«Наше раскаяние — это обычно не столько
сожаление о зле, которое совершили мы, сколько
боязнь зла, которое могут причинить нам в ответ.»
Франсуа де Ларошфуко
2. ТРУДНОЕ РАССТАВАНИЕ С ХИМИЧЕСКИМ ОРУЖИЕМ
Люди или стреляют друг в друга, или договариваются — третьего не дано.
Известно, что еще 29 июля 1899 года на Гаагской конференции 27 стран приняли декларацию по международно-правовой регламентации правил ведения войны. Среди прочего они «выразили согласие воздерживаться от использования боеприпасов, основное действие которых состоит в распространении удушливых или вредоносных газов».
Тем не менее первая мировая война 1914-1918 годов была войной в значительной мере химической — Гаагская декларация этому не помешала.
На международной конференции в Вашингтоне, которая состоялась в 1921 году, отказ от использования ОВ был принят подавляющим большинством участников. В общем отношение мирового сообщества к химоружию было столь отрицательно, что не удивительны ни появление документов о его запрещении (женевского Протокола 1925 года198 и парижской Конвенции 1993 года18), ни попытка мирового сообщества по возможности опубликовать имеющуюся информацию об этом варварском типе оружия.
Конечно, уровень информации был разный. Для интересующихся специалистов новой России было в новинку даже то немногое, что было сброшено с барского плеча ВХК в общедоступный химический журнал группой не известных общественности лиц из неназванных организаций259-261 (и это после подписания Конвенции о запрещении химоружия18). Так что поначалу она (общественность), если не считать первых документов Б.Н.Ельцина262,263, была вынуждена довольствоваться в основном пропагандистскими поделками военно-химического истеблишмента и близкой ему прессы228,229,248-251,264-309, хотя уровень содержательности и убедительности той информации не шел в сравнение с публиковавшейся на Западе233,310-331.
И лишь на рубеже веков на смену времени тайных решений Ленинского ЦК КПСС148,149,332-341 в стране начала робко формироваться атмосфера открытого общества и нормальных информационных процедур. В результате общество, хоть и не в полном объеме, начало, наконец, получать информацию, необходимую для понимания процесса химического разоружения — официальную (связанную с деятельностью главы государства262,263,342-356, высшего органа законодательной власти253,357-371, совета безопасности372-376, правительства377-420, министерств и других органов власти и управления421-446) и иную (книги, сборники, научные отчеты, материалы конференций, семинаров и иных встреч447-499). Ну а пресса начала работать по прямому назначению — информировать общество на темы химического разоружения, предоставляя свои страницы для изложения всех точек зрения230,234-236,240,242,243,245,500-573.
2.1. НЕИСПОЛНЕННЫЙ ЖЕНЕВСКИЙ ПРОТОКОЛ (1925)
Серьезный шаг к миру без химоружия, случившийся 17 июня 1925 года, был неизбежен. В тот день представители 38 государств подписали в Женеве «Протокол о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств»198, который подтверждал и дополнял Версальский трактат от 28 июня 1919 года и Вашингтонский трактат от 6 февраля 1922 года.
Как отмечалось в одном из текстов ВОХИМУ РККА осенью 1927 года, Женевский протокол198 должен был стать полноценной частью международного права, и он обязывал все присоединившиеся государства как морально, так и практически отказаться от химических и бактериологических средств борьбы.
Официально Советский Союз присоединился к Женевскому протоколу 2 декабря 1927 года. В духе времени на предстоящей конференции по разоружению (декабрь 1927 года) советская делегация планировала «выступить.., разоблачая и выявляя вместе с тем неделовой и лицемерный подход к проблеме разоружения буржуазных государств». А в отношении Женевского протокола предполагалось объявить о «решительно отрицательной позиции». И тем не менее СССР был вынужден на конференции заявить о присоединении к протоколу о запрете химического и бактериологического оружия.
Правительство СССР ратифицировало Женевский протокол лишь 5 апреля 1928 года, когда советский посол В.Довгалевский передал ратификационную грамоту ЦИК СССР на хранение правительству Французской Республики.
На самом деле все силы руководства СССР были направлены лишь на то, чтобы страны Запада не прознали, что первое государство рабочих и крестьян вовсе не собиралось исполнять запрещения Женевского протокола. Для примера приведем документы 1927-1928 годов, появление которых было явно связано с присоединением СССР к числу стран, подписавших этот документ.
