сделать два распоряжения. Во-первых, он приказал «организовать во всех частях, полигонах, складах, институтах и учреждениях РККА поверку фактического наличия, состояния и хранения боевых химических веществ», хотя вряд ли это было уже исполнимо, поскольку ОВ расползлись по стране в значительной степени необратимо. Во-вторых, было приказано обдумать и представить «соображения о возможности дальнейшего сокращения нормы отпуска боевых химических веществ на практику войск».

Последнее желание наркома также не могло быть исполнено — маховик химической войны уже был раскручен и останавливаться никак не желал. Поэтому руководители военных округов были вынуждены помнить об опасности обстрелянных полей. Ближе к концу летнего сезона командующий войсками только что образовавшегося ЗабВО И.К. Грязнов был вынужден издать обычный приказ «произвести тщательную поверку полигонов и стрельбищ с точки зрения безопасности производства стрельб на них». Хотя вряд ли это могло помочь.

После «ипритного» события лета 1935 г., когда в Монинском лагере 23-я авиабригада во время специального авиахимического учения на глазах высшего начальствующего состава округа облила из ВАПов живого красноармейца настоящим ипритом (XX) вместо его имитатора (учебного ОВ)⁷⁰², приказом по округу командующий приказал впредь «занятия с применением иприта (он же вещество № 6) проводить исключительно на территориях лагерных химических городков» — похоже, раньше это происходило где попало. Он распорядился также «все остатки ОВ.., которые выявятся к концу лагерного периода, командирам частей направить в военный склад № 67″ (имеется в виду артиллерийский склад в Можайске). Впрочем выполнить последний приказ было непросто: во-первых, надо было срочно (еще в июле, то есть задолго до появления знания об объеме остатков) заказать транспорт на сентябрь для спецперевозки ОВ в Можайск; во-вторых, иприт на склад можно было сдать лишь с кислотностью не выше 2%⁴⁹⁵.

Последнее условие было для начальников химической службы, путавших иприт с веществом № 6⁷⁰², вряд ли исполнимым. Поэтому в приказе была дана подсказка, что иприт с высокой кислотностью необходимо было отправлять не на склад, а на уничтожение. Как именно это выполнить, желающий мог узнать из приложенного к приказу Дополнения к «Инструкции по хранению, сбережению и учету в войсках отпускаемого военно-химического имущества» (изд.1932 г.), которое подготовил начальник ВОХИМУ Я.М. Фишман в предвидении лагерного сезона — 17 апреля 1935 г.⁴⁹⁶. А там черным по белому было написано, что «остатки иприта (выпавшая сера), не могущие быть использованными, уничтожаются с составлением акта». И все. Нынешние экологи, обитающие в Монине и вообще в Московской, Воронежской, Владимирской, Орловской, Тамбовской, Кировской и иных областях, могут сами домыслить, куда подевали ненужный иприт после окончания летнего лагерного сезона 1935 г. командиры частей из нескольких десятков военных лагерей МВО, если артиллерийский склад № 67 в Можайске отказался его принять.

В марте 1937 г. командующий ПриВО П.Е. Дыбенко, старавшийся по возможности не вникать в «химические» дела, разбирался с судьбой бочек с ипритом (XX), державших путь по железной дороге в 1-й Казанский лагерь для обеспечения летних учений 86-й стрелковой дивизии. Часть иприта была разлита на товарной станции Казани, и его дальнейшая судьба в документах не отражена⁴⁸⁹. А в октябре тот же П.Е. Дыбенко, уже с подачи московского руководства (в Москве в это время только что начались масштабные работы на Кузьминском военно-химическом полигоне по раскопкам химоружия), издал приказ по ЛВО «Об изъятии ОВ из частей». Так была сделана попытка преодолеть последствия бесконтрольного расползания ОВ, в первую очередь иприта, по воинским частям и гражданским организациям⁴⁸⁹. Скорее всего было уже поздно.

