« Предыдущий выпуск | Архив | Следующий выпуск »
*******************************************************************
* П Р О Б Л Е М Ы Х И М И Ч Е С К О Й Б Е З О П А С Н О С Т И *
*******************************************************************
* Сообщение UCS-INFO.545, 6 января 2000 г. *
*******************************************************************
За 15 лет до Чернобыля
26 МАЯ 1971 г.: АТОМНЫЙ ВЗРЫВ В МОСКВЕ?
«Атом только притворялся мирным
С аварией в Курчатовском справились, но жертв
избежать не удалось.
Весной 1971 года в Москве на территории Института атомной
энергии им. И.В. Курчатова (теперь Российский научный центр
«Курчатовский институт») где-то около четырех часов вечера произошел
атомный взрыв. Никто из посторонних этого тогда не почувствовал.
Даже не все курчатовцы сразу узнали о взрыве, и все сведения о
нем, как в то время водилось, были строго засекречены. Однако по
канонам школьных учебников это бьи самый настоящий атомный взрыв -
неуправляемая цепная реакция, сопровождающаяся мощным излучением.
Ночь в яблоневом саду
— В ТОТ ДЕНЬ я делал какие-то расчеты в <скворечнике> — так у нас
называлась не очень посещаемая комнатка на третьем этаже, -
рассказывает один из участников этого события. — В какой-то момент
я осознал, что за стенкой, где находился экспериментальный зал,
царит полная тишина, а в «скворечнике» в течение нескольких часов
никто не появлялся. Это было странно, поскольку тогда мы работали
очень скученно. Вдруг в комнате появляется один из коллег и — бегом
к сейфу, где хранился спирт. Он удивился, увидев меня, и сообщил,
что здание уже три часа как эвакуировано. В «зале», мол, что-то
произошло, и все эвакуированные сидят в яблоневом саду. Куда мы
вместе немедленно и отправились.
Яблоневый сад (срубленный года через два после этого
происшествия и знаменитый тем, что Курчатов любил демонстративно
есть яблоки с тех деревьев, доказывая тем самым радиационую чистоту
территории ИАЭ) в данном случае играл роль «чистилища». На проходных
были установлены счетчики радиоактивности, и того. на ком они
срабатывали, охранники не пропускали. Чтобы смыть «аэрозоли»,
нужно было идти очень далеко на другой объект и принимать там
специальный душ — всем этим утомительно-протокольным процедурам
курчатовский молодняк предпочел спирт и яблоневый сад.
— Мы сидели допоздна и время от времени посылали на ближайшую к
нам Третью проходную «гонца», проверяя, пройдет он через «вратаря»
или будет отправлен назад смывать радиоактивность. Часов в
одиннадцать очередной гонец не вернулся — это значило, что счетчики
на проходной не сработали, следовательно, радиоактивности на нас не
осталось, и мы разошлись по домам.
Что произошло на самом деле
На языке физиков-ядерщиков это событие именуется не взрывом, а
«вспышкой». Не то чтобы заурядное, но вполне ожидаемое для людей,
работающих с ядерными реакторами, оно на этот раз обернулось ЧП с
трагическими последствиями. Вспышка случилась с «критсборкой» — так
называется исследовательская ядерная установка «нулевого уровня»,
самый примитивный из реакторов, который в принципе не способен
производить энергию. Это «корзина» диаметром примерно в один обхват,
где вертикально установлены небольшие, в 40-80 см длиной, урановые
стержни. «Корзина» помещается в цилиндрическом резервуаре, который
на время эксперимента заполняется водой. Ведущий научный сотрудник
Курчатовского института Дмитрий Парфанович, 26 мая 1971 г.
находившийся непосредственнов экспериментальном зале в то время,
когда произошла вспышка, рассказывает:
— Все произошло из-за слишком хрупкой конструкции критической сборки
и нарушения регламента. В тот день, к четырем часам, эксперимент был
закончен. Далее следовало выключить критсборку, то есть вылить из
резервуара воду. По регламенту, воду надо сливать осторожно, но в тот
день люди куда-то торопились и воспользовались «аварийным сливом» -
широким отверстием в дне резервуара. Как выяснилось, конструкция к
такому обращению была не готова. Вода создала ненужные давления,
опорная плита, на которой стояла «корзина», прогнулась, стержни
выскочили из гнезд, и началась неуправляемая цепная реакция. В
результате часть урановых стержней разрушилась, вода выплеснулась
из бака, и главное — облучились люди.
Первым умер механик, стоявший к резервуару ближе других и
получивший 6 тысяч рентген. Он слишком хорошо представлял, что его
ждет, и его сердце не выдержало уже на следующий день. В.Ерофеев,
получивший 2 тысячи рентген, скончался через две недели (я впервые
в жизни видел, как человек покрывается загаром за считанные минуты).
Еще двоим, получившим по 800-900 рентген, удалось спасти жизнь, но
не здоровье. Другие люди, находившиеся тогда в экспериментальном
зале, практически не пострадали — их защитил биоэкран. Оператора,
находившегося неподалеку отместа аварии, защитил пульт, и он
получил только 25 рентген. Говорят, что все эти люди могли бы
получить меньшие дозы, если бы сразу покинули «зал», но они еще
секунд сорок оставались на месте, сливали воду и делали все, что
предписано в подобных случаях.
