«МОСКВА-КУЗЬМИНКИ (военно-химическая оперетта)»

РОССИЯ, КОТОРУЮ МЫ НЕ ЗНАЛИ

«Как провожали пароходы»? Совсем не так, как у нормальных людей.

Наш рассказ о Кузьминках будет неполон, если мы не разберем методы расставания с той частью низкокачественных советских ОВ и плохого советского химического оружия, которые были армией в предвоенные годы отбракованы и «уничтожены». Химическое оружие, как и всякое иное, приходило и должно было уходить, освобождая склады для нового плохого химического оружия. Однако наше химическое оружие покидало мир с помощью варварских управленческих решений химического генералитета. И жители нынешней России абсолютно не в курсе реальной практики уничтожения химического оружия прежних лет.

Раскроем сию великую тайну.

«Экологическим стандартом» Красной Армии практически в течение всех предвоенных лет был самый неэкологичный подход из всех мыслимых — метод закапывания испорченного и ненужного химического оружия. Иногда вместе со сжиганием. Осуществлялась эта варварская практика на военно-химических, артиллерийских и иных полигонах, в военных лагерях и складах и во множестве других мест. А распространялась и на химические боеприпасы, и на сами ОВ.

«Стандарт» этот утвердился в Красной Армии очень давно, задолго до того, как «химическую погоду» стали определять бывший луганский слесарь К.Е.Ворошилов и бывший эсер и «дипломированный химик» Я.М.Фишман. И даже до того, как было принято решение о приемлемости химоружия в качестве средства вооруженной борьбы.

Дело в том, что »Инструкция для хранения баллонов с удушливыми газами в мирное и в военное время» появилась еще в июле 1919 года, то есть за месяц до постановления РВС о целесообразности использования химического оружия в нормального качестве боевого средства Красной Армии. Именно в ней указывалось, что«баллоны с фосгеном или другими смесями газов, давшие течь, при невозможности наложения свинцового пластыря закапываются в землю...». Единственное, что было не ясно из той инструкции, так это где именно должны были закапываться «потекшие» баллоны с ОВ, поскольку двумя параграфами выше утверждалось, что неисправные баллоны «должны быть удаляемы из помещения склада».

Для химических снарядов действовал аналогичный «стандарт». Так, например, в отношении снарядов, снаряженных синильной кислотой, еще в дореволюционной инструкции содержалось недвусмысленное предписание: «…снаряды, оказавшиеся негерметичными, подлежат уничтожению взрывом или закапыванием на 1,5 аршина глубины».

Впрочем, в зависимости от эпохи можно обнаружить какие-то различия в деталях исполнения. Скажем, Чрезкомвзрыв (была в Красной Армии и такая должность) в «Инструкции по сортировке порохов, зарядов и боевых припасов в артскладах», относящейся к 1920 году, записал, что »протекающие химические снаряды… уничтожаются независимо от количества их, находящихся на складах». И — никаких указаний по способу уничтожения, их еще тогда не знали.

В более поздних текстах можно, однако, найти и детали. Например, в документе Арткома, датированном 22 сентября 1923 года и относящемся уже к эпохе начала упорядочения артиллерийского дела после гражданской войны, можно прочитать следующую запись: «Неисправные снаряды… уничтожаются подрывом. В случае обнаружения снарядов… с протекающей жидкостью или издающих запах горького миндаля (или горчицы) с такими снарядами следует обращаться крайне осторожно: работу вести с надетыми противогазами… Снаряды, обладающие указанными дефектами, после рассоединения их с гильзами подлежат уничтожению путем закапывания их в землю на глубину в два аршина… В одну яму зарывать не более 5 штук снарядов». Эта запись вовсе не была личной инициативой мелких артиллерийских клерков — на подлиннике инструкции имеется и руководящая надпись, которая принадлежала перу генерал-лейтенанта царской армии, а на тот момент начальника артиллерии Красной Армии Ю.М.Шейдемана: »Очень интересный опыт, прошу о ходе этих работ докладывать по мере поступления сведений».