В том же октябре 1937 г. командующий ЗабВО М.Д. Великанов был вынужден издать приказ «Об оставлении частями иприта без охраны». Как оказалось, одна из эскадрилий 109 авиабригады покинула место своего размещения в районе разъезда № 111 (ныне ст.Степь Читинской обл.), бросив без охраны 15 т иприта³³⁷. А танковый батальон 93-й стрелковой дивизии убыл из Иркутска в другое место, оставив на месте 1,5 т иприта. Конечно, командующий округом оценил такие действия резко («Такое безответственное преступное отношение командования частей к боевым ОВ свидетельствует о притуплении воинской бдительности, что могло привести к тяжелым последствиям»)⁴.

Однако вряд ли можно отстроиться от мысли, что такого рода события относятся исключительно к нерадивым военным руководителям: «радивые» остатки ОВ просто закапывали, чтобы не подставляться под грозные приказы. Во всяком случае в 44-й авиабригаде, повышавшей свое химическое мастерство в районе Красноярска, на аэродроме для отходов ОВ, как упоминается в отчете, «были вырыты ямы». И они не пустовали, если учесть, что в лето 1937 г. этой авиабригадой на обучение было потрачено 4,95 т иприта³³⁶.

В 1938 г. особых изменений не случилось. В подтверждение приведем цитату из «Отчета о химической подготовке в частях СКВО за 1938 г.», написанном 25 октября 1938 г., то есть много позже строгих приказов наркома К.Е. Ворошилова (простим начальнику химических войск округа корявость его фраз): «БХВ во всех лагерях хранятся без наблюдения и расходуются бесконтрольно;.. не изжита вредная практика — неизрасходованные БХВ за лето закапывают в землю«⁶³⁵.

Чтобы оценить, как проходила ипритно-люизитная учеба в ЗабВО, где в 1938 г. значительная часть войск не выходила в силу военно-политических обстоятельств в летние лагеря, достаточно ознакомиться с докладом окружного военно-химического руководителя. С одной стороны, он констатировал, что «большинство химических подразделений и других родов войск… прошли большую практическую подготовку по работе с действительными ОВ». С другой стороны, он сообщал факт, который не может не насторожить современного эколога: «В соединениях отсутствуют специальные химические городки для возможности работы с боевыми ОВ и отработки боевых упражнений». Получается, что сегодня мы не сможем судить, где именно войска ЗабВО (36-я, 57-я и 93-я стрелковые дивизии, 15-я и 22-я кавалерийские дивизии, 6-я и 32-я механизированные бригады, а также 29-я, 64-я, 73-я, 101-я, 109-я авиабригады) разливали СОВ и где они могли захоронить или просто бросить ненужное. В местах своего постоянного расположения или, напротив, в местах временных учений? Похоже, что именно так. Во всяком случае в одном из документов сообщается, что во время майских учений соединений 1-го стрелкового корпуса временный химический склад, развернутый на разъезде 111 (ныне ст.Степь, Читинская обл.), был готов передать для обучения каждой из его дивизий (36-й, 57-й и 93-й) необходимое количество СОВ и ЯД-шашек⁴.

Обращаясь к 1939 г., укажем, что в соответствующем документе ХИМУ есть несколько важных записей. Во-первых, на основании прежнего опыта были сформулированы требования к самим участкам, которые выделялись для учений в войсках с действительными СОВ. Во-вторых, сами эти участки должны были находиться не ближе 5 км от населенных пунктов^352,354.

С точки зрения технической, условия для взрыва «химической активности» в РККА в 1939 г. были. На летние учения было выделено иприта столько, что в директиву начальника Генерального штаба РККА Б.М. Шапошникова попала такая запись: «В течение текущего года все проводимые полевые учения наземных войск (марши, тактические занятия от батальона и выше, дивизионные и корпусные учения и т.п.) организовать в условиях высотных поливок СОВ авиацией». К сожалению, теперь уже вряд ли разрешима задача на поиск того иприта в полном объеме. Мы, быть может, сумеем отыскать лагеря и полигоны, где в то лето маневрировали войска Красной Армии. Однако самолеты заправлялись ипритом на временных складах аэродромов и там же закапывали отходы и остатки ОВ. А адреса этих аэродромов (Красноярск, Детское Село — Пушкин, Воронеж, Гомель…) вряд возможно установить с достаточной полнотой. Тем более разыскивать места временных ям для закапывания ОВ.

