« Предыдущий выпуск | Архив | Следующий выпуск »
??????????????????????????????????????????????????????????????????????
? П Р О Б Л Е М Ы Х И М И Ч Е С К О Й Б Е З О П А С Н О С Т И ?
? ???????????????????????????????????????????????????????????????? ?
? Сообщение UCS-INFO.113, 14 марта 1997 г. ?
??????????????????????????????????????????????????????????????????????
К дню действий 28 апреля 1997 г.
ЖРЕЦЫ КЛЯТВЫ ГИППОКРАТА УТРАТИЛИ СЛУХ
Начиная с этого года, 28 апреля в России ежегодно будет
проводиться день защиты прав человека при уничтожении химического
оружия. В 1974 г. в этот день при выпуске химического оружия
в Чувашии случилась одна из самых опасных катастроф.
Ниже приводятся некоторые дела из наших химических будней.
Газета «Интер» (Волгоград) опубликовала материалы встречи
рабочих ВПО «Химпром» (Волгоград), положивших свое здоровье
на алтарь химической войны, а также тех, кто их «лечил». Похоже,
жрецы клятвы Гиппократа давно и бесповоротно потеряли слух.
ПОСТРАДАВШИЕ
РАБОЧИЙ N 1 (газета изменила фамилии рабочих — причины очевидны).
Я 18 лет работала в лаборатории. Как химик, техник-технолог, прекрасно
понимала, производство какого «продукта» мы контролируем. К нам
поступали на анализ пробы сырья, конечных соединений, а также пробы
воздуха, сточных вод. Анализу подвергались оборудование, материалы,
инструменты — все, на чем могла оставить следы наша секретная химия.
При этом признавались результаты, показывающие только предельно
допустимую концентрацию (ПДК) того или иного вещества. Людям, получившим
интоксикацию, оказывали медицинскую помощь и… поощрения. Поощрялись
молчание и готовность забыть о случившемся. Я сама за все время получила
три сильных отравления. Все случаи были «коллективными». Вся проблема в
том, что наши профессиональные заболевания, приобретенные после
интоксикаций, признаются врачами неохотно и ограниченно. То есть, вынося
«приговор» о потере трудоспособности в своей профессии (в процентах),
каждого из нас «привязывают» к одному заболеванию. Я, например, сегодня
имею целый «букет» серьезных недугов: нарушение сна, координации движений,
потеря зрения, заболевания желудочно-кишечного тракта, болезни почек,
обнаружились изменения в работе сердца.
Мне кажется, у нашего психотерапевта нет сердца — он так
«профессионально» строит отношения с больными, что выхожу от него
совершенно опустошенной, раздавленной.
РАБОЧИЙ N 2.
22 года я работала, можно скаэать, рядом со смертью. Но «проценты» по
профзаболеванию добилась лишь через 7 лет после ухода на пенсию. А все
время держали на учете по заболеванию печени. Потом определили сердечную
недостаточность, а профзаболевание «повесили» на психику. К тому же
лекарства теперь завод оплачивает только по профзаболеванию. А на остальные
с нашей спецдоплатой (25 тыс.руб.) средств не хватает. Когда родилась
после очередного отравления дочь — слабенькая, потянулись болезни. От
бронхиальной астмы за 24 года так и не избавилась. Сколько просили
обследовать, не последствия ли моих «наград» — так никто и не взялся.
РАБОЧИЙ N 3. За 30 лет работы в «Химпроме» я прошел от аппаратчика
до начальника смены и сам участвовал во всех «операциях». Скажу одно:
статус секретности развязывал руки администрации. Поэтому все, что
могло черным пятном испортить ее показатели, авторитет, скрывалось,
и никто ничего не смел сказать — тут же уволили бы. И как — с
«волчьим билетом». А отбор кадров на «Химпром» был особенный — брали
людей проверенных, по рекомендации партийных боссов, из министерства.
Я попал туда по рекомендации директора завода Зимина. «Вымарывать»
пострадавших было принято на всех уровнях. Так случилось со мной,
когда я получил сильный ожог «продуктом» и пролежал полтора месяца в
больнице. Но потом записей о лечении не оказалось. У меня уже три
инфаркта, только после второго я «заслужил» группу инвалидности, и
то — по общему заболеванию. При этом все чаще «улетаю» — теряю сознание.