И позже каких-то особых новаций реальная практика не рождала. Скажем, в «Указаниях для применения химических снарядов»,относящихся к 1924 году, рекомендации были точно такими же:«Неисправные снаряды уничтожаются выстрелом или закапыванием в землю на глубину не менее 1,5 аршина; в воду не бросать, так как могут последовать отравления». Впрочем, попадались среди артиллеристов и люди с пониманием. Во всяком случае в том же 1924 году один не-начальник писал насчет трофейных английских снарядов с ипритом более точный, хотя и недирективный текст: »снаряды I категории не могут быть уничтожаемы ни подрывом, ни путем закапывания, ни потоплением, так как специфические особенности «короля газов» всем достаточно хорошо известны».

Некоторую модификацию методики чуть позже зафиксировал приказ РВС СССР № 618/129 от 4 июня 1925 года, который подписал старый большевик И.С.Уншлихт и которым объявлялись «Правила хранения боевых припасов и взрывчатых веществ в огне- и взрывскладах военного ведомства и устройства самих складов». На этот раз деталей в отношении химических снарядов совсем уж мало: «Протекающие снаряды немедленно выносятся из хранилища, укладываются в ящики или бочки, засыпаются гашеной известью, а затем разряжаются, причем корпуса обращаются в лом металла, жидкость уничтожается выливанием, а запальные стаканы уничтожаются подрывом». Как видим, на этот раз РВС СССР более интересовал лом металла, а судьба ОВ не определялась — вылить и все. Так что конкретный путь ОВ — в яму, в болото или просто на землю — скорее всего должен был определять «полевой командир».

Впрочем, подробнее о судьбе иприта, пролитого на земле, можно прочесть в »Инструкции для войсковых частей по проведению предупредительных мер во время работ с ипритом», утвержденной ВОХИМУ 30 марта 1926 года. В ней была предусмотрена следующая последовательность действий в отношении почвы, на которую был пролит иприт: почву необходимо срезать, поместить в предварительно вырытую яму, насыпать сверху хлорную известь и закопать. Это если облитая ипритом площадь меньше 2 м², в противном случае закапывание исключается, а остается обычное засыпание хлоркой.

Чуть позже в отчете о выполнении соответствующих опытов на полигоне в Кузьминках, который появился 9 июля 1926 года, было сделано два вывода, вылившихся в последующие указания. Первый вывод касался разрядки снарядов с ипритом: было признано «допустимым… сливание ОВ в яму глубиной не менее 1 метра» с последующей засыпкой землей. Другой вывод относился к подрыву «химических снарядов, снаряженных стойкими ОВ (типа иприта) — закапывание их на ту же глубину при условии, если разрывной заряд не превышает 150 граммов». Единственное, что оставалось не ясным из этих опытов, как следует поступать с уже закопанными, но невзорвавшимися снарядами.

Наряду с опытами, однако, существовала конкретная практика.

Весь этот опытно-практический материал был канонизирован в 1927 году «Инструкцией по хранению химических снарядов на складах военного ведомства», изданной ВОХИМУ и утвержденной в прошлом революционным матросом, а на момент утверждения начальником снабжения РККА П.Е.Дыбенко. В ней был зафиксирован более экономический подход к судьбе многочисленных потекших химических снарядов любой из семи выделявшихся тогда категорий: «снаряды, которые не удалось разобрать,.. уничтожаются путем их подрыва». Только снаряды 6-й категории (а их содержимое — это иприт), перед подрывом все равно »закапываются в землю на глубину около 1 метра так, чтобы при взрыве не образовывалась воронка». Причина была более чем прозаической — бедность на снарядную сталь. Осколки от любых подорванных химических снарядов в те годы собирались и после дегазации переправлялись на «оборонные заводы».

Впрочем, бывали и исключения. Во всяком случае во время масштабных опытных технико-тактических испытаний химического оружия, которые состоялись в августе 1931 года на военно-химическом полигоне МВО во Фролищевой пустыни (Нижегородская область), в соответствующей инструкции, утвержденной Я.М.Фишманом 15 июня 1931 года было записано следующее: «5. При стрельбе обнаруженные подтекающие мины должны быть отделены и зарыты в землю…» Инструкцию ту пришлось писать потому, что командир химического батальона, получивший партию мин со снаряжательного завода, был настолько обескуражен протеканием некоторых из них, что решил застраховать себя и доложил непосредственно заместителю председателя РВС СССР о «вредительских минах, текущих по всем швам». Ну а Я.М.Фишман в свою очередь успокоил высокого начальника, выяснив с помощью специальной комиссии, »что дают утечку ОВ около 1% изготовленных мин, что … не дает никаких поводов к панике». Паника была, таким образом, предотвращена, а 1% от большой опытной партии мин и поныне покоятся где-то в земле полигона.