В частности, присоединение Советского Союза к Женевскому протоколу побудило Разведывательное управление Штаба РККА добыть доклад английской разведки, касающийся состояния военно-химических дел в СССР в 1927 году. И 11 августа 1928 года этот документ был направлен в ВОХИМУ. В ответном письме начальник ВОХИМУ Я.М.Фишман указал, что полученные материалы «довольно верны, но слишком общего характера», однако он не мог не отметить иное: «если они получат хотя бы и общую информацию о 1928 годе, то основные направления наших работ будут разгаданы».
Разгадка, однако, не состоялась — постарались и контрразведка с системой секретной переписки, и цензура.
Время было такое, что Я.М.Фишману пришлось явить тогда редчайшую изворотливость в создании армейского института химической войны34,66. Поскольку денег на то строительство у армии не было, он мобилизовал доброту голодных советских людей, которые поверили официальной пропаганде и собрали в течение 1927 года необходимую сумму в рамках движения «Наш ответ Чемберлену» в кассу так называемых общественных организаций — Авиахима и сменившего его на этой ниве ОСОавиахима. Заодно Я.М.Фишман нашел решение и дипломатической задачи — развернуть подготовку к наступательной химической войне, построить головной военно-химический институт, начать создание первых воинских частей химических нападения и уклониться при этом от обвинений в нарушении Женевского протокола19. «Что касается передачи института Наркомвоенмору, то таковая фактически должна быть произведена, официально же институт может оставаться осоавиахимовским. Само собой разумеется, никто не может запретить добровольному обществу, ставящему себе одной из задач воздушно-химическую оборону СССР, располагать для этой цели научно-исследовательским институтом» — так писал Я.М.Фишман 8 февраля 1928 года в связи с подготовкой приказа по армии о конституировании нового института (Института химической «обороны» им.ОСОавиахима)66.
Ну и попутно Я.М.Фишман распоряжением от 4 мая 1928 года ввел новую систему шифровки ОВ. Теперь в секретной переписке они стали обозначаться не так, как раньше, в соответствии с его же распоряжением от 7 января 1927 года199, то есть до ратификации правительством СССР Женевского протокола. После ратификации потребовалось ужесточение мер секретности для сокрытия подготовки к химической войне. Впрочем, и эта система продержалась лишь до мая 1929 года. Дело в том, что 23 апреля 1929 года Я.М.Фишман утвердил ставшую наиболее популярной систему шифровки индивидуальных ОВ — цифровую (систему литер «А»)68. Вот какие ОВ крутились в документообороте армии, ОГПУ и промышленности в те годы: дифосген — это вещество № 5, серный иприт — № 6, бромбензилцианид — № 8, синильная кислота — № 11, дифенилхлорарсин — № 12, адамсит — № 15, люизит — № 17, фосген — № 25, хлорацетофенон. Конечно, к концу 1930-х годов масштабы работ с химоружием развились настолько, что для обозначения ОВ и рецептур на их основе стали применять и более богатые по возможностям системы обозначений. В частности, 15 мая 1936 года Я.М.Фишман утвердил систему трехзначных чисел, с помощью которых в своей переписке под грифами «секретно» и «совершенно секретно» руководство РККА, ГУГБ и промышленности прятали данные об обсуждавшихся «обычных» ОВ: иприт Левинштейна — это вещество 125, зимний иприт на основе пропилена — 126, вязкий иприт — 127, смесь иприта с дифосгеном — 130, смесь иприта с люизитом — 131, люизит — 133, фосген — 134, дифосген — 135, синильная кислота — 137, хлорциан — 138, смесь синильной кислоты с хлорцианом — 139, дифенилхлорарсин — 140, дифенилцианарсин — 141, адамсит — 14276 .
Отечественная война внесла свои коррективы. Уже в ее начале обычный иприт в документах промышленности начали скрывать под словом Р-10, «тролит» и «тролит-10», иприт Зайкова — «продукт М-01», «тролит-74» и Р-74, люизит — «продукт К-01» и «персил», синильную кислоту — «розамин», фосген — «фактис-1», дифосген — «фактис-2», адамсит — Р-15 и «фиксол». А 20 марта 1943 года нарком НКХП СССР М.Первухин написал от руки приказ об установлении иной системы шифровки в секретной переписке по вопросам производства тех ОВ, которые фактически выпускались202. С 1 апреля 1943 года действовали такие обозначения: синильная кислота — продукт «А», фосген — «Б», дифосген — «В», адамсит — «Д», дифенилхлорарсин — «Е», иприт Зайкова — «К», иприт Левинштейна — «Н», люизит — «М», хлорацетофенон — «С». Ну и т.д.