К сожалению, расширение активности военно-химической службы привело к тому, что, по существу, армия и страна были загнаны в экологическую ловушку: чем больше страна выделяла армии ОВ для летнего лагерного обучения, тем труднее потом было освобождаться от излишков этой отравы. И тем труднее найти в наши дни все места летних работ с ипритом (XX) и другими опасными ОВ, в частности мышьяксодержащим адамситом (III).

К этому пессимистическому выводу побуждают многие факты. Так, например, переучет ОВ, выполненный по приказу командования ЛВО до начала летнего лагерного сезона, показал, «что отпускаемые для учебной практики войск боевые и учебные химические вещества в частях точно не учитываются, что может привести к чрезвычайным происшествиям». По-видимому, писание подобных приказов было доведено в армии до автоматизма — ведь шел шестой год использования иприта в широкой войсковой практике. Поэтому и меры были намечены довольно бесстрастно: было приказано установить «строгий контроль хранения, учет расхода, оформляя расход актами комиссий, назначенных приказом по части, с указанием в актах, для каких целей, когда и сколько израсходовано (вещество № 6.., ядовитые и нейтральные шашки, хлорпикрин…)». Напомним, что вещество № 6 — это иприт^4,702.

О том, что ведение строгого учета ОВ так и не стало нормой в период лагерной учебы, свидетельствует прискорбный эпизод, случившийся в СибВО. В то лето войска округа учились не менее чем в 15 лагерях и иприта ими было получено более чем достаточно — 10 т.

Так вот, в Юргинском лагере СибВО летом 1939 г. шесть колхозников получили поражение ипритом во время сенокоса на химическом полигоне Юргинского лагерного сбора. Это случилось после того, как они познакомились с бесхозными емкостями с ипритом (XX). В отличие от многих это событие получило огласку, достигло московских военных коридоров и вызвало волну переписки. При расследовании выяснилось, однако, что проблема более серьезна, чем рядовой эпизод. Как показалось авторам разгромного приказания, полигон будто бы «неудовлетворительно» очищается от ОВ и зараженной тары после работ с химоружием. На самом деле колхозники из СибВО встретились с системой — безответственной и, по существу, преступной. Они были отравлены потому, что встретились с бочками с ипритом на земле, которая по докладам и сводкам уже будто бы была обезврежена; просто исполнители по каким-то причинам не успели закопать (или закопать с сожжением, как делалось после 1938 г.) опасное и уже ненужное имущество. Повторимся, события в Юргинском лагере не были случайностью — это была система. Иначе бы командующему округом С.А. Калинину не пришлось тем летом писать приказ по войскам СибВО о том, что в ряде воинских частей «химические снаряды, баллоны с ОВ, тара ОВ, как правило, не опломбируются и не охраняются»^4,534.

В завершение обзора событий 1939 г. упомянем запись, внесенную в «химический» отчет СКВО за 1939 г.: «отсутствие в войсках химгородков и химклассов нужно признать нетерпимым». К сожалению, после такой записи поиски закопанного химоружия в этом округе становятся бесперспективными. В развитие этого соображения укажем на прискорбный факт, который был вынужден разбирать через много месяцев после окончания «химического лета» 1939 г. командующий войсками СКВО Ф.И. Кузнецов. Три бочки с ипритом, полученные 10-й казачьей дивизией и не израсходованные ею во время летней учебы, были брошены в Прохладненском лагере без охраны в развалившемся подвале. А зимой в штабе округа родилась идея передать лагерь на учебу будущего года другой дивизии — 175-й стрелковой. В ответ химики-танкисты 10-й казачьей дивизии исключили три бочки иприта из своего учета и, не передав их 175-й дивизии и даже не опустившись до закапывания, просто бросили. Кончился тот бедлам печально: «служащие военторга случайно обнаружили эти бочки и, считая, что в них находится бензин, прикатили одну бочку к столовой военторга и вскрыли; при этом один человек получил тяжелое поражение, а три — легкие». Затеяв разбирательство, командующий сначала хотел пугнуть своих подчиненных суровой карой («преданием суду военного трибунала»), а потом помягшал и просто распорядился «проверить во всех частях состояние и хранение боевых ОВ». Что до судьбы трех бочек с ипритом, то она так и осталась неизвестной⁴⁸⁹.