Ну а в следующем году высокие руководители армии, а также транспорта (железнодорожного и водного) нашли время для формализации правил перевозок ОВ. Инструкцией, утвержденной совместным приказом трех ведомств от 26 сентября 1932 года, ими установлено, что во время перевозок железнодорожным транспортом «при утечке отравляющих веществ… баллоны, дающие течь, удаляются и закапываются в пунктах, не представляющих опасности для людей и животных, группами не более 5 штук и на глубину не менее 1 метра. Расстояние между группами закапываемых баллонов должно быть не менее 20 метров». А в отношении «протекающих баллонов с отравляющим грузом» при их перевозке водным транспортом процедура несколько усложняется. Подобные грузы или выгружаются на берег, если это возможно, и закапываются или же »при морских перевозках — могут выбрасываться и за борт«.

Возвращаясь к мучениям со сбором осколков конца 1920-х годов, укажем, что они продолжались не так уж долго. Уже в 1933 году, в связи с досрочным окончанием первой сталинской пятилетки в изданной ВОХИМУ «Временной инструкции по мерам безопасности при работах с боевыми химическими веществами (БХВ) и материальной частью военно-химического вооружения» содержалась следующая запись: «…если же по каким-либо причинам разрядку и переливание произвести невозможно, тара или оболочки с ОВ после предварительной поверхностной дегазации отвозятся в заранее отведенное место, где и закапываются в землю на глубину не менее полутора метров или уничтожаются (химические фугасы, снаряды и т.п.) путем подрыва …». И это «экологическое указание», отличавшееся от прежних только лишь заменой 1,5 аршинов на 1,5 метра, выполнялось истово, поскольку было доведено до всех обладателей бочек с ипритом. Здесь процитирован текст из экземпляра № 2951, сохранившегося в архиве военных летчиков, — «законопослушные» химики такого рода документы пока держат подальше от сограждан — в спецхране.

Дальше — больше. Обратимся для примера к «Инструкции по перевозке и хранению авиационных химических бомб, снаряженных БХВ», которую в мае 1934 года утвердили двое руководителей — начальник ГАУ РККА Ефимов (тогда этот вид боеприпасов хранился на артскладах) и начальник ВОХИМУ Фишман. «При обнаружении дающих утечку авиахимбомб производится их разрядка или уничтожение путем расстреливания или подрыва. После этого корпус закапывается в землю на 1,5 метра… Место… должно быть выбрано не ближе 1,5 км от населенных пунктов и с подветренной стороны от последних». Тут заблуждаться не приходится — из расстрелянной авиахимбомбы много иприта не вытечет, так что закопанные корпуса тех ипритных бомб опасны и поныне.

Та инструкция 1934 года интересна своей проработанностью деталей. При любого рода перевозках, в том числе гужевых, »в случае обнаружения течи ОВ… дающая утечку бомба извлекается и уничтожается путем закапывания ее не менее чем на 1,5 метра в землю». Но это не везде — при железнодорожных перевозках »дающая утечку бомба извлекается и зарывается в землю в месте по указанию железнодорожной администрации…».Необходимости в согласовании избежать было невозможно — землей в пределах 50-метровой зоны от полотна железной дороги всегда распоряжалась администрация железных дорог. А еще в пути могли случиться непредвиденные события, и они не были забыты — «при авариях при передвижениях (поломка, опрокидывание подвод и машин, крушение поезда)… все давшие течь авиахимбомбы уничтожаются закапыванием, целые дегазируются и укладываются на другую подводу, машину или вагон».

В отношении артиллерийских химических боеприпасов действовали сходные инструкции, да и по другим емкостям с ОВ тексты были аналогичными. Причем речь шла о любых емкостях с ОВ — не только о химических боеприпасах, но и о бочках с СОВ (ипритом и мышьякосодержащим люизитом), шашках и иных боеприпасах с мышьяксодержащим адамситом, а также баллонах с НОВ (синильной кислотой и фосгеном).