После войны настали новые времена, и к старым добрым ОВ первой мировой войны добавились новые, почти трофейные — нервно-паралитические. Разумеется, и это обстоятельство имело следствия на секретно-шифровальном фронте: новые ОВ зарин и зоман стали именовать в документах промышленности как «ордоваль-1» и «ордоваль-2». Впрочем, у зарина бывали и иные имена (например, «молит» и «пласкон»), а у зомана — «титанит».
Обращаясь к проблемам становления цензуры, отметим, что 19 августа 1927 года, в преддверии присоединения СССР к Женевскому протоколу 1925 года, Главлит начал подготовку к двойной жизни. Он разослал по всей стране специальный документ «О секретных сведениях по военно-химическому делу», где было однозначно установлено, что «сведения по военно-химическому делу являются секретными и потому не должны разрешаться к печати»200.
Приведем некоторые из запрещенных тем: «Средства химического нападения».
«1. Все ОВ (наименования, марки, химические формулы и характеристики действий)…
3. Ручные и ружейные химические снаряды (гранаты и пр.).
4. Газометные мины, дымовые шашки и ядовитые свечи.
5. Все средства для заражения местности как с самолета, так и наземные.
6. Газометы.
7. Оригинальные сосуды для перевозки и хранения ОВ (баллоны, цистерны и т.п.)».
Тем же документом были запрещены для публикации в прессе также «все сведения о бактериологической войне, которые не носят научного характера и которые не позаимствованы из иностранной прессы, но каждый раз по согласованию с Военно-химическим управлением».
Дальше — больше. И «Перечень сведений, составляющих военную тайну и не подлежащих оглашению в целях охранения интересов СССР (на мирное время)», который был утвержден в 1928 году не только главным цензором (начальником Главлита), но и заместителем председателя РВС СССР И.С.Уншлихтом, запретил упоминание в открытой печати названий, нумераций и местонахождения войсковых частей, в том числе и у только что образованных химических войск201. Пока этот запрет распространялся на отдельные химические роты и батальоны — ничего другого в химических войсках тогда еще не было. Среди других запретов укажем такие: «все сведения о военно-химической службе», «все сведения о военно-химической промышленности» (она еще только возникала) и даже «сведения о количестве газов, газовых снарядов и т.п., оставшихся от царской армии».
Ну а в следующие годы подобного рода перечни обрастали все новыми и новыми подробностями, по мере того как военные химики обрастали новыми знаниями и «достижениями». Так, еще 19 мая 1933 года с их подачи заместитель председателя РВС СССР М.Н.Тухачевский утвердил обширнейший «Перечень вопросов, составляющих военную тайну по военно-химическому вооружению и военно-химической подготовке РККА»45, по существу отражающий весь арсенал военно-химических неожиданностей, которыми Страна Советов собиралась познакомить любого врага. Перечень этот заслуживает описания, поскольку он очень выпукло характеризует его создателей.
Так, о всех боевых химических машинах от БХМ-1 до БХМ-4 враг не должен был знать из открытых источников абсолютно ничего (то есть детального технического описания, ТУ, наличия распылителей для иприта и люизита, тактико-технических данных, норм расхода). Даже внешний вид для машин БХМ-2, -3 и -4 составлял тайну уровня «совершенно секретно»45. Единственное послабление касалось рабочей емкости машины БХМ-1 — всем дозволялось знать число 1000 л, да и то потому, что «в миру» под названием АРС эти машины могли быть использованы не для перекачки и распыления СОВ, а для перевозки бензина и поливки улиц водой. С чем успешно справляются и поныне. О шашках ядовитого дыма ЯМ-11 (хлорацетофенон) разрешалось знать только внешний вид, вся остальная информация шла под грифом «секретно». А о ЯМ-21 (адамсит), ЯМ-31 (дифенилхлорарсин) и ЯМ-41 (дифенилцианарсин) и об их применении никто не должен был знать абсолютно ничего — все шло только под грифом «секретно». За исключением того, что пряталось под гриф «совершенно секретно», а на этот уровень тайны тянула такая информация, как «действие дымовой волны на дальности свыше 10 км и в сверхминимальных концентрациях». Напомним, что дальность могла достигать 80 км и более45. О таком химоружии, как химический фугас ХФ, можно было знать не очень много — внешний вид и учебные нормы, да и то в режиме «для служебного пользования». А вот боевые нормы — это было «секретно», не говоря уж о «телемеханическом способе подрыва», который проходил как тайна уровня «совершенно секретно»45.