Конечно, получив все эти сведения, ХИМУ РККА изобразило фигуру активности. 7 января 1940 г. оно распорядилось провести проверку того, как «приводятся в порядок химгородки в лагерях с переездом на зимние квартиры, приняв меры, чтобы все БХВ были сданы в охраняемые склады, а местность тщатeльно продегазирована». К сожалению, исполнить подобные запоздалые распоряжения вряд ли было возможно. И не только потому, что уже наступила глубокая зима. Просто с 1933 г., с начала сплошного внедрения ОВ в учебную практику Красной Армии, они расползлись по нескольким сотням точек.

Чтобы понять, как приказ о работе с действительными ОВ реализовался на тех территориях, где войска не выходили в летние лагеря (они были «на переднем крае борьбы»), достаточно заглянуть в письмо начальника химической службы ЗабВО от 15 июня 1940 г. Автор извещал начальников химической службы трех дивизий, располагавшихся тогда на территории нынешней Читинской обл. — 15-й кавалерийской (ст.Даурия), а также 65-й (ст.Мациевская) и 109-й стрелковых (ст.Харанор), что в их распоряжение «для отработки занятий по преодолению участка заражения действительными ОВ» выделено по 4 бочки иприта. Однако вряд ли кому-либо пришло в голову выводить части только лишь для работ с ОВ на специальные полигоны. Показные учения проводились прямо в местах расположения частей: 15-я Кубанская кавалерийская дивизия провела свои учения с ипритом в августе 1940 г. в районе своего постоянного расположения около ст.Даурия, 109-я стрелковая дивизия — в районе ст.Харанор, 22-я кавалерийская дивизия — на ст.Хадабулак (они закончились поражением одного химинструктора), 152-я стрелковая дивизия — на ст.Чиндант (Читинская обл.), 114-я стрелковая дивизия — на ст.Дивизионная (недалеко от Улан-Удэ), 93-я стрелковая дивизия — на ст.Антипиха (недалеко от Читы) и т.д.⁴

Однако израсходовала 15-я кавалерийская дивизия не 4, а лишь одну бочку иприта, равно как и 109-я стрелковая дивизия потратила не более одной бочки (остальное осталось «под охраной часовых при 544-м стрелковом полку»). В принципе эти 12 бочек иприта могла ждать несколько более определенная судьба, чем тысяч предыдущих их сестер, однако жизнь по-прежнему оказалась сложнее схем — на будущий 1941 г. «спущенные» со складов в войска и оставшиеся неизрасходованными бочки с ипритом, скорее всего, уже не были потрачены на обучение войск. Они, как и многое другое, по существу, растворились в истории. Так что вряд ли можно сыскать их следы в документах, зато в качестве экологического оружия они показали и еще покажут себя не один раз⁴.

«На переднем крае» учились и летчики ЗапОВО. Окружные химические авиационные сборы были проведены в августе-сентябре на химическом полигоне «Суша» (Могилевская обл.), где была выделена площадка с мишенями, на которую было выполнено 16 вылетов с химическими авиабомбами и 21 вылет с ВАПами. Результат: из 100 авиахимбомб ХАБ-25 две не взорвались («по неустановленной причине»), имелось и невскрытие 2-х ВАПов над целью, так что самолетам с ипритом пришлось вернуться на авиабазу в районе Бобруйска. Масштабы авиахимработ были таковы, что летчики решили заиметь в следующем 1941 г. свой собственный авиахимполигон, а не одалживаться у химиков.