Для примера укажем на инструкцию по обращению с курящейся ядовито-дымной авиабомбой КРАБ-ЯД, которую испытали в сентябре 1933 года на полигоне в Шиханах. Так вот, уже в 1934 году разработчики подготовили »Описание и временную инструкцию по обращению» с ней, и этот документ они не давали никому на утверждение, а просто направили в войска для исполнения. В том описании было зафиксировано правило: бомбы с адамситом, у которых при осмотре обнаруживались поврежденные корпуса, »немедленно удаляются из бомбохранилища и закапываются на глубину порядка не менее 1,5 метров».

В более поздние годы «уничтожение» ненужного химического оружия с помощью закапывания, сжигания и тому подобных неэкологичных методов узаконивалось в основном двумя лицами — документы готовились начальниками пониже рангом (начальником ХИМУ Я.М.Фишманом и многими другими) и канонизировались народным комиссаром обороны К.Е.Ворошиловым.

Один из принципиальных документов эпохи 1930-х годов в отношении уничтожения ненужного химического оружия, — это, пожалуй, «Руководство по хранению, осмотру и перевозкам военно-химического имущества», утвержденное Я.М.Фишманом 4 апреля 1936 года и отпечатанное большим тиражом для всей армии. В этом секретном документе для ликвидации иприта намечалось очень простое решение: выливание ОВ из бочек в специально вырытую яму глубиной до 1 метра, его сжигание в присутствии огнесмеси (80% нефти и 20% керосина) с последующей засыпкой ямы хлорной известью и ее закапыванием. При этом для иприта не делались какие-либо различия — он мог быть любого типа (обычный, вязкий, зимний). Не делалось и категорических запретов в отношении пропуска одной из операций той процедуры, а именно сжигания. Составители инструкции не заблуждались насчет возможного появления у исполнителей соблазна экономии — яму с ипритом могли закопать без сжигания, засыпав хлоркой (или не делая и этого), а сэкономленные нефтепродукты использовать по иному назначению. Во всяком случае авторы не забыли упомянуть о том, что «места сжигания нужно обозначать небольшими рвами и надписями «не вскапывать».

Попутно отметим, что единственное новшество «Руководства» 1936 года — это замена стандарта глубины. Теперь закапывание ОВ вместо глубины в 1,5 метра допускалось на глубину 1 метр. Зато со сжиганием.

Можно удивляться, однако в силу исторических обстоятельств ничтожные шаги в обозначенном направлении сделал еще в конце 1930-х годов нарком обороны СССР маршал К.Е.Ворошилов. Дело в том, что осенью 1937 года, параллельно с пиком Большого Террора, в высших и чрезвычайно узких военных и военно-химических кругах СССР разразился большой скандал. Тогда в планировавшуюся Большую Москву — столицу первого в мире государства рабочих и крестьян — не удавалось без явных неприятностей для высших военачальников включить военно-химический полигон в Кузьминках, поскольку его территория была начинена, как вдруг оказалось, тысячами емкостей с ОВ.

Эти события по существу впервые (после начала работ в 1918-1923 годах) высветили для энтузиастов наступательной химической войны обратную сторону медали — труднейшую проблему очень опасных для людей и природы военно-химических захоронений.

Так что не очень удивителен факт появления перед самой второй мировой войной секретных приказов наркома обороны о судьбе обширных территорий страны, которые были загублены военными химиками и скрыты от общества.

Первый приказ появился 24 января 1938 года, сразу после окончания осенней стадии вынужденных раскопок на военно-химическом полигоне в Кузьминках. В этом приказе за № 002 «ни о чем не догадывавшийся» нарком К.Е.Ворошилов грозно указывал нерадивым помощникам, что на протяжении ряда лет на химическом полигоне в Кузьминках ОВ под видом уничтожения на самом деле просто закапывались в землю в различных емкостях — бочках, бутылях, снарядах, минах, баллонах, гранатах, авиабомбах и пр. В результате, по мнению К.Е.Ворошилова, вся обширная территория полигона оказалась зараженной и весьма опасной для людей.

На этом маршал не остановился, а заглянул в корень. Он указал, что, оказывается, во всех наставлениях, инструкциях и учебных пособиях, которые были изданы Генеральным штабом РККА и ХИМУ, разрешалось уничтожение ОВ закапыванием их в землю, чем фактически узаконивалась возможность повсеместного заражения территории в местах расположения войск. И не только.

