« Предыдущий выпуск | Архив | Следующий выпуск »
*******************************************************************
* П Р О Б Л Е М Ы Х И М И Ч Е С К О Й Б Е З О П А С Н О С Т И *
*******************************************************************
* Сообщение UCS-INFO.421, 23 мая 1999 г. *
*******************************************************************
К второму Всероссийскому съезду
по охране природы
КУПИТЬ ТРАНСГЕНННЫЙ ПОСЕВНОЙ МАТЕРИАЛ В РОССИИ ПОКА НЕЛЬЗЯ,
НО УКРАСТЬ УЖЕ МОЖНО
«ХИМЕРЫ. Всем известно, что овощ, без которого сейчас нельзя
представить никакой русский стол, дал название «картофельным
бунтам», сопровождавшим попытки властей принудить крестьян к его
выращиванию.
Менее известно, что почти столетием раньше та же проблема
встала перед властями Франции. Но в отличие от русского министра
государственных имуществ Павла Киселева лиможский интендант
Анн-Робер-Жак Тюрго решил ее просто и эффективно: он приказал
высадить клубни на нескольких казенных полях, днем ставить вокруг
них вооруженную охрану, а на ночь ее снимать. Эффект запретного
плода оказался столь велик, что через несколько лет практически все
крестьянские хозяйства провинции Лимузен располагали достаточным
запасом семенного картофеля. Оказывается, впрочем, что столь
изощренный механизм внедрения новинок может складываться и сам
собой, без чьего-либо персонального хитроумия.
Нечто подобное происходит сейчас в России с трансгенными
культурами. Когда генно-инженерные операции превратились из
экспериментов в технологии, первой за них ухватилась фармацевтическая
промышленность. В самом деле, где взять столько инсулина, сколько
его нужно сотням тысяч диабетиков? Синтетический оказывается
немыслимо дорогим, выделенный из тканей животных — недостаточно
эффективным (он несколько отличается по составу от человеческого),
а возможности добычи натурального инсулина из человеческих
поджелудочных желез по вполне понятным причинам ограничены. А
тут из любой живой ткани здорового человека выделил один ген,
вшил его в хромосому дрожжевой клетки, размножил — и получаешь
сколько угодно натурального человеческого инсулина по весьма
умеренной себестоимости. В принципе так можно получать любой белок
или полипептид — благо генетический код у всех ныне живущих
организмов один и тот же, и полинуклеотидный «текст» из генома
человека, гриба или морской звезды легко и безошибочно читается
молекулярным аппаратом кишечной палочки или тыквы. Энтузиасты уже
мечтают о замене прививок трансгенными бананами и помидорами,
содержащими белки возбудителя.
Такие культуры пока на полях не растут (по крайней мере, в
промышленных масштабах), но вообще в сельское хозяйство трансгенные
технологии уже пришли. С 1993 года в продажу поступают все новые
сорта генетически модифицированных культур — картофеля, кукурузы,
сои, хлопка, рапса, помидоров… Достоинством большинства из них
является устойчивость к чему-нибудь — чужие гены защищают их от
вирусов, грибков, насекомых и промышленных гербицидов. Хотя есть и
такие, которые отличаются от своих обычных сородичей более высоким
содержанием, например, белка в зерне или лауриновой кислоты в масле.
Площади, занятые трансгенными культурами, растут лавинообразно, и
в прошлом году больше трети всей выращенной в мире сои составляли
генетически модифицированные сорта.
Однако если в США и Канаде трансгенным культурам открыта зеленая
улица, то в Европе к ним относятся более чем сдержанно. Согласно
опросу, проведенному в декабре 1996 года в 6 западноевропейских
странах, появление в своем меню трансгенных продуктов более-менее
приветствуют от 8 до 28 процентов населения, в то время как от 53
до 78 процентов в той или иной мере опасаются их. Во Франции, Дании
и Швеции больше половины опрошенных высказались категорически против
такой перспективы. Еще в двух странах судьба генетических химер в
прошлом году решалась всенародным голосованием. В Австрии противники
трансгенных культур добились полного запрета разведения последних.