Если нам говорят, что мы сознательно шли во вредное производство,
я готов согласиться. Но всегда хочется добавить: каждый рассчитывал
на «честную игру». Когда приглашали, чего только не сулили. Высокие
разряды, квартиры без очереди. Вот с чего начинался обман.
Согласившись на посулы (весьма, кстати, убедительные — за риск это
имело смысл получать), каждый затем подписывался «на секретность».
И все. Ловушка для «кроликов» захлопывалась.
РАБОЧИЙ N 4.
Отравилась я еще в 24 года. Через 2 часа мне стало плохо. Начальник
цеха (это было ночью) сам отправил меня на такси домой — отлежись.
Но дома пришлось вызвать «скорую», которая с диагнозом «отравление»
доставила в нашу медсанчасть (МСЧ). И дальше — началась моя борьба за
восстановление справедливости. Потеря здоровья (с очень тяжелыми
последствиями) не связывается с профессией. Удивительное упорство
проявляли все — в администрации, в МСЧ, несмотря на то, что меня
пытался защитить ЦК профсоюзов, а в Московском профНИИ вынесли диагноз
токсической этиологии. В итоге директор завода предложил мне пожизненно
выплачивать компенсацию за потерю здоровья. Через восемь лет все вообще
в нашей жизни изменилось, и обязательства утратили силу. 3а «общим»
скрывают истинную картину последствий химического производства. А нас
представляют психически больными людьми. Мне, например, поставили такой
диагноз: патологическое развитие личности с кверулентным поведением
(это должно оэначать, что я — кляузница), рентными установками (и иждивенка).
Авторство диагноза принадлежит нашему уважаемому главному профпатологу
области Казантиновой. А ВТЭК в 1981 г. его подтвердил.
РАБОЧИЙ N 5.
Нас принимали на «Химпром», как в космонавтику — через жесткую
медкомиссию, абсолютно здоровых. Смотрели, чтобы даже шрамов на теле
не было. Кроме того, перед сменой и после обязательный медосмотр.
Так что скрыть ничего нельзя было.
РАБОЧИЙ N 6.
Со всеми соединениями и «продуктами» нашего завода я имела дело как
лаборант и аналитик. Несколько отравлений, но их не хотели фиксировать.
Последний раз, в 1971 году, обратилась в медсанчасть, но мне поставили
диагноз: неврастенический синдром. Ездила в Ленинград, в институт. Там
мне сказали, что своим бронхитом обязана интоксикации. Но документов на
руки не дали (секретно!), выслали в нашу медсанчасть. Когда же я подала
в суд, «всплыла» фальшивая копия заключения НИИ (не в мою, конечно, пользу).
Ни приступы астмы, ни обширное кровоизлияние в мозг не признаются
последствиями отравления. Зато сочиняется вот такой диагноз для
профинвалидности: патологическое изменение личности с эстероидными
изменениями. С таким приговором я согласнться не могу. Пришлось обратиться
в психлечебницу 17, и мне дали справку о реалибитации: «не состоит,
не значится…»
ЛИЦА, ИМЕНУЮЩИЕ СЕБЯ ВРАЧАМИ
И.В.ГОНЖАЛ (психотерапевт МСЧ N 40).
Наших «профиков» нельзя вылечить, потому что им выгодно оставаться
больными. Скорее, это фактор социальный. Ведь что такое «профзаболевание»?
Это — право на определенные доплаты, льготы. Только почему о притязаниях
на «профпривязку» наши больные заговорили через 20 лет? Почему большинство
из них тогда, будучи в цехах, соглашались скрывать случаи отравления?
Может быть, потому, что получали взамен два отпуска в году, путевки на курорты
и в санатории, прекрасное лечение и питание, большие деньги, наконец? Я им
сейчас в глаза говорю: вы продали свое здоровье. Они хотят все свои
заболевания связать с интоксикацией. Но правда в том, что мы действуем не
из соображений врача, а исходя из реестра профзаболеваний. «Инкриминировать»
можно немногое. Да и как выделить болезнь, напрямую связанную с отравлением?
Ведь наши фосфорные ОВ тем и «хороши», что, попадая в организм, они легко
распадаются. Нечто вроде ножа, который вошел в тело и вышел, оставив лишь
рану. Как связывать сопутствующие заболевания с интоксикацией? Надо знать,
по крайней мере, точно ли был контакт с ОВ, при этом должна проявиться
клиника. Но такие условия (при контакте) меньше всего изучены. А чаще речь
приходится вести лишь о воздействии веществ при превышении ПДК. Каждый,
замечу, будет реагировать по-разному. Например, алкоголик окажется
готовым «профиком». На мой взгляд, мы подходим даже излишне либерально к
профбольным, чем их избаловали. А потом, если кто не согласен, всегда
можно поехать в любой профильный институт обследоваться. Можно, наконец,
обратиться в суд.