Разумеется, маршал понимал смысл того, что подписывал. Дело в том, что последнее »Руководство по хранению, осмотру и перевозкам военно-химического имущества» было утверждено Я.М.Фишманом 4 апреля 1936 года, то есть по существу незадолго до его ареста и замены на другого начальника ХИМУ РККА. И этот текст, напечатанный в типографии и разосланный по всей армии, содержал обычный сюжет про вырытые ямы для ненужного иприта и потому был удобен для инкриминирования арестованному «врагу народа» обычного для тех дней акта «вредительства».

Ясно, что после такой серьезной констатации нарком К.Е.Ворошилов не мог не распорядиться очень определенно - зарывание в землю ОВ в каком бы то ни было виде категорически запрещается. Более того, он распорядился сделать по существу невозможное действие — проинспектировать в частях Красной Армии (разумеется, не названных) фактическую практику уничтожения ненужного и испорченного химического оружия.

Если бы приказ был выполнен всерьез, а места захоронений химического оружия точно обозначены, предпринятая проверка должна была бы закончиться очисткой множества мест СССР, зараженных ОВ — военных полигонов (химических, артиллерийских, авиационных), военных лагерей, стрельбищ, а также химических, артиллерийских и авиационных складов и опытных центров. Однако и «проверка», и тем более «очистка» никогда не были основным занятием нашей армии, поэтому очистные работы в тех нескольких точках (вместо сотен), где они на самом деле проводились, затянулись до конца 1939 года.

Возвращаясь к наркому обороны К.Е.Ворошилову, отдадим должное его стихийной экологической активности (самого понимания экологии тогда еще не существовало), явленной на переломе 1937-1938 годов. Нарком не ограничился разговорами о прошлых захоронениях, а тем же приказом от 24 января 1938 года ввел в действие «Временную инструкцию по уничтожению ОВ», подготовленную наследниками арестованного «врага народа» Я.М.Фишмана.

В той инструкции была сделана первая попытка как-то регламентировать опасные работы по ликвидации химического оружия после того, как его закапывание было осуждено. Однако и этот документ не обошелся без обмана, что не ускользнуло от внимания доносчиков (или «честных дураков»).

Дело в том, что в новой инструкции, несмотря на запрет закапывания ОВ, при ликвидации СОВ предусматривалось не новое, а очень старое техническое решение. То, которое как раз практиковалось до запрета закапывания и было утверждено «вредителем» Я.М.Фишманом 4 апреля 1936 года в «Руководстве по хранению, осмотру и перевозкам военно-химического имущества»: выливание ОВ в яму, сжигание, засыпка хлорной известью и закапывание ямы. Таким образом, у исполнителей на местах вновь создавались условия для пропуска сжигания (ограничившись простым закапыванием), например в целях экономии топлива. Да и при честном его выполнении эффективность была сомнительна.

Так появилась идея замены костра в яме для слитого иприта и люизита на костер во вкопанном в землю корыте с налитым в него СОВ. И именно она была зафиксирована в очередном приказе наркома обороны СССР № 0157 от 10 августа того же 1938 года, который ввел новую «Временную инструкцию по уничтожению ОВ». Весь «порядок», таким образом, сводился к тому, что СОВ, ядовито-дымные шашки, а также химические отбросы и остатки ОВ (именно это выражение применялось для обозначения отходов выпуска ОВ, в первую очередь отходов московских заводов химического оружия) подлежали сжиганию. Места сжигания были известны — полигоны или отдельные участки местности, которые должны были находиться от человеческого жилья не ближе, чем в 3 км.

Инструкциями 1938 года был, наконец, введен запрет на закапывание ОВ и вообще химического оружия в землю, которое было нормой в 1919-1937 годах. Впрочем, этот пункт инструкции не выполнялся никогда, и закапывание ОВ, равно как химических боеприпасов, продолжалось все последующие десятилетия, в том числе и в рамках официальных распоряжений.

Формально конец эпохе закапывания химического оружия в 1940-х годах положило «Руководство по хранению, осмотру и перевозкам имущества военно-химической защиты», утвержденное начальником УВХЗ П.Г.Мельниковым 28 ноября 1940 года. В этом тексте впервые были даны указания по всем видам ОВ, причем их надлежало уничтожать «на полигонах или специальных площадках, находящихся не ближе чем в 3 км от населенных пунктов». Было предписано СОВ (иприт, мышьяксодержащий люизит, а также их смеси) не закапывать в ямы с предварительным сжиганием, а сжигать в «корыте», вкопанном в землю.