Их швейцарские единомышленники референдум проиграли, но само его
проведение показывает беспокойство общества.
Среди высказываемых опасений звучит довод, всплывающий всякий
раз, когда человечество находит новый способ изменения мира — это-де
противоречит божьему замыслу (вероятно, его слыхал уже тот из наших
предков, кто первый стал готовить пищу на огне, а не есть ее сырой).
С религией связан и другой, более внятный довод: как быть с пищевыми
запретами? Если, скажем, выведут картофель с генами коровы — можно
ли христианам есть такую картошку в пост? А если с генами свиньи -
можно ли ее вообще есть иудеям и мусульманам? Некоторые противники
трансгенных продуктов высказывают ту же идею, но без связи с религией:
«Я не хочу есть помидор и думать при этом, не ем ли я на самом деле
какого-нибудь скорпиона или таракана, гены которого вставлены в этот
помидор!» В любом случае это все пока что соображения сугубо
теоретические — ни скорпионы с тараканами, ни даже свиньи с коровами
не дали еще ни одного своего гена ни одному промышленному сорту.
Главную оппозицию трансгенным технологиям составляют «зеленые».
Их опасения тоже умозрительны, но куда более рациональны: трансгенные
организмы, попав из лабораторий в поля, могут выйти из-под контроля
человека. Известно, скажем, что одна из основных бед картофеля в
России — заморозки. Представим себе, что трансгенная технология
позволила создать морозостойкий картофель. Он, конечно, не будет
страдать от заморозков — но перестанут вымерзать и растения,
остающиеся зимой в полях или возле них. По сути дела это равносильно
заносу в нашу флору нового вида растений — а к чему это может
привести, никто заранее сказать не может. До сих пор именно суровые
зимы защищали Россию от большинства самых знаменитых в мире сорняков,
но можно вспомнить, сколько хлопот доставила и продолжает доставлять
нашим полям американская амброзия, а прудам — канадская элодея,
прозванная «водяной чумой». Еще хуже может получиться, если
трансгенные растения будут возделываться в районе произрастания своих
диких предков. В этом случае искусственно созданная форма (особенно
если она имеет преимущества в выживании — устойчива к морозу, засухе
или поеданию насекомыми) может быстро вытеснить природную, причем
даже специалисты могут заметить это только тогда, когда дикого вида
не останется вовсе.
Конечно, пока речь идет только о принципиальной возможности -
никакой беды трансгенные растения до сих пор нигде не вызвали. Из
фактов, говорящих против них, известны только предварительные данные,
что вроде бы для тех, кто регулярно ест трансгенные продукты,
эффективность действия одной не самой распространенной группы
антибиотиков оказывается ниже (что в общем-то странно — ведь антибиотик
действует не на самого человека, а на микроорганизмы внутри него),
да история о том, как в Канаде в продажу поступила партия семян
трансгенного масличного рапса, в которые по ошибке был введен
«лишний», совершенно ненужный (хотя и вполне безвредный) ген. Более
того — фирмы-разработчики гордо пишут в своей рекламе, что применение
созданных ими сортов снижает химическую нагрузку на окружающую среду.
Скажем, только в России и только против колорадского жука применяется
более 30 инсектицидов разного химического состава. Между тем
американская фирма Monsanto — один из ведущих производителей
сельскохозяйственных химикатов и трансгенных сортов — ввела в
геном картофеля ген бактерии, поражающей жука. Он кодирует белок,
вызывающий у насекомого паралич мышц, прежде всего жевательных. Этот
белок применяется и как обычный инсектицид, но при опрыскивании им
поля он может повредить многим насекомым, а при выработке самим
растением — ударит лишь по тем, кто его ест. (Впрочем, та же Monsanto
довольно давно выпускает фирменный гербицид раундап — чрезвычайно
эффективное средство против сорняков, не щадящее, понятное дело,
и культурных растений в случае попадания на них. Сейчас, однако, в
арсенале Monsanto есть целый ряд трансгенных культур, устойчивых к
раундапу. Понятно, что их распространение не уменьшит, а увеличит
масштабы применения этого химиката.)