И так до бесконечности. В отношении ВАПов как химоружия авиации никому нельзя было знать ничего. Причем применение этого средства распыления ОВ до высот1000 мбыло тайной уровня «секретно», а вот использование с высот выше1000 мбыло тайной «совершенно секретно». Столь же строгой тайной была окружена сама возможность применения авиацией из ВАПов таких ОВ, как синильная кислота и фосген.
Разумеется, под грифом «совершенно секретно» проходили тогда любые рецептуры ОВ — для химических и осколочно-химических авиационных бомб и артиллерийских снарядов, а также для применения всеми иными способами.
Что касается самих ОВ, то о ранее известных из прессы широкой публике дозволялось знать то и только то, что уже было опубликовано после первой мировой войны, и ни на йоту больше. Скажем, в отношении люизита режим «секретно» действовал по таким неожиданным вопросам, как «действие на организм животных и человека, меры первой помощи». В отношении синильной кислоты режим «секретно» распространялся на «все работы, проводимые в СССР, и вопросы боевого применения», а режим «совершенно секретно» — на «применение синильной кислоты авиацией и другими холодными способами». В отношении адамсита и дифенилхлорарсина режим «совершенно секретно» действовал по такому боевому вопросу, как «действие на организм сверхминимальных концентраций». Ну а в отношении практически всех известных ОВ (иприта, фосгена, дифосгена, адамсита, дифенилхлорарсина, хлорацетофенона) в режиме «секретно» должно было оставаться все, что касалось усовершенствования технологических процессов, а в режиме «совершенно секретно» — сведения о боевых рецептурах. Что касается новых, ранее не известных ОВ, то публикации о них типографские или литографские публикации запрещались вообще, даже под грифом «совершенно секретно»45.
Разумеется о химических войсках и об их работе в режиме химического нападения нельзя было знать практически ничего. В отношении самого факта существования «химических частей и подразделений больше взвода», равно как и об их технике и тактике при заражении местности действовал режим «секретно». Ну а в отношении мест размещения химических войск нельзя было знать ничего даже для таких военных единиц, как взвод45.
Между тем жизнь продолжалась и ставила все новые и новые вопросы.
Совместные немецко-советские опыты с химоружием, начатые в 1926 году в Кузьминках (Москва), в нарушение Версальского трактата 28 июня 1919 года, равно как и Женевского протокола 1925 года198, также требовали осторожности. В связи с этим опыты, выполненные в 1927 году уже в районе Оренбурга, также потребовали проведения активной операции прикрытия, с тем, чтобы немецкие химические офицеры («гости»), не очень бросались в глаза.
«11 марта 1927 года Зам. Председателя РВС
тов.Уншлихту
Через несколько дней приезжают гости для того, чтобы начать здесь работу.
Кроме того, по условию, гости должны поехать в Оренбург для осмотра полигона…
В соответствии с полученными от Вас устно указаниями полагаю, все дело можно представить следующим образом.
ОСО-Авиахим в моем лице ведет опыты по борьбе с саранчей путем опрыскивания с самолетов. Для этой цели ОСО-Авиахим пользуется услугами иностранных специалистов, которые предлагают ОСО-Авиахиму приобрести патент по опыливанию с самолета. Свои способы борьбы с вредителями иностранная фирма и Со демонстрирует у нас на полигоне.
Думаю, что они согласятся нам написать письмо в этом духе. Тогда все дело было бы легализовано, так как имеем же мы право пользоваться услугами иностранцев при изучении техники борьбы с вредителями.
Вся работа должна быть закончена в августе этого года.
Прошу разрешения повести с ними переговоры в указанном смысле.
Начальник ВОХИМУ Фишман».