Осталось напомнить о забытых авиационных химических боеприпасах. Как уже говорилось, летом 1940 г. в Казахстане, южнее Лбищенска, был создан гигантский авиационно-химический полигон. Военно-химические учения и испытания успели провести в осенние месяцы того же года. Что до «излишков» авиабомб с ипритом (XX) и синильной кислотой (XV), то вывозить их не стали, а оставили на месте, прикопав в земле до следующего сезона 35 бомб ХАБ-200 с синильной кислотой, 48 бомб ХАБ-200 и 120 бомб ХАБ-100 в снаряжении смесью иприта и люизита и т.д. по всей номенклатуре³⁵⁹. Фашистская Германия подкорректировала планы наших летчиков, осталось лишь понять, где ныне покоятся те «прикопанные» авиабомбы с синильной кислотой и ипритом.

Подводя итог лагерной химической активности предвоенных лет, мы вынуждены с сожалением констатировать, что растаскивание ОВ и вообще химоружия было в те годы неизбежно. В пользу реалистичности этого суждения укажем примеры, касающиеся и самих ОВ, и химических боеприпасов.

Начальник штаба Киевского особого военного округа Н.Ф. Ватутин попытался отрегулировать прохождение иприта через войска в 1940 г. в связи с активными работами с ним. Упомянув в своем апрельском распоряжении, что «в конце мая месяца каждой дивизии, бригаде будет подано по 2-3 бочки (около 300 кг) боевого вещества № 6″, он тут же приказал «подготовить соответствующие хранилища… в лагерях типа землянок или погребов. Хранилища должны охраняться… Тара с БХВ всегда должна быть герметично закрыта, лежать на стеллажах». В округе в то лето учения с боевыми СОВ были проведены в воинских частях всех соединений (за исключением частей 15-го и 17-го стрелковых корпусов, которые были заняты другими делами в районе Румынии), однако по окончании летнего сезона никто не стал подсчитывать, все ли бочки к концу ипритного сезона оказались пустыми, а на будущее лето этот вопрос был уже неактуален.

Что касается артхимбоеприпасов, то, чтобы не допустить бесконтрольного их растаскивания, руководство армии попыталось регулировать места стрельб. Сошлемся в связи с этим на приказ наркома обороны С.К. Тимошенко 1940 г. «Впредь все виды учебно-боевых стрельб проводить только на постоянных полигонах»⁶³³. В его развитие везде были изданы соответствующие распоряжения. Впрочем, все это было не более чем формальность, поскольку те примерно 35 основных (окружных и корпусных) артиллерийских полигонов РККА, которые были определены по состоянию на 1 сентября 1940 г., далеко не исчерпывали многообразия участков, которые армия фактически использовала для своей боевой учебы.

А приказ по СибВО в тот год выглядел так: «Артиллерийские и все остальные учебно-боевые стрельбы на временных артиллерийских полигонах с сего числа прекратить. Впредь все учебно-боевые стрельбы проводить только на постоянных артиллерийских полигонах». Было даже уточнено, какие участки Сибири надлежало считать «постоянными» местами артучебы: Красноярский, Юргинский, Бийский, Барнаульский, Омский и Славгородский артполигоны. Так вот, из этих 6 артполигонов лишь Юргинский считался окружным и входил в упоминавшийся список из 35 артполигонов. А вот насчет статуса остальных сказать трудно, равно как и о судьбе артхимснарядов, которые прошли через них. В ЗабВО в лето 1940 г. артиллеристы гранили свой боевой талант на девяти артиллерийских полигонах, однако лишь два из них были штатные — окружной полигон наземной артиллерии на ст.Ага и окружной зенитный в Чите-II. А четыре дивизионных полигона наземной артиллерии были нештатные — на ст.Харанор, ст.Хадабудак, ст.Мальта, Чита-II. И этим дивизиям пришлось покидать свои нештатные артполигоны.

В общем, решение это слишком запоздало — следующим летом 1941 г. Красная Армия училась военному делу совсем на иных полях. А о тех артхимснарядах, которые были разбросаны и не подорваны на «временных», равно как и «постоянных», артполигонах, было забыто. По существу, навсегда.

« Назад

Оглавление

Вперед »