Освобождение баллонов от НОВ, в соответствии с этим документом, могло быть двояким — или путем выпуска ОВ через вентиль в атмосферу или же (при проржавевших вентилях) — путем их расстрела из винтовок (впрочем, расстрел баллонов с НОВ можно найти в инструкции, которая была утверждена Я.М.Фишманом в 1926 году, однако впоследствии, наряду с этой процедурой, в тексты проникали и более «приземленные»). Причем при обнаружении запаха НОВ на расстоянии 1 км от места уничтожения работы надлежало прекращать.

Ну а содержимое шашек ядовитого дыма «Руководством» 1940 года было предусмотрено уничтожать только сжиганием на костре, включая те, которые содержали мышьяксодержащие ОВ. При этом было определено, что «при обнаружении на расстоянии 500 метров от места сжигания ядовитого дыма сжигание шашек немедленно прекращается». Впрочем, и этот документ не обошелся без завуалированного обмана. Было записано, что «мышьяковистые ОВ уничтожаются в специальных печах по особому указанию УВХЗ».На самом деле эта запись не стоит ничего, потому что люизит уже было решено сжигать как СОВ, а адамсит, дифенилхлорарсин и дифенилцианарсин — как содержимое шашек ЯМ-21, ЯМ-31 и ЯМ-41. А для «специальных печей» не оставалось ничего.

Подводя итог, подчеркнем: начиная с 1919 года, закапывание любых емкостей с ОВ и вообще закапывание химоружия было одним из основных официально утвержденных методов избавления от ненужного имущества.

Уточним, однако, что закапывание ОВ сочеталось с затапливанием. Выше уже упоминалось о выбрасывании за борт баллонов с потекшим ОВ во время речных и морских прогулок, которое было узаконено инструкцией 1932 года. Однако на самом деле все началось много раньше. Во всяком случае еще в 1923 году были даны указания «с целью обезопасения складов Республики от опасного для хранения трофейного имущества иностранного происхождения даны указания начартам округов и начальникам главных артскладов… приступить к уничтожению подрывом и в некоторых случаях потоплением этих огнескладов (…приказ РВСР от 2 февраля с.г. за № 243)».

Осталось указать еще на одну процедуру, которая относилась к ОВ, что еще были нужны, но не поддавались простому хранению. Во всяком случае для хранения хлорциана, который превращается из жидкости в газ при 12,6°С, было придумана процедура закапывания на складе (в частности, в Очакове). Во всяком случае во «Временной инструкции по хранению хлорциана» 1933 года на сей счет было дано однозначное указание: «летом баллоны с хлорцианом следует хранить зарытыми в землю«. И хорошо если их не забывали потом откапывать.

Что до формальной отмены приказов 1938-1940 годов, которыми хоть как-то регулировалось закапывание-затапливание химического оружия в Красной Армии, то это событие состоялось в 1957 году трудами еще не снятого с поста министра обороны маршала Г.К.Жукова. Тогда уже победившая в войне без использования химического оружия Советская Армия начала готовиться к очистке складов от химического оружия первого поколения в ожидании поступлений оружия второго поколения. А сжечь десятки тысяч тонн ОВ вряд ли было возможно — пришлось закапывать и затапливать.

Остается упомянуть положение о химическом полигоне в Кузьминках, утвержденное 24 сентября 1921 года. Этим документом предусматривалась такая задача как «утилизация» отходов производств химического оружия в Москве (а таких заводов было не менее 4-х). Естественно, что при выпуске химического оружия на самом полигоне другое окончание работ, помимо закапывания, быть не могло. И при работе немецкой установки по выпуску иприта, которая действовала на полигоне в Кузьминках летом 1927 года, предусматривалось именно такое окончание «технологического процесса» (из отчета: «по окончании реакции… отработанная смесь будет перекачиваться в яму для уничтожения«).

В общем нам, жителям XXI века, предстоит увлекательное занятие искать на просторах страны закопанное, затопленное и недосожженное химическое оружие. Но это слишком большая задача — заменять такое большое учреждение, как наша армия. Ограничимся поэтому Москвой и, в частности, тремя объектами — химическим полигоном в Кузьминках, химическим складом в Очакове и военно-химическим институтом на Богородском валу.