Ну а после 1927 года вся информация о подготовке Советского Союза к наступательной химической войне была засекречена так тщательно, что лишь кое-что об этом стало ясно мировому сообществу в конце XX века. А вот данные о советско-германских опытах по созданию и испытанию химоружия, которые интенсивно выполнялись в 1928-1932 годах на военно-химическом полигоне в Шиханах (Саратовская область)194,214, достоянием общества так и не стали.
Хотя не обходилось без исключений.
«Русские считают за лучшее указывать на злых империалистов и их оживленную деятельность в области химического вооружения, как, например, сделал Ворошилов в своей речи на 15-летней годовщине Красной Армии, прибавив затем: «Не обращая внимания на Женевскую болтовню, химическое оружие в будущей войне достигнет применения не в меньшем, но в значительно большем масштабе, чем в империалистическую войну». Также, русский Фишман в своей известной работе «Химическая война» неосмотрительно ставит в известность мировое сообщество о том, что Красная Армия «получает тщательное обучение химическим атакам».
«Wissen und Wehr», Германия, 1936, № 4.
Что касается советских военных химиков, то они в дальнейшем применяли накопленный «дипломатический опыт» в течение несколько десятилетий. Без каких-либо стеснений. Справедливости ради укажем, что в начале 1930-х годов Советский Союз уже не получал на Западе серьезной критики.
Во всяком случае в апреле 1934 года, когда на смену военно-химической «дружбе» с нацистской Германией шла подготовка к военно-химической дружбе с фашистской Италией, начальник военно-химической службы Италии в приватной беседе с советским военным атташе в Риме высказал совсем не то, о чем провозглашалось с самых высоких разоруженческих трибун: «Генерал Риккетти говорил, что они много теряли времени в военно-химической области из-за всяких международных обязательств и прочих глупостей. Сейчас они решили развивать химическое оружие «вовсю». Поэтому их и интересует опыт СССР, который поступил более «мудро», не веря всяким международным обязательствам». Советский опыт195,196 пригодился довольно скоро — во время химической войны Италии в Абиссинии.
В общем, у нас, жителей XXI века, не вызывают сомнения причины, по которым присоединение к Женевскому протоколу 1925 года198 Советский Союз сопроводил оговорками, которые полностью обесценивали акт присоединения.
После подписания Женевского протокола198 последовали десятилетия, когда химоружие применялось лишь в локальных конфликтах, что, впрочем, не снижало уровня его опасности для всего мира. Что касается последующих событий, то среди них особо примечательным, пожалуй, был 1969 год. США в тот год высадили человека на Луну и прекратили производство химоружия и больше его не возобновляли (как был вынужден признать советский химический генерал И.Б.Евстафьев, США «не производили химическое оружия с 1969 по 1987 год»295). А Советский Союз в 1969 году предложил включить в повестку дня XXIV сессии Генеральной Ассамблеи ООН вопрос «О заключении Конвенции о запрещении разработки, производства и накопления запасов химического и бактериологического (биологического) оружия и о его уничтожении», что не помешало ему, параллельно с переговорами, готовиться к совсем иным делам и начать в 1972 году массовый выпуск самых различных боеприпасов в наполнении советским V-газом, в том числе боевые части стратегических ракет1. И стать безусловным мировым лидером в области химической войны, что бы ни думали об этом разведки Запада15-17.
Не удивительно, что в 1991 году, когда в Советском Союзе все бурлило и он был уже на грани распада, генерал И.Б.Евстафьев считал тасканием каштанов из огня для американцев тот факт, что СССР должен был уничтожать советское химоружие в те же сроки, что и американские «устаревшие образцы»295 - именно на этом пути терялось мировое военно-химическое превосходство СССР.
Остается добавить, что реально СССР и США продемонстрировали прямо противоположное отношение к Женевскому протоколу198. Советский Союз ратифицировал документ в 1928 году и немедленно приступил к активному его нарушению. А США, чтобы не нарушать законов, не ратифицировали протокол вплоть до 1975 года295. Причем до ратификации президент США отказался от производства химоружия (1969 год), а Конгресс США принял решение о его поэтапном уничтожении. Ну а Россия отказалась от оговорок к протоколу лишь в 2000 году367 — вплоть до XXI века наш генералитет еще на что-то надеялся.
| « Назад | Оглавление | Вперед » |