Тем не менее теоретическая возможность непредсказуемых последствий
побудила ряд правительств принять меры безопасности, хотя до полного
запрета возделывания трансгенных культур мало где дошло. Тем более
трудно было бы ожидать его в России, где официальной точки зрения на
проблему трансгенных культур просто нет (дело дошло до того, что на
недавней конференции стран-участниц Конвенции по биоразнообразию
российская делегация получала от разных федеральных ведомств
взаимоисключающие указания).
Однако стремление выглядеть «не хуже других» в глазах Европы
вызвало к жизни в 1996 году федеральный закон «О государственном
регулировании в области генно-инженерной деятельности». Содержательная
часть этого многословного документа сводится к распространению на
генно-инженерные работы системы «уровней риска», принятой в
микробиологии, и введению обязательного лицензирования работ,
связанных с III и IV уровнями риска. К последним априорно причислены
все работы, предполагающие высадку трансгенных организмов в открытый
грунт. Порядок лицензирования предлагалось, как водится, разработать
правительству, но у него за почти три года после вступления закона
в силу времени на это не нашлось. Зато оно создало межведомственную
комиссию по проблемам генно-инженерной деятельности. В ее состав
вошли руководители или замы всех более-менее имеющих отношение к
делу федеральных ведомств, институтов и НПО, а базой стал центр
«Биоинженерия» при РАН.
Тем временем производители трансгенного посевного материала -
та же Monsanto, AgrEvo, Novartis Seeds, Pioneer Hi-Bred и другие -
не оставляли попыток выпустить свою продукцию на российский рынок.
Результатом их усилий стали «рекомендации» межведомственной комиссии,
фактически заменившие так и не введенное лицензирование. Юридический
статус их весьма двусмыслен — случись что, легко можно будет доказать,
что и заявители, и испытатели действовали без лицензии, т.е. незаконно.
Тем не менее для целого ряда не избалованных заказами отечественных
научных учреждений получения этот документ оказался достаточным.
Фирмы привезли в Россию необходимое количество посадочного материала
(«Мы сами тут ничего не испытываем, мы только заказываем семена, но
даже получают их в аэропорту представители комиссии,» — подчеркивает
сотрудник Monsanto Александр Серяпин), а уполномоченные российские
организации начали испытания.
В частности, «жукоустойчивый» картофель New Leaf был высажен на
опытном участке ВНИИ фитопатологии РАСХН в Подмосковье. Сезон прошел,
урожай созрел и был убран, но до сих пор Monsanto не получила никакого
внятного ответа. (Ее российское представительство не теряет надежды
еще в этом сезоне получить разрешение на продажу в России посевного
материала New Leaf.)
Зато из неофициальных источников стали поступать сведения, что
трансгенную картошку с опытного участка успешно воруют местные
жители, привыкшие смотреть на любое казенное поле как на бесплатный
дополнительный источник продуктов. Конечно, участок огорожен, но за
последние годы металлическая сетка обветшала и покрылась дырами…
Неизвестно, ляжет ли в этом сезоне в землю хоть одна краденая
картофелина New Leaf или все они были съедены за зиму. Столь же
неизвестно, что будет, когда незаконопослушные граждане узнают, что
эту картошку не ест колорадский жук. Известно только, как в России
относятся к проблеме интеллектуальной собственности — а ведь
«скопировать» куст картошки, в отличие от компьютерной программы или
видеофильма, может любая деревенская бабка.
Пока неторопливая российская держава соображает, как же она
все-таки относится к трансгенным культурам, последние просачиваются
в страну с черного хода. И когда крупные транснациональные фирмы,
всегда предпочитающие пропустить сезон-другой, нежели влипнуть в
сомнительную историю, дождутся, наконец, заветных разрешений, они
могут обнаружить, что российский рынок уже полон «пиратскими
копиями» их продукции»…
Б.Жуков, журнал «Итоги», 27 апреля 1999 г.
* * *
Предыдущие выпуски, посвященные отрицательным последствиям
увлечения генной инженерией, см. в UCS-INFO.308,309,317,339,340,
343,419.