Г.М.КАЗАНТИНОВА (главный профпатолог области, заведующая клиническим
отделением НИИ гигиены труда, токсикологии и профпатологии).
Истинных профбольных, надо скаэать, очень мало, потому что без
зафиксированных отравлений факта интоксикации не установить. Привязывать
профзаболевание к психическому состоянию — эта наша установка. Но,
строго говоря, речь нельзя вести о психическом заболевании. Просто,
наши профбольные в личном плане разваливаются.
В клинике вот уже 38 лет из года в год наблюдается популяция людей,
имевших интоксикацию. Это позволило в итоге разработать концепцию
отдаленных последствий острых отравлений. Здесь есть и чисто научный
интерес — изучив заболеваемость после интоксикаций в условиях производства,
мы создаем медицинскую документацию для объектов разоружения.
Разработаны диагностические критерии, 5 комплексов последствий отравлений,
созданы системы профилактики, защиты. А жалобы, что ж, это объяснимо:
с выходом на пенсию рентная позиция больных усиливается. Для них характерна
агровация (преувеличение) симптоматики заболеваний.
Г.А.СЕМЕНОВ (зам. начальника МСЧ N 40).
Надо полагать, недовольство больных вызвано отменой компенсации за
лекарства по сопутствующим заболеваниям. Еще в прошлом году собрание
акционеров ВПО решило, что завод будет оплачивать только лекарства по
профзаболеваниям, но лишь два месяца назад мы, наконец, это решение
стали выполнять. Нельзя все недуги связывать с призводством. Каждый
ведь сюда приходит со своими болячками, прежде чем получил интоксикацию.
* * *
Вот такие у нас спецдоктора.
Раньше их ведомство тайной медицины называлось 3-м Главным управлением
ПРИ Минздраве СССР. Теперь оно именуется Федеральным управлением
медико-биологических и экстремальных проблем ПРИ Минздраве России.
А премьер В.С.Черномырдин — добрая душа — даже позволил им кушать не
как все в России, а в рамках жирных денег ФЕДЕРАЛЬНОЙ ЦЕЛЕВОЙ ПРОГРАММЫ
«Медико-санитарное обеспечение современного этапа развития
ядерно-энергетического комплекса и других особо опасных производств в
условиях ракетного, ядерного и химического разоружения, а также конверсии
и разработки новых технологий в 1997-1998 годах» (утверждено постановлением
Правительства РФ от 22 февраля 1997 N 191).
Спецдоктора завели для своих научно-диссертационных надобностей
целую «популяцию» рабочих, на примере которых разработали «концепцию
отдаленных последствий». И не одну — в Чувашии точно такая же «популяция».
В будущем «концепция» пригодится, чтобы знать, как не платить за труд
новых ликвидаторов химического оружия.
А пока она помогает в тяжком труде спецдокторов сегодняшнего дня -
как извернуться, чтобы не платить за прошлое рабочим Волгограда и Чувашии.
Только не будем заблуждаться. Спецдоктора из Волгограда — это всего
лишь шестеренки (шестерки?) в большой игре. Есть и покрупнее.
Калинина Н.И. (доктор медицинских наук, заработала это звание в
Волгограде на здоровье рабочих, чьи исповеди приведены выше) -
чиновник аппарата Комитета по обороне Государственной Думы, правая
рука генерала Макашова. Сделала все, чтобы выхолостить Федеральный
закон «Об уничтожении химического оружия».
Теперь она готовится к следующей кастрации — впереди новый Федеральный
закон «О социальной защите граждан, занятых на работах с химическим
оружием». Президент России не внес еще этот закон в Государственную Думу,
а спецдоктора уже ждут.
Калинина Н.И. не одинока. Назовем фамилию еще одного «доктора» -
это М.Ф.Киселев. Сей господин служит непосредственно в Федеральном
управлении медико-биологических и экстремальных проблем ПРИ Минздраве РФ.
Служит давно. И уже успел подсуетиться, выхолостить проект закон — тот
самый, что не поступил от Президента РФ в ГосДуму РФ.
Так что борьба за новый закон — впереди. И будет она жестокой.