Личное дело курчатовцев
Строжайший секрет, устроенный вокруг аварии, очень скоро перестал
быть секретом. Об «атомном взрыве» 71-го года знало — естественно,
понаслышке — большинство сотрудников ИАЭ. Ходило множество слухов.
Например, что радиоактивное облако прошло через всю Москву и
добралось до Арбата, или — что фундамент здания треснул (слухи эти не
подтвердились). Но за территорию института информация о взрыве так
и не вышла. Курчатовский институт был своеобразным «государством в
государстве», физики ценили атмосферу корпоративности и не делились
своими проблемами с посторонними.
Нужно добавить, что примерно за три месяца до аварии произошла
еще одна вспышка — и тоже на критсборке. Однако она была куда слабее
по мощности и «спокойнее» по последствиям -двое были облучены, но
выжили. Любой физик-ядерщик знает, что неуправляемая цепная реакция
может обернуться и практически безобидным хлопком, и вселенским
Армагеддоном — это зависит от множества факторов и конструкционных
особенностей взрываемого устройства. Поэтому пугающим понятием
«атомный взрыв» или более спокойным профессиональным термином
«вспышка» регламенты по ядерной безопасности не оперируют.
— На атомных станциях и других ядерных объектах, — сообщил
Владимир Асмолов, директор Института по контролю за безопасным
использованием ядекрной энергии (являющегося частью РНЦ
«Курчатовский институт»), — тщательнейшим образом фиксируются все,
даже самые незначительные происшествия и технические сбои. Существует
международная шкала, по которой они, в зависимости от степени
опасности, подразделяются на семь уровней. Три первых уровня
представляют собой «инциденты», не связанные с выбросом радионуклидов.
Все, что выше, — аварии, связанные с разрушениями в активной зоне
реактора и утечкой радиоактивных веществ. Тот или иной уровень
присваивается таким событиям в зависимости от масштаба разрушений
и размера утечки. Так, например, знаменитая авария американской
АЭС «Три маил айленд» привела к выходу радиоактивных веществ объемом
в 15 кюри и ей был присвоен пятый уровень. Чернобыльская авария, где
радиоактивный выход составил 50 миллионов кюри, несомненно, событие
седьмого, высшего уровня опасности. Что же до аварии 71-го года, то
ее место на шкале — где-то между третьим и четвертым уровнем.
Ода регламенту
Если в 1971 году с этим трагическим и из ряда вон выходящим
происшествием курчатовские ядерщики справились сами, то в наши дни
подобные аварии могут закончиться куда печальнее.
Владимир Асмолов, человек, которого меньше всего можно заподозрить
в прокоммунистических настроениях, сегодня с явной ностальгией
вспоминает ототалитарных временах советской ядерной энергетики.
— Чтобы создавать собственные атомные станции и пользоваться ими,
необходим объем знаний, которыми в 50-60 годах советские ядерщики не
обладали. Недостаток информации компенсировался жесткими регламентами,
за отступление от которых вполне можно было поплатиться головой. За
22 года тиражирования советских АЭС на них не произошло ни одного
серьезного инцидента, и это стало возможно исключительно благодаря
тому, что вся ядерная энергетика подчинялась Средмашу — оборонному
ведомству с железной дисциплиной и абсолютной приверженностью к
регламенту.
Чернобыльскую катастрофу Асмолов считает прямым следствием
перехода атомных станций в подчинение Минэнерго.
— Катастрофа произошла в момент безвременья, когда эра «немого кино»
кончилась, а эра «звукового» не началась. Старые правила выполнялись
уже не так истово, а новые никто не придумал. Те отступления от
регламента, которые привели к Чернобыльской аварии, были бы просто
немыслимы в «средмашевские» времена. И нам еще повезло, что все это
не произошло тремя-четырьмя годами позже. «Тоталитаризм» не был еще
повержен окончательно, поэтому государство смогло быстро и эффективно
сконцентрировать свои ограниченные ресурсы в одной точке. КГБ был еще
всесилен и с его помощью можно было за четверть часа добраться до
любого специалиста из Грузии, из Сибири, из Белоруссии, вытащить его
с дачи, поднять с больничной койки. Если бы Чернобыльская авария
произошла в начале девяностых, а уж тем более сейчас, мне просто
страшно представить последствия.
По мнению Асмолова, мы, сегодняшние, просто не доросли до атомной
энергетики, доставшейся нам в наследство от СССР. Именно поэтому
разработка новых более совершенных и безопасных реакторов остановилась
на моделях 70-80-х годов — технике, допотопной по нынешним временам.
Именно поэтому многие исследовательские ядерные стенды в Курчатовском
институте сегодня не работают, а его президент академик Евгений Велихов
сам начинает говорить о том, что их надо вывести за пределы Москвы.
Единственное утешение в том, что основная масса физиков-ядерщиков пока
остается в России. Они, как никто другой, знают, насколько опасными
могут быть «атомные игрушки», если с ними неправильно обращаться, и
только благодаря им безопасность все-таки остается абсолютным
приоритетом российской ядерной энергетики».
В.Покровский, «Общая газета», 30 сентября 1999 г.